Страница 6 из 101
Когда я был достаточно обучен, меня продали в Рим Ланисте. И года два назад человеческий товар привезли из Кунео в Рим, чтобы там умертвить его публично. Через несколько дней после мартовских ид римское войско должно было отправиться в Африку, где уже давно шла война. Известно ли тебе, что в таких случаях обычно народ и войско угощают зрелищем гладиаторских боев? Может быть, жизнь этих несчастных отдают Немезиде, как искупительную жертву? Или желают придать воинам больше мужества, заранее приучая их к виду ран, крови и смерти?
Было решено, что если объявят игры, то и я должен участвовать в них. Все мое вооружение состояло из маленького кривого меча мирмилона,[23] шлема и щита, тогда как мой противник ретиарий был вооружен адской сетью и длинным острым трезубцем.
Наконец наступил страшный день. Амфитеатр был набит битком. После боя новичков началась страшная борьба, сопровождающаяся ранениями, предсмертными судорогами несчастных и ревом дикой черни, опьяневшей от крови больше, чем от вина. Четыре пары гладиаторов уже обагрили арену своей кровью. Цирковые слуги, наряженные Плутонами и Меркуриями, которые должны были очищать арену от убитых и раненых, тут же добивая последних крюками, уже вытащили к воротам смерти несколько трупов.
Но вот очередь дошла до меня. Выйдя на арену, где меня ожидал ретиарий, я был больше поражен свирепыми взглядами тысяч зрителей, чем острием трезубца моего противника. Подали сигнал. Я приблизился к ретиарию и, ловким движением ускользнув от сети, подставил щит под удар трезубца и неожиданно сильно ударил моего противника в бок мечом. Он отпрянул и бросился бежать, я преследовал его. Рукоплескание толпы, крики, бегство раненного мной врага возбудили во мне ярость и жажду убийства, пульс мой бился горячечно, в голове стучало, сердце, казалось, хотело вырваться из груди; прилив крови к голове застилал мои глаза туманным облаком, я бежал, как сумасшедший. «Стой, трус, и сражайся» — кричал я. Но к несчастью в этот миг, когда я уже настиг моего врага, я поскользнулся в луже крови и упал. Не успел я подняться и стать на ноги, как проклятая сеть опутала меня. Я находился в полной зависимости от моего противника, который нацелил страшный трезубец прямо мне в сердце.
— Поймал, поймал, — ревела толпа, — смерть галлу, убей его. Рыбу, запутавшуюся в сетях, надо убить.
Не смея взглянуть на вопящую толпу, и поднял руку, объявляя себя побежденным и прося пощады. Смерть уже раскрыла мне свой объятия. С быстротой молнии в голове моей пронеслись воспоминания детства, наши милые горы, семья, садик, хижина. Я закрыл глаза и ждал удара трезубцем в грудь. Вдруг послышался голос, который я никогда не забуду:
— Квириты! Этот мирмилон — храбрец. Он сражался с мужеством и заслуживает пощады.
Услышав этот мелодичный голос, я осмелился открыть глаза. На одном из самых почетных мест среди сенаторов и всадников я увидел юношу прекрасного, как бог, и он с тех пор действительно стал для меня полубогом. Народ с почтением одобрил его мнение. Со всех сторон послышались возгласы:
— Это он, Тито Вецио! Глава римской молодежи требует пощадить гладиатора. Пусть будет так, как хочет Тито Вецио.
С этой минуты дело мое было выиграно. Народ, кинувшись из одной крайности в другую, закричал:
— Пусть живет, дайте ему жезл и пальму! Свобода! Свобода!
Так я остался в живых и даже был освобожден по воле народа.
Тут нумидиец пожал руку молодого человека с выражением глубокой симпатии.
— Вот какие прочные узы связывают мою жизнь с жизнью моего спасителя, — продолжал рудиарий.[24] — Я решил употребить обретенную свободу не для возвращения на родину, а чтобы повсюду следовать за Тито Вецио. Я остался в Риме, где надеялся встретить его.
Посещая школы гладиаторов в качестве рудиария, я узнал, что там обучаются не только участники кровавых развлечений, но и тайные убийцы. Среди имен намеченных жертв я, к своему ужасу, услыхал и имя моего спасителя. За его жизнь уже заплачено золотом и ему грозит смерть от руки наемного убийцы. Вскоре я узнал человека, воспылавшего ненавистью к Тито Вецио. Недаром Ланиста хвастался кошельком, туго набитым золотом.
— А как имя этого человека?
Рудиарий, осмотревшись, отвечал, понизив голос:
— Я не знаю его имени, и не знаю, действует ли в этом случае один человек или несколько. Он постоянно меняет внешность. То он является халдеем, то каппадокийцем, то всадником, то рабом или гладиатором, то пиратом и при каждом удобном случае старается скрыть свое лицо, особенно лоб.
— Берегись, — раздался крик проходившего мимо столяра, который нес большую доску.
— Иди своей дорогой, любезный, и берегись сам, чтобы не задеть кого-нибудь.
Нумидиец, немного подумав, сказал:
— Знаешь ли того солдата, которого я прогнал из Таверны?
— Макеро?
— Да. Нет ли между ним и человеком, о котором ты говоришь, чего-нибудь общего?
— Может быть.
— Это могло бы объяснить мне многое. Но довольно, нас теперь двое, обязанных позаботиться о Тито Вецио. Будь уверен, ты не ошибся, обратившись ко мне, хотя все-таки я не понимаю, почему ты не предупредил самого Тито Вецио.
— Быть может ты и прав. Но я принял во внимание прямую и кипучую натуру моего благодетеля. Известить о грозившей ему опасности значило бы увеличить ее. Тито Вецио пошел бы ей навстречу, что возможно, только ускорило бы его гибель. Мы будем оберегать его жизнь, объединив усилия. Друг ты ему или слуга, я не знаю, но вижу, что ты его любишь и теперь, надеюсь, знаешь, насколько можешь рассчитывать на меня.
— Я твой помощник и товарищ с этой минуты, — с энтузиазмом вскричал нумидиец, — и хочу ответить на твою откровенность полным доверием. Ты должен знать, что я не слуга и никогда им не был, я гость и друг Тито Вецио. Я обязан ему жизнью. Я ар,[25] глава племени нумидийцев-гетулов, живущих у самой границы большой африканской пустыни, подданный царя нумидийского, впрочем более номинально, чем в действительности. До начала африканской войны я защищал законного царя Адгербала, у которого впоследствии тщеславный и свирепый деспот Югурта отнял в Цирте и царство и жизнь.
Когда войска Адгербала были рассеяны, я, не желая покориться узурпатору, вернулся к своему племени, стараясь забыть в родных местах о тщеславных и кровожадных злодеяниях Югурты. Увы, Югурта обо мне не забыл. Однажды, когда я, ни о чем не подозревая, сидел со своими женами, детьми и слугами, на нас напали телохранители Югурты. Напрасно мы пытались защищаться, их было гораздо больше, чем нас. Вскоре палатки наши были снесены, слуги убиты, стада мои захвачены, а меня, жен и детей в цепях увели к Югурте в Сутунь.
— Ты что же, сражался против меня и поддерживал этого изнеженного Адгербала? — спросил меня тиран. — Я знаю, ты храбр, мне нужны такие руки, как твои, но я тебе не верю. Знай же, что смерть будет постоянно грозить тебе, а также твоим женам и детям. Они будут немедленно убиты, если ты осмелишься изменить. Понимаешь меня?
Я слишком хорошо знал тирана, чтобы пренебречь его угрозами, а потому обещал слепо повиноваться его воле. Я храбро сражался бок о бок с ним, проливая свою кровь, хотя всей душой ненавидел злодея. Своей доблестью я надеялся спасти жизнь дорогих мне людей, но оказалось, что я все же плохо знаю этого изверга.
Однажды к нам в лагерь явился римский дезертир. Я всегда презирал этих гнусных изменников и за все золото мира не согласился бы приютить кого-нибудь из них в своем доме. Югурта же очень любил перебежчиков, награждал их, часто пользовался их услугами, а иногда давал им очень важные военные поручения. Когда дезертира привели в царскую палатку Югурта велел позвать меня.
— Видишь этого человека, — сказал мне тиран и, не ожидая ответа, добавил. — Ты должен повсюду следовать за ним и если он скажет тебе «убей!», ты обязан немедленно выполнить этот приказ.
23
Мирмилон — легко вооруженный гладиатор, как правило галл. Название произошло от изображения на шлеме рыбки «momuius».
24
Рудиарий — освобожденный гладиатор.
25
Ар — по финикийски означает «величество» и является титулом вождей нумидийских племен.