Страница 32 из 35
В эти весенние дни Румянцев много работал, готовясь к походу в Померанию. И главное, тщательно продумал инструкцию по захвату этой, казалось бы, неприступной приморской крепости: ведь уже дважды – под командованием генерала Пальменбаха в сентябре – октябре 1758 года и в августе – сентябре 1760 года под командованием адмирала Мишукова – русские войска пытались овладеть крепостью, но каждый раз безуспешно.
Жизнь закипела, забурлила, устремилась как раз по тому руслу, которое было проложено уже войной; все пришло в движение, к штаб-квартире то и дело подлетали адъютанты, быстро соскакивали с лошадей и по ступенькам большого дома взбегали к командующему. Через несколько минут в руках держали пакеты и столь же стремительно возвращались в свои полки. На улицах Грауденца замелькали стройные колонны, ружья грозно посверкивали на плечах рослых, отдохнувших за зиму солдат. Марширующие колонны по хлестким приказам командиров четко разворачивались в линии и полукруги, сурово и безмолвно сходились снова в колонны, потом так же легко и просто сходились в клинья и треугольники, чтобы в считаные секунды ощетиниться штыками навстречу невидимому пока противнику. Многие из них прошли школу Румянцева, неистово и упорно готовившего полки к серьезным испытаниям.
В этих полках Румянцев был уверен. Но что дадут ему в корпус? Ведь лишь четыре полка останутся у него из подчинявшейся ему дивизии…
А что собой представляют два драгунских полка – Архангелогородский и Тобольский? Темный лес. А полк грузинских гусар и два полка донских казаков предназначены нести охранение и разведку… И уж совсем в мрачное настроение приходил Румянцев, когда вспоминал о пятнадцати батальонах, которые пообещал Бутурлин дать ему при формировании корпуса. Третьих батальонов… А что такое третьи батальоны, расположенные в глубоком тылу и привыкшие нести лишь караульную службу, он хорошо знал: необстрелянные, неукомплектованные, к тому же без полковой артиллерии… И в итоге корпус, которому надлежало выполнить одну из важнейших боевых операций предстоящей кампании, состоял всего лишь из четырех полков его прежней дивизии, а остальные полки и батальоны невозможно считать за боевые единицы…
К такому выводу пришел Петр Александрович после тяжких раздумий. А что же это означает? Уж не завидует ли ему его родственничек фельдмаршал Бутурлин?
И полетели в Мариенвердер курьеры с требованиями Румянцева усилить его корпус полноценными полками. Однако Бутурлин упорно доказывал, что корпус сформирован достаточно хорошо и представляет собой вполне надежную силу для осады и штурма: Фридриху не до Кольберга, а в самой крепости гарнизон незначителен… Как ни старался убедить Румянцев своего шурина, что нельзя недооценивать стратегического значения Кольберга, все было напрасно: тот считал, что Румянцев справится с поставленной ему легкой задачей и с теми войсками, которые ему передали под начальство.
Такое положение не могло удовлетворить Румянцева, хорошо представлявшего себе те трудности, которые необходимо было преодолеть. И он решил сам поехать в Мариенвердер и всерьез поговорить с фельдмаршалом, который, в сущности, больше занимался дегустацией вин, чем разработкой операций предстоящей кампании. Ну ладно бы зимой, но ведь пришло время решительных шагов, нельзя же так легкомысленно относиться к серьезным операциям.
12 мая Румянцев прибыл в Мариенвердер. Здесь, в гаупт-квартире*, расположенной в доме богатого купца, с большим двором и садом, было оживленно. Сновали слуги, солдаты, солидно шествовали генералы… На лугу, мимо которого проезжал Румянцев, проходил муштру полк драгун. И на улицах тоже были заметны военные приготовления.
А в саду, куда привели Румянцева, за превосходно сервированным походным столом мирно сидел за поздним обедом сам главнокомандующий граф Бутурлин. Румяное самодовольное лицо его расплылось в улыбке при виде Румянцева.
– А уж я боялся, что никто мне не составит компанию. Одному же, знаешь, скучно и рюмку выпить, не то что две-три…
Румянцев поздоровался, но Бутурлин, уже изрядно, видно, хлебнувший из стоявшей на столе сулейки, поднялся и бурно, по-родственному, стиснул огромного Румянцева в своих объятиях.
Непростые отношения сложились между ними. Казалось бы, все хорошо. Давно знают друг друга, привыкли относиться по-родственному, но с назначением Бутурлина главнокомандующим что-то надломилось… Бутурлин не мог не видеть, что Румянцев на голову выше его как военачальник, прошедший суровую школу шестилетней войны. Все его замечания оказывались точными, грамотными в военном отношении, он многое предвидел, и его выступления на военном совете всегда отличались конкретностью, глубиной понимания обстановки и необходимых путей и средств для осуществления поставленных перед ним задач… Все это разжигало в душе стареющего фельдмаршала зависть, чувство нехорошее и мстительное. Но чаще всего добродушие побеждало в нем; родственные чувства, давние связи с фамилией Румянцевых одерживали верх.
Вот и сейчас долгое сидение за столом, привычное застолье, когда то и дело исчезают со стола пустые бутылки, пузатые сулейки с медом, когда все кажется легко исполнимым и все вопросы разрешимыми, когда все видится в приязненном свете, Бутурлин был так хорош, со всем соглашался. Румянцев знал эту слабость за фельдмаршалом, но все равно и ему в этот момент казалось, что все замечательно и удачно складывается, потому что все его требования легко удовлетворялись захмелевшим главнокомандующим… А говорили они обо всем – и о политике, и о состоянии действующей русской армии, и об австрийцах как союзниках неверных, себе на уме… А главное, о том, что больше всего волновало Румянцева, – о предстоящем походе на Кольберг.
– Ну чем ты, ваше сиятельство, все недоволен? – миролюбиво говорил фельдмаршал. – Я все предусмотрел, пространную инструкцию тебе направил, исполнение ее приведет тебя к победе. Чего тебе еще надобно? Давай-ка лучше выпьем.
И Бутурлин снова потянулся к полной сулейке, только что поставленной на стол расторопным ординарцем, хорошо знавшим наклонности своего господина.
Румянцев любил выпить в дружеской компании, с бесконечными разговорами, тостами, шумным весельем офицерской братии. Но теперь, когда на него свалилась столь долгожданная возможность проявить свои воинские способности, вершить самостоятельные операции, ему было не до выпивки, особенно со старшим по чину, пусть даже и родственником. Нет, он лучше выпьет в другой раз, а сейчас добьется от строптивого и недалекого фельдмаршала всего необходимого для выполнения поставленных задач. Другого такого удобного случая может не представиться…
– Ваше сиятельство, премного благодарен вам за инструкцию. Действительно, вы все предусмотрели, исполняя волю ее императорского величества. Конечно, лучше использовать корпус для боевых действий в Померании, и прежде всего для осады и взятия на саблю Кольберга, чем по-прежнему бесплодно стоять ему на Висле, охраняя магазины. Но…
– Никаких но… Сначала давай выпьем, а потом рассуждай, сколько тебе вздумается.
Ну что оставалось удрученному генерал-поручику? Выпив, Румянцев попытался продолжать развивать свои мысли.
– Ну так вот, ваше сиятельство…
– Подожди… Дай мне сказать, раз уж ты завел этот совсем ненужный разговор. Могу тебе сообщить, что не я поручил тебе Померанскую экспедицию. Военный совет армии предложил, а всевысочайший двор утвердил, сама матушка-императрица подписала указ о твоем назначении. Ты должен оправдать сие соизволение ее императорского величества, а ты пускаешься в мальчишеские рассуждения…
– Да ведь я еще и не начинал, все не даете сказать.
– А ты послушай старика. Я желаю тебе добра, хочу, чтобы ты со временем стал на мое место.
«Нет, уж лучше я останусь на своем», – промелькнуло в сознании разгоряченного Петра Александровича.
– Ее императорское величество, зная твою ревность и усердие к службе, а в воинском деле искусство и неустрашимость, и рассуждая, что сей корпус в столь знатном числе состоять имеет, уверена, что ты вполне выполнишь свою задачу.