Великий Наполеон

30 мая Мюрат дошел до реки Тичино – теперь до Милана ему было рукой подать. 2 июня в Милане уже был и сам Бонапарт, а генерал Ланн со своим отрядом вошел в Павию, где ему удалось захватить целый артиллерийский парк.

В общем, все шло совершенно замечательно, когда из перехваченных австрийских депеш Бонапарт узнал ужасную новость: 4 июня 1800 года Генуя, в которой держался Массена, наконец-то сдалась. Тем не менее он кампанию не прекратил и через 10 дней, 14 июня 1800 года, столкнулся с австрийцами под Маренго.

VII

Ну, что было дальше, мы уже знаем: французской армии пришлось отступать, сражение было уж совсем проиграно – но тут на помощь подоспел генерал Дезе со своим отдельным корпусом. Дезе погиб, но Наполеону Бонапарту опять улыбнулась удача. Под Маренго им была одержана полная победа. Вообще говоря, формулу генерала Бонапарта о необходимом для успешного генерала «квадрате» – сила его характера должна равняться силе его ума – хочется немного дополнить. В отношении его самого говорить следует, видимо, не о «квадрате», а уж скорее о «кубе», потому что удача его была поистине феноменальной. Бежав с горстью своих людей из Египта, он на небольших суденышках добирался до французских берегов целых семь недель и за все это время не напоролся на английские корабли. С высадкой во Франции ему повезло еще больше – будь политическая обстановка в стране немного другой, его мог бы ждать не пост главы государства, а военный трибунал за дезертирство.

Разумеется, говорится это все вовсе не для того, чтобы приуменьшить его собственные достоинства и достижения. В ходе дальнейшей своей карьеры Наполеон Бонапарт при рассмотрении кандидатуры на высокую военную должность часто спрашивал про кандидата: «А ему везет?» И, надо полагать, имел он в виду не слепую удачу, а то, способен ли данный человек мгновенно воспользоваться подвернувшимся ему мимолетным шансом. Сам-то он умел это делать виртуозно…

И вот тут закономерно возникает вопрос: что было им сделано после выигранной битвы у Маренго? В 1796 году в ходе Первой Итальянской кампании генерал Наполеон Бонапарт после достигнутых им успехов двинулся на Вену и вынудил Австрию подписать мир в Кампо-Формио. В 1800 году в ходе Второй Итальянской кампании глава французского государства Наполеон Бонапарт не сделал ничего подобного.

Победа при Маренго была одержана 14 июня 1800 года. 17 июня 1800 года Бонапарт срочно выехал в Париж. 23 июня 1800 года особым приказом он расформировал Резервную армию, которой командовал, и слил ее с Итальянской армией генерала Массена, оставив его командовать всеми этими объединенными частями.

С австрийцами в Италии было заключено перемирие, и остаткам их армии было позволено уйти – Первый Консул торопился и, как мы видим, уехал в Париж на третий день после одержанной им победы. Интересно здесь то, что он уехал именно в Париж, а не в Рейнскую армию. Казалось бы, в свете недавних событий ему следовало сместить Моро, возглавить его войска самому и закончить наконец войну с Австрией?

Сделать это Первый Консул не посмел.

VIII

Всякая власть на чем-то стоит. Она может стоять на традиции, на равновесии интересов разного рода элит, на страхе перед неизбежным наказанием, на ожидании награды за преданность и за заслуги – и даже на бескорыстной преданности идее, на которой власть стоит. Разумеется, всегда имеет место взвешенная смесь всего вышеперечисленного – и еще дюжины разных и неупомянутых компонентов.

Власть в Европе, если смотреть на вещи с системной точки зрения, делилась в основном на две категории монархии – абсолютистскую и конституционную. При абсолютистской источником власти был монарх, правящий по наследственному Божественному Праву Королей. При конституционной – Парламент, определяющий, например, правила престолонаследия. Такая форма правления прижилась только в Англии, при королеве Анне Первой.

Французская Республика в этом смысле была чем-то новым и совсем до той поры небывалым – и дело даже не в тех громадных социальных изменениях, которые она породила, отменив у себя и церковь, и аристократию. Повсюду, куда она только могла дотянуться военной силой, Республика крушила старые формы правления, создавая новые дочерние образования-республики, названия которых брались из истории времен Цезаря: Батавская Республика – на месте Голландии, Гельветическая Республика – на месте Швейцарии, и даже какие-то и вовсе непонятные Цизальпинские, Римские и Партенопейские Республики, выкроенные в Италии. На чем держалась власть в этих «республиках», было понятно без слов – на завоевании. Но на чем держалась власть внутри, так сказать, «системообразующей» Республики – Французской?

Теоретически – на «…волеизъявлении народа…». Волеизъявление же принимало разные формы: начав с красноречивых дебатов в Законодательном Собрании, оно довольно быстро дошло сперва до уличных казней, а потом – и до организованного Террора, объявленного Конвентом и осуществляемого Советом Общественного Спасения. Эта «…форма волеизьявления…» была пресечена термодорианским переворотом и установлением Директории, которая держалась, подавляя одну попытку путча за другой, пока наконец она не была смещена очередным заговором, который удался.

Власть Первого Консула держалась на том, что Франция хотела наконец хоть какого-то покоя и хоть какой-то предсказуемости. Новый режим пользовался поддержкой, и у нас есть на этот счет свидетельства понадежней, чем результаты плебисцита, проведенного под «…наблюдением…» Люсьена Бонапарта. B самые дни 18 и 19 брюмера началось повышение французских 5 процентов государственных ценностей, перед переворотом с трудом продававшихся по 7 франков за 100. Повышение продолжалось с колебаниями в течение всех следующих месяцев и достигло в конце 1800 года 44 франков. Это необычно – биржа резких изменений не приветствует, а тут курс государственных бумаг Франции пошел вверх, и не только внутри страны, но и за границей.

Директория к концу 1799-го воспринималась как шайка воров и казнокрадов. Установление единоличного, ответственного правления вместо существовавшей при ней вакханалии дикой коррупции приветствовалось повсеместно.

Но кто, собственно, сказал, что единоличным правителем должен быть именно Наполеон Бонапарт?

IX

Скажем, Люсьен Бонапарт совершенно определенно считал, что он, как политик, одареннее брата и что его заслуги не оценены должным образом. Во всяком случае, вел он себя настолько независимо, что летом 1799-го, будучи все еще министром внутренних дел, написал политический памфлет, в котором сравнивал Цезаря, Кромвеля, Монка и Бонапарта друг с другом, распечатал его за государственный счет и разослал по паре тысяч адресов – и все людям влиятельным, с положением.

Припомним, что после переворота 18–19 брюмера всякая «партийная» деятельность была прижата, множество газет закрыто, а те, что уцелели, поставлены под цензурный надзор. Так что понятно – политические рассуждения на такие скользкие темы, как Кромвель (разогнавший Парламент), Цезарь (убитый в Сенате) или Монк (призвавший обратно изгнанную династию), вовсе не приветствовались.

Зачем же Люсьен это сделал? Он хотел показать, что ему закон не писан, или желал продемонстрировать избранной публике свои способности полемиста? Вопрос этот так и остался загадкой, потому что отвечать на него разгневанному Наполеону он отказался – за что, собственно, и был отправлен в Мадрид. Его злоупотребления бюджетом министерства были, скорее всего, вопросом относительно второстепенным.

По сравнению со своим братом Люсьеном Жозеф Бонапарт был сама корректность. Он получил намного лучшее образование, интересовался литературой, занимался финансами всей семьи, и Наполеон уважал его и доверял ему настолько, что поделился с ним даже горем, связанным с легкомыслием Жозефины. Конечно, и Жозеф ухватился за фалды удачи Наполеона и к 1800 году успел пройти большой путь с того времени, когда приданое его жены, Жюли Клари, дало ему необходимый стартовый капитал. Когда он устроил у себя в загородном доме прием по случаю подписания договора между Французской Республикой и Соединенными Штатами Америки, к нему собралось около трех тысяч гостей – его супруге пришлось очень постараться, чтобы все прошло на должной высоте. В то время, когда она жила в доме родителей, ей подобные торжества и не снились.