Тюдоры. «Золотой век»

Он ее бешено ревновал, причем объектом ревности оказался музыкант-итальянец, Давид Риччо, личный секретарь королевы. В итоге Генрих Стюарт завел себе друзей во вроде бы неподходящей ему компании шотландских дворян-протестантов – и ночью 9 марта 1566 года вместе с ними ворвался в покои своей беременной жены.

Риччо был зарезан у нее на глазах.

Уж как королеве удалось самой выбраться из этой беды живой, трудно себе и представить. Утверждалось, например, что Мария схватила супруга за руки и заверила его в том, что только теперь она поняла всю силу его страсти и что отныне она уже никогда не будет отказывать ему в любви в самом прямом и физиологическом смысле этого слова.

Как бы то ни было, но ее все-таки не убили.

Семейного счастья, понятно, при таких обстоятельствах ожидать не приходилось. Когда 19 июня 1566 года сын Марии Стюарт, Джеймс, появился на свет, его отца рядом с ним не было – к тому времени супруги стали снова жить врозь, и этого уже было, по-видимому, не изменить.

Но королева Мария попыталась поправить отношения хотя бы с Елизаветой I – она все-таки извлекла из случившегося какие-то уроки. Она прислала своей «…дражайшей кузине, королеве Англии…» предложение стать крестной матерью ее маленького сына – и королева Англии ей не отказала.

Она, конечно, не приехала в Шотландию самолично – но поручила леди Аргилл выступить на церемонии крещения в качестве ее заместительницы и прислала ребенку в подарок дорогой и массивный «…кувшин для умывания…», сделанный из золота. Это в принципе действительно могло бы стать чем-то вроде примирения двух королев – но оказалось просто кратким затишьем перед новой бурей.

Увы – королева Мария влюбилась опять, и ее новый избранник оказался человеком решительным.

IV

В ночь на 9 февраля 1567 года взорвался дом в городке Кирк-о-Филд, неподалеку от Эдинбурга. Дома сами по себе не взрываются, тем более когда в них живут люди высокопоставленные. А в доме, о котором идет речь, как раз и жил человек высокопоставленный – лорд Дарнли, муж королевы Марии Стюарт. И слово «жил» употреблено тут в прошедшем времени не случайно – лорда нашли в саду его дома мертвым, и было не слишком понятно – был ли он так изуродован разлетевшимися во все стороны камнями, или с ним обошлись, так сказать, более прицельно…

Молва немедленно обвинила в случившемся жену лорда Дарнли, королеву Марию Стюарт. Понятно, обвиняли не ее лично – ну где женщине взорвать усадьбу? Но молва обвиняла фаворита королевы, Джеймса Хепберна, 4-го графа Ботвелла[32]. Этот человек был публике известен – он выделялся даже на фоне волчьих нравов шотландской знати того времени.

Во всяком случае, когда отец лорда Дарнли, граф Леннокс, формально обвинил Ботвелла в убийстве в суде, тот не поколебался принять вызов. Он явился в Эдинбург, окруженный своими людьми в полном вооружении, – и обвинитель не решился явиться на судебное заседание и встретиться с ним лицом к лицу.

В шотландских судах того времени прокуроров не было, версию обвинения сам обвинитель и представлял – так что суд Ботвелла оправдал.

Через две недели граф Ботвелл известил прочих лордов Шотландии о своем намерении жениться на овдовевшей королеве – он «…просил их о поддержке…». Те из них, кто пребывал в это время в Эдинбурге, выразили «…полное одобрение его намерений…» и сделали это в письменной форме. Вообще говоря, это было неудивительно, потому что просьба была больно уж убедительной и базировалась на том же наборе аргументов, которые граф Ботвелл представил в суд. Людей с оружием у него под рукой было много, и никто не сомневался в том, что он не поколеблется их использовать.

Со своей предполагаемой невестой он тоже не поцеремонился – как потом утверждала королева Мария, он ее похитил, увез в свой замок и изнасиловал, так что у нее и выхода другого не оставалось, кроме как согласиться на венчание, «…дабы спасти свою честь…». Венчали их по протестантскому обряду, в большой спешке, и в официальную версию о похищении не поверил ни один человек, включая даже французских родственников королевы.

Надо сказать, что скорее всего они были правы, потому что позднее, когда дела повернулись в другую сторону, Мария Стюарт выражала настолько горячую любовь к своему новому супругу, что даже утверждала, что отреклась бы от своего королевского титула и согласилась бы жить в бедной хижине, лишь бы с ним не расставаться.

Вот это уже походило на правду гораздо больше – о том, что Марию Стюарт с графом Ботвеллом связывает пылкая страсть, поговаривали и до таинственной гибели ее мужа. Так что ее внезапное замужество стало выглядеть вовсе не «…попыткой спасения чести похищенной против ее воли королевы…», а наоборот – порывом ее безумной страсти.

Политические последствия порыва оказались ужасными. Лорды, выбравшись из Эдинбурга, немедленно поменяли свое мнение на противоположное и единодушно восстали против своей королевы и ее нового мужа. Силы были настолько неравны, что даже отчаянный граф Ботвелл не решился на сражение.

Он бежал на самый север Шотландии, в свои владения на Оркнейских островах. Королеву Марию принудили к отречению, a Парламент Шотландии обвинил Ботвелла в «…убийстве и измене…» и конфисковал его земли. В итоге ему пришлось бежать еще дальше на север, в Норвегию. Его достали и там – как оказалось, в Норвегии имелось семейство, чью родственницу он когда-то действительно похитил и изнасиловал. Норвегия был частью владений датского короля, так что по получении жалобы по приказу короля граф Ботвелл был заключен в тюрьму, после чего о нем позабыли. Он так в тюрьме и умер – не сразу, а побольше чем 10 лет спустя, в 1578 году. Но это все дело будущего, сейчас мы все еще говорим о лете 1567 года.

И этим летом супруга графа, Мария Стюарт, отрекшаяся от престола королева Шотландии, всеми покинутая, осталась в заключении у своих взбунтовавшихся подданных и совсем одна.

V

У Марии Стюарт совершенно не было способности просчитывать последствия своих поступков. Если исходить из максимы Наполеона, утверждавшего, что политика – это голова, а сердце тут ни при чем, то надо признать, что королева Мария была существом совершенно неполитическим, сердце в списке ее приоритетов стояло настолько впереди головы, что голову можно было даже и не учитывать. Ее поспешное замужество отвратило от нее всех ее возможных сторонников, и в конфликте между лордами-протестантами и королевой-католичкой даже Папа Римский – и тот остался нейтральным и за королеву не заступился. Клан Гизов, людей богатых и могущественных, оставил свою родственницу, Марию Стюарт, без всякой поддержки. И единственным лучом света, дававшим бедной королеве Шотландии хоть какую-то надежду, была истинно сестринская симпатия, которую обнаружила по отношению к ней Елизавета Первая.

Она даже послала в Шотландию своего доверенного слугу, сэра Николаса Трокмортона, чтобы похлопотать в пользу Марии Стюарт перед ее мятежными лордами – королева Англии требовала освобождения пленницы.

Учтем, однако, что королева Елизавета в смысле политики была полной противоположностью королевы Марии – у нее голова стояла на первом месте, и она ничего не делала зря.

Как раз тогда, когда сэр Николас хлопотал в Эдинбурге об облегчении участи несчастной свергнутой королевы Шотландии Марии Стюарт, сэр Уильям Сесил в Лондоне заявлял, что преступная интриганка и неверная жена лорда Дарнли, Мария Стюарт, вместе со своим любовником участвовала в покушении на своего супруга и повелителя и тем лишила его жизни.

Сэр Уильям был юристом и прекрасно знал, что обвинение в убийстве не доказано. Знал он и то, что никаким «…повелителем…» своей жены лорд Дарнли не был – даже если бы она даровала ему так называемую «матримониальую корону» – «Crown Matrimonial», чего она НЕ сделала, он был бы ей всего-навсего ровней. А при отсутствии такой короны лорд оставался подданным своей супруги, и в принципе она могла бы казнить его с такой же легкостью, с какой Генрих VIII разделался с Анной Болейн, матерью королевы Елизаветы.