Средневековье

Есть и другие мнения о прототипе папессы. Так, Лев Алациус связывал ее персону с некой пророчицей Теотой, осужденной в 847 году синодом Майнца. Лейбниц полагал, что речь идет о реально существовавшей авантюристке Иоанне Агликус, которая прибыла в Рим, выдавая себя за епископа, но быстро была разоблачена. А. Буре вспоминает о знаменитой пророчице Хильдегарде фон Бинген, жившей в XII веке, полагая, что возбуждение, вызванное личностью этой загадочной женщины, могло найти отражение в легендах о папессе. В начале XVII века Пиктет писал, что Иоанной звали незаконную супругу Льва IV, которая оказывала большое влияние на мужа и некоторое время фактически (а не формально) правила после его смерти. Что же касается легенд, представляющих папессу отрицательным персонажем, то Буре высказывает предположение, что толчком к их появлению могло быть недовольство римлянами папой Адрианом IV, руководившим церковью в середине XII века. Николас Брейкспир (так этого папу звали в миру) – единственный англичанин на папском престоле. Он был ревностным сторонником папской теократии и с помощью ненавидимого итальянцами Фридриха Барбароссы вел борьбу с республиканским движением в Риме.

Дёллингер, возможно, ближе других подошел к разгадке тайны папессы. Он доказывал, что записанная хронистами легенда – отражение местных римских фольклорных преданий, связанных с некоторыми античными монументами и обычаями, значение которых было забыто с течением времени.

Автор этой книги придерживается того мнения, что папесса Иоанна никогда не существовала в действительности. Слишком многие факторы должны были способствовать такой женщине, чтобы столько лет вводить в заблуждение всех окружающих. Сомнительными выглядят выборы, в ходе которых папский престол занимает не чей-либо ставленник из знатной семьи, а секретарь усопшего понтифика, мало того, что добившийся неожиданного большого влияния в среде духовенства и аристократии, но еще и имеющий такой секрет, как собственный пол. За престол велась ожесточеннейшая борьба, кардиналы, наверняка, знали друг о друге все, что хоть как-нибудь компрометировало соперника.

Вызывает недоумение и отсутствие каких-либо свидетельств событий со стороны современников папессы. Конечно, ватиканские цензоры могли постараться стереть Иоанну из памяти людей. Тем более, в те времена и самих письменных документов было немного и читались они очень ограниченным кругом лиц. Но кто докажет, что хронисты XIII века, которые начали писать о папессе, имели доступ к секретным документам и воспользовались именно ими, а не пересказали, возможно, недавно появившуюся легенду? Почему современный читатель должен больше верить напечатанным протестантами изданиям, чем официальным католическим хроникам?

Несомненно только то, что многие века легенда о папессе воспринималась как чистая правда, был создан некий культ женщины-папы. И сейчас в определенных кругах стремятся доказать, что папесса существовала. Например, этот сюжет популярен среди феминисток. Наличие женщины на папском престоле показывает принципиальную возможность для представительниц слабого пола занимать посты в католической иерархии, возможность, которую категорически отрицает церковное руководство, стараясь в современных условиях сохранить вековые устои. Сравнительно недавно ныне покойный папа Иоанн Павел II в очередной раз подтвердил, что женщина не может иметь священнический сан.

Крестовый поход детей

Знаменитый историк медиевист Жак Ле Гофф спрашивал: «Были ли дети на средневековом Западе?» Если вглядеться в произведения искусства – их там не обнаружить. Позже ангелов часто будут изображать в виде детей и даже в виде игривых мальчиков – полуангелочков, полукупидонов. Но в Средние века ангелы обоего пола изображались только взрослыми. «Когда скульптура Девы Марии уже приобрела черты мягкой женственности, явно заимствованные у конкретной модели, – пишет Ле Гофф, – младенец Иисус оставался ужасающего вида уродцем, не интересовавшим ни художника, ни заказчика, ни публику». Лишь в конце Средневековья распространяется иконографическая тема, отражавшая новый интерес к ребенку. В условиях высочайшей детской смертности интерес этот был воплощен в чувстве тревоги: тема «Избиения младенцев» отразилась в распространении праздника Невинноубиенных, под «патронатом» которых находились приюты для подкидышей. Впрочем, такие приюты появились не ранее XV века. Средневековье едва замечало ребенка, не имея времени ни умиляться, ни восхищаться им. Выйдя из-под опеки женщины, ребенок тут же оказывался выброшенным в изнурительность сельского труда или в обучение ратному делу – в зависимости от происхождения. И в том и в другом случае переход осуществлялся очень быстро. Средневековые эпические произведения о детстве легендарных героев – Сида, Роланда и пр. – рисуют героев уже молодыми людьми, а не мальчиками. Ребенок попадает в поле зрения лишь с появлением относительно небольшой городской семьи, образования ориентированного более на личность бюргерского сословия. По мнению ряда ученых, город подавил и сковал самостоятельность женщины. Она была порабощена домашним очагом, тогда как ребенок эмансипировался и заполонил дом, школу и улицу.

Лe Гоффу вторит известный советский исследователь А. Гуревич. Он пишет, что по представлениям людей Средневековья, человек не развивается, а переходит из одного возраста в другой. Это не постепенно подготавливаемая эволюция, приводящая к качественным сдвигам, а последовательность внутренне не связанных состояний. В Средние века на ребенка смотрели как на маленького взрослого, и не возникало никакой проблемы развития и становления человеческой личности. Ф. Ариес, изучавший проблему отношения к ребенку в Европе в Средние века и в начальный период Нового времени, пишет о незнании Средневековьем категории детства как особого качественного состояния человека. «Средневековая цивилизация», – утверждает он, – цивилизация взрослых. До XII–XIII веков изобразительное искусство видит в детях взрослых уменьшенного размера, одетых так же, как взрослые, и сложенных подобно им. Образование не сообразуется с возрастом, и вместе обучают взрослых и подростков. Игры, прежде чем стать детскими, были играми рыцарскими. Ребенок считался естественным компаньоном взрослого.

Уйдя от возрастных классов первобытности с их обрядами инициации и забыв принципы воспитания античности, средневековое общество долгое время игнорировало детство и переход от него к взрослому состоянию. Проблема социализации считалась решенной актом крещения. Воспевая любовь, куртуазная поэзия противопоставляла ее брачным отношениям. Христианские моралисты, наоборот, предостерегали против излишней страстности в отношениях между супругами и видели в половой любви опасное явление, которое нужно обуздывать, коль скоро его невозможно полностью избежать. Лишь с переходом к Новому времени семью начинают рассматривать не как союз между супругами, а как ячейку, на которую возложены социально важные функции по воспитанию детей. Но это прежде всего – буржуазная семья.

По мнению Гуревича, в специфическом отношении к детству в Средние века проявляется особое понимание человеческой личности. Человек, по-видимому, еще не в состоянии осознать себя как единую развивающуюся сущность. Его жизнь – это серия состояний, смена которых внутренне не мотивирована.

Общий анализ отношения к детям в Средние века поможет нам понять такой эпизод как детский крестовый поход. Это сейчас сложно себе представить, чтобы родители отпустили от себя своих чад, чтобы те пешком следовали не то в Рим, не то на Ближний Восток. Может быть, для средневекового человека в этом не было ничего экстраординарного? Почему бы маленькому человеку не попытаться сделать то, что может делать большой? Ведь маленький такой же сын Господа, как и большой. С другой стороны, не является ли весь этот поход не более чем сказкой, сочиненной уже тогда, когда о детях вообще стали сочинять что-либо?