Страница 15 из 15
Но эти мучения были ничто в сравнении с тем, что пришлось испытать раненым и больным. Сохранилось немало свидетельств того, что Наполеон приказал оставить безнадежно больных чумой и дать им сильные дозы опиума. Впоследствии и сам главнокомандующий подтвердил этот факт, правда, не называя количество этих обреченных: «В этом есть доля правды. Несколько солдат моей армии заболело чумой; им оставалось жить меньше суток; надо было немедленно выступить в поход; я спросил Деженетта, можно ли взять их с собой; он ответил, что это связано с риском распространить чуму в армии и к тому же не принесет никакой пользы людям, вылечить которых невозможно. Я велел ему прописать им сильную дозу опиума и прибавил, что это лучше, чем отдать их во власть турок. Он с большим достоинством возразил мне, что его дело – лечить людей, а не убивать их. Может быть, он был прав, хотя я просил его сделать для них только то, о чем сам попросил бы моих лучших друзей, окажись я в таком положении. Впоследствии я часто размышлял об этом случае с точки зрения морали, спрашивал у многих людей их мнение на этот счет, и мне думается, что, в сущности, все же лучше дать человеку закончить путь, назначенный ему судьбою, каков бы он ни был. Я пришел к этому выводу позже, видя смерть бедного моего друга Дюрока, который, когда у него на моих глазах внутренности вывалились на землю, несколько раз горячо просил меня положить конец его мучениям; я ему сказал: “Мне жаль вас, друг мой, но ничего не поделаешь; надо страдать до конца”».
А вот как вспоминал Бонапарт об этих событиях, будучи уже затворником на острове Святой Елены: «…у меня было сто человек, безнадежно больных чумой: ежели бы я их оставил, то их всех перерезали бы турки, и я спросил у врача Деженетта, нельзя ли дать им опиум для облегчения страданий: он возразил, что его долг только лечить, и раненые были оставлены. Как я и предполагал, через несколько часов все они были перерезаны». Главнокомандующий считал, что такое решение было продиктовано тогдашним положением. Своеобразной попыткой морально оправдаться можно считать его слова, сказанные уже по возвращении во Францию: «В таких обстоятельствах я приказал бы отравить собственного сына».
Что касается судьбы раненых, то мнения здесь противоречивы. Так один из участников похода (по видимости, Бурьенн) вспоминал: «Я видел, что сбрасывали с носилок изувеченных офицеров, коих приказано было нести и которые даже заплатили за этот труд деньги. Я видел, что покидали в степи изувеченных, раненых, зачумленных или даже только подозреваемых в зачумлении. Шествие освещалось горящими факелами, коими зажигали городки, местечки, деревни и покрывавшую землю богатую жатву. Вся страна пылала». Но большинство очевидцев говорят о том, что Бонапарт велел всем спешиться, а лошадей и все повозки отдать для раненых. Об этом же пишет в своей книге о великом полководце и Стендаль: «Во время отступления от Сен-Жан-д’Акр Ассалини, подавший главнокомандующему рапорт, из которого явствовало, что перевозочных средств для больных не хватает, получил приказ выехать на дорогу, захватить там всех обозных лошадей и даже отобрать лошадей у офицеров. Эта суровая мера была проведена полностью, и ни один из больных, на исцеление которых, по мнению врачей, оставалась хоть какая-нибудь надежда, не был брошен». Когда же самому Бонапарту предложили коня, он в ярости воскликнул: «Всем идти пешком! Я первым пойду!» И он действительно молча и отрешенно шел впереди колонны, погруженный в невеселые раздумья, загребая сапогами горячий песок и, казалось, не испытывая ни жажды, ни усталости. Нетрудно догадаться, о чем он думал. И тогда, и, по сути, до конца своих дней он придавал какое-то особое, фатальное значение неудаче под Акрой, ставшей по воле злого рока самой крайней восточной точкой земли, до которой ему суждено было добраться. А ведь именно эта крепость, по словам полководца, должна была стать ключевым звеном на пути продвижения французской армии в Индию: «Если бы Акка пала, мы бы быстро дошли до Евфрата, и я вступил бы в Индию и везде ввел новые порядки».
Изнурительное возвращение из Сирии длилось двадцать пять суток. Только поутру 14 июня отступающая армия увидела вдалеке высокие минареты и белые стены домов Каира.
Реванш за Абукир
Бонапарт всегда умело маскировал свои неудачи, превращая их в достижения, либо находил веские доводы в оправдание изменившихся планов. Так произошло и на сей раз. Он послал впереди себя генерала Бойе, который должен был оповестить каирские власти о возвращении победоносной французской армии. В Каир он, как и подобает победителю, вступил торжественно, через ворота Побед. Перед каирцами провели сановных пленников, пронесли бунчуки и знамена, отбитые у турок. А вот носилки с ранеными, среди которых были Ланн и Дюрок, доставили в город позже и без лишнего шума. Пользующиеся покровительством Бонапарта шейхи мечети Аль-Азхар обратились к народу с воззванием, опровергающим «ложные» слухи о поражении французов в Сирийской кампании. В нем, в частности, в числе взятых «султаном Кебиром» городов… оказалась и Акра, о которой говорилось: «Потом он разрушил стены Акры, не оставив камня на камне, и превратил их в кучу обломков, так что люди спрашивают, стоял ли когда город на этом месте…» Судя по этому воззванию, в Египет Наполеон вернулся по двум причинам (первая особенно интересна): «во-первых, чтобы сдержать обещание, данное египтянам, – возвратиться к ним через 4 месяца, а обещания суть для него священные обязательства; во-вторых, потому что, как он узнал, некоторые злодеи из числа мамелюков и арабов в его отсутствие сеяли смуту, подстрекали к волнениям…»
Однако все эти ухищрения вряд ли могли кого-то обмануть. Истинное положение вещей было весьма далеким от реального. И выглядело оно, по мнению А. Иванова, во всех отношениях не в пользу Бонапарта: «Кажется, что весь мир против него. Флот уничтожен, связь с Францией оборвана, более пяти тысяч его солдат погибли в Египте и в Сирии, а подкреплений нет. Со всех сторон ему доносят о подготовке новых восстаний, а в большой мечети Каира нашли 5 тысяч ружей, много патронов, копий и пик. Не удалось договориться ни с султаном, ни с беями (он обращался к ним неоднократно). Жена его забыла, а любовная интрига скомпрометировала. Луи покинул Египет раньше брата – еще в марте. Другие (Бертье, Клебер, Мену, Дюма) тоже просили увольнения: он отпустил одного Дюма. Провальный Сирийский поход опустошил казну Восточной армии. В штабе заговор: Бонапарта хотели схватить и доставить в Александрию договариваться с англичанами (возьмите назад свой Египет, но верните нас на родину!)».
В такой ситуации любому впору было бы прийти в отчаяние. Но только не такому энергичному и честолюбивому человеку, каким был Бонапарт. Несмотря на очевидное непринятие его мусульманским миром, он намеренно распространяет информацию о том, что якобы желает навсегда оставить свою родину и стать королем Египта. Вот что вспоминал об этом приближенный к нему мамелюк Рустам: «После этой неудачи Бонапарт часто надевал турецкие одежды и говорил, что не вернется больше во Францию, примет обрезание и станет королем Египта. Все верили, но он распространял эти слухи для того, чтобы обмануть турок. И в самом деле, дней через десять-двенадцать стало известно, что турецкая армия подошла к Абукиру. Наполеон с Мюратом сразу же отправились в Александрию, чтоб возглавить расположенное там французское войско».
В действительности же сам Бонапарт намерен был как можно скорее вернуться во Францию. Уже через неделю после вступления в Каир он отдает секретный приказ Гантому подготовить к отплытию фрегаты «Мюрион» и «Ла Карьер», а также две маленькие шебеки. Но так скоро, как ему хотелось бы, покинуть Египет он не мог. В стране по-прежнему было неспокойно: начались новые восстания, готовилось нападение и со стороны Мурад-бея. Чтобы утихомирить мятежи, Бонапарт приказал взять заложников. Но старый испытанный метод не помог: фанатики продолжали убивать французов из-за угла. Дальнейшие события были еще драматичнее. Вот что пишет о них А. Иванов: «Тогда он приказал казнить тридцать два человека по сфабрикованным на скорую руку обвинениям.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.