Презумпция любви

Она точно знала, что выбрала самого бандитского бандита, знала, что тот не знаком с Саней. Потом испугалась, хотела остановить, но… Саня все решил сам. Зауважал его мужик бандитского вида, более того, сыграл для него. Значит… Такой вот он, ее Саня!

Светлана вышла из вагона на станции «Кропоткинская», поднялась наверх, раскрыв зонтик, неторопливо пошла к Пречистенке. Такой вот он был, Санька Малышев, ее парень. Об этом случае можно в газету написать — и напечатают! В тот вечер она отдалась ему в грязном дворе, стоя… Сама хотела, и было это просто сумасшедшим наслаждением, о котором до сих пор помнит каждая клеточка ее тела, когда она проходит мимо того двора. Там жили ее радость, нежность, наслаждение и тихое счастье, которое лучше любого громкого успеха.

Это было, было в ее жизни и пока что есть. Но будет ли? Она не знала. И от этого тревожно было на душе. Там, в зоне, совершенно другой мир, сложный и непонятный, и Саня жил по его законам, она это чувствовала при встречах. И понимала, что он меняется, он уже не такой, как был. Так чего же она ждет, вернее, кого? Будет ли Саня прежним через три года?

Хотелось бы верить, но… не верится.

Глава 13

Дождь усилился, а она не взяла зонтик. Но не посвящать же водителя служебной «Волги» в свои планы? Вошла в подъезд, остановилась, стряхивая влагу со светлых волос. Подниматься в квартиру за зонтиком не хотелось, дочь увидит, наверняка спросит: куда это она направляется в дождь? Врать — излишнее напряжение создавать, а правду говорить не следовало. Когда «Волга» развернулась и уехала, Воронина выскочила из подъезда и быстрым шагом двинулась к дому Малышева. Сегодняшний разговор с Хлоповым убедил ее, что друзей больше нет. А врагов становится все больше… В теннисе, которым она иногда баловалась на кортах спорткомплекса Генпрокуратуры, было понятие «невынужденная ошибка». Так она расценивала свой вчерашний разговор с журналистом Малышевым.

Не права была однозначно, угрожала его сыну… Если бы кто-то осмелился угрожать ее дочери — с грязью смешала бы. А сама… Вела себя глупо и непрофессионально. Малышев ответил достойно, не испугался и орать не стал, только напомнил, что… А ведь и вправду может устроить ей нелегкую жизнь, если с парнем что-то случится на зоне. Есть много изданий, чьи хозяева недовольны ее действиями, но пока молчат. Дай им повод, достоверные факты — из мухи слона раздуют!

Но не только из соображений безопасности бежала она под дождем к дому Малышева, хотелось просто, по-человечески извиниться. Ибо вчера сказала то, что не следовало говорить ни при каких обстоятельствах. Угрожать детям, да еще тем, которые в трудной ситуации находятся, — подлость даже среди бандитов. И как это ее угораздило брякнуть такое?

Малышев открыл дверь, усмехнулся, оглядев мокрую гостью, посторонился, пропуская ее в квартиру. Заметно было, что он уже изрядно выпил, правда, на ногах держался вполне уверенно. Элегантным жестом попросил Воронину пройти на кухню, а сам отправился почему-то в комнату.

На кухне был накрыт скромный стол — соленые огурцы, селедка, мясные нарезки, стояла наполовину опорожненная бутылка водки. И — никого. Может быть, у него женщина в комнате? Она прислушалась — нет, тихо там, даже музыка не звучит. Зачем же он пошел в комнату?

Ответ на этот вопрос она получила через минуту. Малышев пришел на кухню с желтым махровым полотенцем, протянул его Ворониной:

— Возьмите, Любовь Георгиевна. Вытритесь, вы же вся мокрая.

— Хотите сказать — мокрая курица?

— Я этого не сказал. А если честно — вы довольно-таки привлекательная женщина, я уже говорил, что Светлана очень похожа на вас, а она — красавица. Но к сожалению, вы прокурор, и этим все сказано.

— Вы считаете, что прокурорами могут быть только мужчины? — с раздражением спросила Воронина.

Но полотенце взяла, оно было чистым и даже выглаженным, не из ванной, а из гардероба. Вытирая мокрые волосы, подумала, что сама точно не знает, где у нее в гардеробе лежат чистые полотенца, дочка занималась домашним хозяйством…

— Я считаю, что профессия накладывает свой грим на внешность ее обладателя. Понимаете, да?

— Не будем спорить, Владимир Сергеевич. Я пришла, чтобы извиниться за вчерашнее. Я сказала это… просто какое-то затмение нашло. Я ничего плохого вашему сыну не желаю.

— Я тоже. Он замечательный парень, ваши извинения принимаются, Любовь Георгиевна. А почему Светлана не пришла сегодня?

Воронина бросила полотенце на кухонный диванчик, внимательно посмотрела на Малышева, слегка прищурилась:

— Почему она должна приходить сюда? Что у вас с моей дочерью?

— Что? Да то же самое. Она невеста моего сына, она мне как дочь, как друг… А вы что подумали?

Он снова переиграл ее. Она не спрашивала, она предупреждала, а Малышев ответил просто и понятно. Чертов журналист! А ведь выпил полбутылки водки!

— Вы можете хоть иногда быть нормальным, Владимир Сергеевич? Зачем вы пьете?! Да еще и в одиночестве? Это же… бытовое пьянство, которое приводит… к весьма печальным последствиям.

— В данном случае обмываю гонорар. Статью приняли на ура, деньги дали, ждут других статей. Партии! Смешно даже слово такое произносить по отношению к этим кучкам прохвостов. Но я что? Я напишу, если заплатят. Кстати, вы, наверное, замерзли, хотите водки? Дождь льет все сильнее, а вы без зонтика. Переждите несколько минут.

— Хочу! — с вызовом сказала она.

Малышев достал из шкафа вторую рюмку, налил водки, протянул Ворониной. И чистую тарелку поставил на стол, рядом с ней вилку положил.

— Садитесь, Любовь Георгиевна, не стесняйтесь. Извините, что стол мой скромен, да я ведь не ждал гостей. Ваша дочь тут не гость, а хозяйка, и, сказать по правде, очень умелая. Чудо, а не девчонка — и красавица, и хозяйка. Будь я на вашем месте, еще раз извиняюсь за столь странное сравнение, я бы взятки брал, чтобы обеспечить такой дочери королевскую жизнь.

Воронина усмехнулась, вот тут он явно оплошал! Она села на диванчик, держа в руке рюмку с водкой.

— В таком случае могу вас заверить, что хорошей хозяйки из нее никогда бы не получилось. Так называемая королевская жизнь вырабатывает совсем иные качества у детей.

— Не всегда. И вообще это спорный вопрос. Я предлагаю выпить за наших детей, не возражаете?

Воронина задумалась. Ей очень не хотелось пить за сына Малышева, который причинил ей столько страданий, но в конце концов решила, что она может выпить за то, чтобы он вышел на волю живым и здоровым. К тому времени Светлана найдет себе достойного парня и выйдет замуж. Она согласно кивнула, подняла рюмку, залпом опорожнила ее. Подцепила вилкой кусок селедки, отправила в рот, потом взяла четвертинку соленого огурца, который тут же захрустел на ее зубах. Четвертинка огурца… Пьяница, а эстет!

— У вас нет друзей? Не с кем отпраздновать крупный гонорар, Владимир Сергеевич?

— А у вас они есть?

— Не сводите разговор к выражению «сам дурак». Вы же умный человек, ваш интеллект явно выше этого.

— Спасибо за то, что признаете у меня наличие интеллекта. Друзья у меня есть, но видеть их особого желания нет. Знаете почему? Жена, когда ушла от меня, по привычке приглашала на какие-то праздники моих друзей, тех, кто вхож был в дом. Они не могли отказаться от ужина в шикарном ресторане. А я почему-то не могу простить им этого.

— Вы много пили, поэтому от вас ушла жена?

Малышев сочувственно усмехнулся:

— Не в глаз, а в бровь, так следует оценить вашу реплику. Очень вы далеки от своей дочери, уважаемая Любовь Георгиевна. Как тут не вспомнить демократов, которые как были, так и остались страшно далеки от народа?

— Может, объясните?

— Светлана знает эту историю давно. Я никогда не был трезвенником, ну, разве что в раннем детстве, но и в одиночестве не пил. Семью обеспечивал, на Кипр летом вывозил, на Мальту. А жена… Она ушла к какому-то нефтепромышленнику. Всегда хотела быть причастной к высшему свету и не сдержалась. Ушла. А я до сих пор не могу понять этого.