Копи царя Иоанна

Максим ударил себя ладонью в лоб. Самое время для исторических опусов, которыми его голова была наполнена до рассказов о глупых записках; все, что помнил, можно было в некоторых чертах набросать, составить план или уже полный набросок, который потом нужно будет только дополнить и уточнить. Он снова спрыгнул с нар, захватил с собой греющее одеяло, подбежал к свисающей со стены лампы и уселся, закутавшись в теплое одеяло, облокотившись спиной на кимберлитовую стену грота, в которой мерцали в свете лампочки маленькие кристаллики алмазов, высунул из теплого пространства руки, положил тетрадь на колени и снова принялся за писательский труд.

3

Семнадцатый век медленно, но верно приближался к концу. Залатанная после событий Смуты Русь, вечно пребывающая в своем привычном состоянии экзистенциальной близости к краху, но еще ни разу не преступившая этой черты, поспешно оправлялась и поглядывала на себя, на разлегшихся по границам недремлющих соседей. И думала, что бы еще такое подкорректировать, чтобы хоть мало-мальски походить на приличное государство. И, главное, как бы это решить поскорее, короче, привычная картина: сначала вдогонку, потом оглянуться, убедиться, что все безнадежно отстали, и опять в спячку до того момента, когда снова станет непонятно, а можно ли еще догнать или все, точка. Так вот об этом думали и Никон, и Алексей Михайлович Тишайший, да и много, наверное, кто думал. Но делать никто ничего не хотел, да и боялся — пуще смерти Русь боится преобразований. Пророчили появление царя-антихриста с кошачьим лицом, в чьей душе невесть что твориться будет. И вот тогда зашатается старая Русь. Вот и ждали все, а с каждым годом менять что-либо становилось все позднее и позднее.

Путь к престолу для Петра оказался первым настоящим испытанием. Казалось, вся реакционная страна ополчилась против молодого государя, словно предчувствуя близость нежеланных подвижек в своей жизни, уклад которой складывался веками. Сначала двоевластие, потом стрелецкий ропот во главе с непокорной старшей сестрой — тернистой была дорога наверх. Но сверху Петру стало, наконец, видно, что предстоит еще сделать ему во благо своей земли. За последние полтора столетия Россия медленно, шаг за шагом, отступала к своим северным рубежам и оказалась отрезанной от жизни главных держав Европы. Что нужно для войны? Один великий француз шутя сказал, что три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Как известно, в каждой шутке есть доля шутки. Петр решил идти и на юг, и на запад, и уже в 1695 году первый снаряженный им поход к берегам Черного моря отправился к окраинам Османской империи. Провал. Через год удача — на это раз уже с флотом, в кратчайшие сроки возведенным под Воронежем. Царь не уходил после поражения, а возвращался через невообразимо короткое время с новыми полками и оружием. Откуда у нищей казны нашлось столько средств? Ведь война — самое дорогое удовольствие для государства.

Тысяча шестьсот девяносто четвертый год. Единственный порт государства Российского — Архангельск. Историки как угодно объяснят факт появление здесь молодого Петра. Якобы вдохновили царя его юношеские забавы на Плещеевой озере да потешные войны и флотилии. Тогда почему он едет на Соловки? Где логика? Неужто человек, который через два года одержит первую значительную победу после стольких лет планомерного отступления — задержавшийся в детстве мальчишка? Глупо, не правда ли? Петр побывал в монастыре, а через год построил флот, который потом будет гордостью его страны. Флот для страны, не знающей плуга. Флот, то, что было доступно таким колоссам семнадцатого века, как Англия и Швеция. Кстати, скоро речь пойдет и о Швеции. А пока, в девяносто третьем году, все было продумано как нельзя лучше: царь чудесно спасся, пристав со своей флотилией к берегам архипелага. Отношения с монастырским руководством были решены. И вскоре над неприступной турецкой крепостью Азов стал развеваться новый трехполосный флаг, утвержденный Петром.

Довольно на юге. Чтобы наладить стабильные торговые пути по Черному морю через Мраморное и дальше на запад, сил еще не хватало: сколько хватало взора, повсюду раскинулись земли могущественной Османской империи, а через ее воды не пробиться торговым и военным судам Руси, едва показавшейся на море. Но на северных рубежах, недалеко от Новгорода, было море — Балтика, от которой нас отрезали считанные километры суши. Швеция, хозяйка этой земли, была сильнее Турции, только на карту новой войны Петр поставил будущее экономическое могущество России. Было за что побороться. Нарва заставила остыть от успеха южных побед. Безболезненное для Швеции поражение России вызвало лишь всеобщее презрение. Для Петра это означало новый визит на Соловки. На этот раз в обстановке совершенной секретности. В 1702 году царь снова посетил северный архипелаг. В сопровождении эскадры из полутора десятков новых военных кораблей Петр подошел к Заяцкому острову в нескольких километрах от монастырского берега. Корабли встали на рейд в маленькой бухте. Дальше царь пожелал плыть один на монастырском боте в сопровождении монахов. Он провел в стенах обители пять дней, лишь по ночам возвращаясь к охраняющей мероприятие эскадре (а ведь в нескольких сотнях километрах отсюда гремела Северная война). Официальная историография все время обходит подобные эпизоды и очень любит апеллировать к странностям характеров исторических персонажей. Потом по «государевой дороге» волоком через всю Карелию протащат два корабля, груженые… кто знает, что было в их трюмах, можно только догадываться. Хотя ведь известно, что необходимо для войны.

Попытки Меншикова сократить монастырские владения в пользу так необходимых для ведения войны железных заводов успехом не увенчались. А в 1714 году, накануне основных событий на фронте, соловецкий архимандрит Фирс был как-то срочно вызван в новую столицу — Петербург. Для чего? Как утверждает история — для подписания каких-то договоренностей о поставке в казну… соли. Неужели это было так срочно? Не верится что-то. А в 1720 году, в соответствии со свежим распоряжением Сената, архимандритом Соловецкого монастыря становится Вафронасий, бывший иеромонах Александро-Невской лавры в Питере. По этому указу архимандритами отныне могли становиться лица только из этой обители, все лично знакомые с государем. С проблемой автономии было покончено навсегда. Теперь ничего не происходило в монастыре и под монастырем без ведома императора. После смерти Петра даже такие прозападные государи, как Анна Иоанновна, прославившаяся «бироновщиной», жаловала монастырю средства и поддерживала активную связь с обителью.

Но в руках церкви оставалась еще экономическая мощь, что не могло не тревожить империю. Соловецкий монастырь в восемнадцатом столетии, даже после политического подчинения Петербургу, продолжал оставаться крупным феодалом, что в аграрном государстве имело немалую силу. Выбить этот нежелательный экономический базис смогла только секуляризация 1764 года. В это же время издается очередной указ о строгости монастырского общежития. Теперь инокам запрещалось без особой надобности не то что покидать пределы крепости, но даже перемещаться по территории Соловецкого Кремля. А посещение монастыря видными государственными чиновниками, особенно в преддверии войн, по старой традиции продолжалось.

В конце восемнадцатого столетия мельница была перестроена и расширена, что косвенно опять служит доказательством роста подземных работ. Тогда же архимандрит пишет письмо в столицу с просьбой постричь в монахи больше людей, необходимых монастырю для тяжелых работ. Для каких? Известно также, что на островах было много молодых иноков, среди которых нередки были «старческие» болезни, связанные с тяжелейшим трудом. Понятно, что все это было бы невозможно, не будь под монастырем входа в алмазные копи.

События девятнадцатого века доказывают это с еще большей достоверностью. В двадцатые годы недалеко от монастыря, в том месте, где был разбит ботанический сад, под землей был построен воскобелильный завод. Вход в него напоминает вход в какой-нибудь искусственный грот в увеселительном парке. Но зачем Соловкам нужен был белый воск? По всей России горели в церквях желтые свечи, неужели тут они должны были быть непременно белыми? Однако любопытно вот что: при старинной технологии огранки алмазов и других драгоценных камней белый воск был просто необходим. Значит, самостоятельно гранить камни, добытые из-под монастырской земли, стали лишь в прошлом столетии. И под землей. Туда же выводит тайный тоннель, начинающийся в подвалах монастыря. По нему камни доставляли прямо к месту изготовления белого воска, где скрывалась также и ювелирная мастерская. В 1828 году мельница была реконструирована еще раз. Не слишком ли часто? Но именно с этого времени разработки приняли по-настоящему современный промышленный характер.