Страница 9 из 106
Не забыл? За каждого советского парашютиста немцы платят десять тысяч злотых, а за полковника заплатят вдвойне. Если операция пройдет успешно, повеселимся всласть...
Можете считать, что они здесь, — махнул кулаком Глоба.
Он быстро погнал лошадей по дороге, но скоро вернулся обратно.
— В чем дело? — спросил хорунжий, выходя ему на встречу.
Вместо ответа Глоба протянул ему записку Турханова.
— Улизнули, черти. Вон, видите, следы, — показал плютуновый на дорогу.
Там действительно виден был свежий след экипажа.
— Написано по-русски. Переведи-ка, — возвратил хорунжий записку.
Глоба перевел. Полицейские приуныли.
Может, попробуем догнать? — предложил один из них. — Наверно, недалеко уехали.
Не стоит, — решил хорунжий. — Девку мы, если захотим, найдем в больнице, а полковник наверняка успел скрыться. Лучше вот что сделаем: никому о них ни гугу! Узнают немцы, что упустили, дадут нам прикурить!
И то правда...
Поехали!..
«Ну и вояки! — усмехнулся Турханов. — Боятся собственной тени... Но пока миновала только одна опасность. Сколько еще впереди... Совещание руководителей антифашистского подполья открывается завтра... Значит, к утру мне надо быть в Парчевских лесах. Что же делать с Евой?»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Захватив радиостанцию и парашют, Турханов вернулся в блиндаж. Ева лежала. Глаза ее были открыты.
— Ну как? — с надеждой спросила она. — Прислали они за мной подводу?
— Прислали, но пришлось отказаться от их помощи.
Полковник рассказал все, что видел.
Какая мерзость! — задыхаясь от гнева, воскликнула девушка. — Боже мой, какая подлость! Вы приехали, что бы помочь нам, а они хотели вас продать за деньги. Мне стыдно перед вами за своих земляков...
Ничего, Ева, в жизни всякое бывает. Но придет время, и вся эта нечисть окажется в мусорной яме — там ее место... А пока нам придется самим позаботиться о себе... Скажите, как вы себя чувствуете сегодня?
Очень плохо, — заморгала она. — Боюсь, у меня начинается сепсис.
Турханов коснулся ее лба и быстро отдернул руку.
— Ну и ну! — покачал он головой. — Да у вас температура не ниже тридцати девяти.
Я знаю... Простите, пожалуйста!
Разве вы виноваты?
У вас особое задание, а приходится возиться со мной...
Что же делать!
Не повезло мне... Видать, такая судьба... Оставьте меня, идите.
Девушка закрыла лицо руками и горько заплакала. Турханов присел к ней, положил руки на спину, ласково погладил.
Мы сделаем иначе. Только, чур, не возражать! — с нарочитой строгостью предупредил он.
Не буду, не буду...
Должно быть, ночью вы плохо перевязали рану. Да и трудно было самой... Надо при свете осмотреть ее, промыть, продезинфицировать, сменить бинты. Разденьтесь, Ева.
Девушка густо покраснела.
Мне стыдно, — прошептала она. — Вы же не врач...
Да, не врач, но оказывать первую помощь умею. Придется вам согласиться. Ну, не упрямьтесь же!
Ева согласилась.
Как и предполагал Турханов, рана была в ужасном состоянии. Пришлось удалить из нее множество острых, как иглы, заноз. Девушка морщилась, иногда громко стонала. Турханов тщательно промыл рану раствором марганцовки, посыпал ее белым стрептоцидом, перевязал новым бинтом.
— Вот и все! — вздохнул он с облегчением. — Теперь выпей аспирину и спокойно полежи, пока я приготовлю завтрак, — сказал он, переходя на «ты», словно вся эта процедура еще больше сблизила их.
Странное чувство испытывала Ева. Когда Турханов чистил рану, было нестерпимо больно — хотелось кричать, бить его по рукам. Было стыдно, но в то же время и приятно! «Как же так получается? — недоумевала она. — Своим , землякам я не разрешила, а ему, чужому человеку, позволила... Хорошо это или плохо? Но ведь иначе нельзя было...»
Дымок, вьющийся над блиндажом, мог бы привлечь внимание, и Турханов решил не топить печку. Пришлось довольствоваться вчерашним чаем. Ева наотрез отказалась от бутербродов, а шоколад пососала лишь потому, что не хотела обидеть Турханова.
— Теперь внимательно выслушай меня, — предложил Турханов после завтрака. — Скрывать не стану: положение у нас очень серьезное. Думаю, без помощи добрых людей не обойтись.
— Но где же их найти?
— Надо искать. Ты оставайся здесь, а я пойду похожу по лесу. Может, встречу кого. Главное — найти человека, который согласился бы тебя приютить и вызвать врача.
— А может, останемся здесь еще на некоторое время? Мне, кажется, уже легче. Уверена, что через пару дней поднимусь...
— Хорошо, подумаем об этом. Но сидеть сложа руки тоже нельзя. Надо что-то предпринять. Иначе и сами пропадем, и сорвем дело, ради которого прибыли сюда.
Ева поняла, что возражать бесполезно. Конечно, Турханов прав.
— Когда вернешься? — тихо спросила она.
— Если ничего не случится, к вечеру приду обязательно, – пообещал он. — А если не вернусь к завтрашнему утру, то не жди. Тогда уж полагайся только на себя.
Страх охватил Еву. «Неужели он хочет бросить меня? Нет, быть этого не может! Он не такой... И все-таки...» — мучительно подумала она, пристально глядя на полковника.
Турханов заметил ее волнение и догадался, что ее беспокоит
— Ты что, не веришь мне? — покачал он головой. — Думаешь, что я оставлю тебя? Как тебе не стыдно! Посмотри мне в глаза: разве я способен на такую подлость?
Девушка зарделась. Схватила его руку, прижала к груди, потом поднесла к губам и, несмотря на сопротивление Турханова, поцеловала.
— Прости меня, глупую! — прошептала она. — Я действительно нехорошо подумала о тебе. Теперь я верю. Иди!..
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Турханов пошел по следу экипажа, запряженного парой вороных, — в ту сторону, откуда экипаж приехал. Следы привели его к одинокой лесной сторожке, обнесенной со всех сторон высоким забором. Должно быть, тут жили хозяйственные люди: со двора доносилось мычание коров, блеяние овец, хрюканье свиней, кудахтанье кур. Скрипнула дверь, и тут же заржала лошадь. Из трубы приветливо вился дымок. Пахло жареным мясом. Мирная жизнь... Казалось, можно смело подойти к домику и постучать в окно. Но, разумеется, делать этого Турханов не стал. Он решил взглянуть на сторожку с противоположной стороны и под прикрытием леса обошел ее кругом. И тут остановился как вкопанный: в ста шагах от него стоял забрызганный весенней грязью вездеход, на ветровом стекле которого красовалась подкова — эмблема немецкой полевой жандармерии. Правда, самих жандармов возле машины не видно было, но следы сапог тянулись к калитке.
«Вот тебе и мирная жизнь! — подумал полковник, хватаясь за автомат. — Интересно, что привело их сюда?»
Турханов выбрал удобное для наблюдения место в противопожарной канаве, заросшей густым кустарником, тщательно замаскировался и стал ждать. Предчувствие, что здесь происходит что-то значительное, не обмануло его. Не прошло и получаса, как Турханов услышал:
Будь ты проклят, предатель! — выругался кто-то по-русски.
Пся крев! — ответил ему бабий голос.
Тут же раздался глухой удар, и что-то тяжелое плюхнулось в грязь. Видимо, началась потасовка. Вскоре пятеро жандармов, вооруженных винтовками, вывели из калитки четырех советских летчиков. Руки их были связаны сзади. Турханов сразу узнал их. Коренастый подполковник — командир экипажа самолета, на котором он, Турханов, прилетел сюда. Остальные — члены экипажа. Вероятно, их немилосердно били — лица у них были в кровоподтеках и ссадинах. Жандармы бросили летчиков в кузов вездехода и приказали лежать неподвижно.
Конечно, одному напасть на пятерых — рискованно, но если есть шанс спасти своих товарищей... Турханов поднял автомат. Как раз в это время из калитки выбежал лысый человек в форменной одежде лесника. Это был тот, кто утром промчался на экипаже.
— Панове! Панове! — звал он жандармов, протягивая им планшет. — Здесь карты русских. Вы забыли на столе...