Страница 5 из 106
Обязательно передам, — пообещал Турханов.
Едешь ты к полякам, к нашим настоящим и будущим друзьям, — продолжал генерал. — Но, к сожалению, чувство горечи и унижения, испытанное при царизме, у них еще далеко не изжито, а наши враги, пользуясь этим, стараются разжечь национальную вражду, ненависть к русским. Помни, ты являешься представителем советского народа. По твоим делам они будут судить о нашей политике. Пусть поймут, что русские их друзья, враг же у них и у нас общий — немецкий фашизм...
На аэродроме Турханова встретил оперативный дежурный: Он ожидал его на взлетной дорожке.
— Я не опоздал? — спросил полковник.
— Приехали, вовремя, — ответил дежурный, проверив его документы. — Экипаж и остальные пассажиры на месте.
Они подошли к пассажирскому самолету, поднялись по трапу. Командир экипажа, коренастый подполковник, указал на три свободных кресла с правой стороны.
— Занимайте любое, — предложил он. — Полет будет сложным. Будьте готовы к любым неожиданностям.
Турханов сел, посмотрел на своих спутников. Они были в шинелях из зеленого английского сукна. На голове — конфедератки с четырехугольным верхом. Занятые своими мыслями, они не обратили внимания на Турханова, одетого в кожаное пальто без погон. Ему самому тоже не хотелось привлекать к себе внимания. Но помешал оперативный дежурный.
— До скорого свидания, товарищ полковник! — сказал он на прощанье. — Счастливого пути!
Услышав это, все три иностранца разом обернулись к Турханову, а старший из них, немолодой офицер, даже представился.
Поручик Дубовский, — сказал он, отдав честь. — Командир десанта.
Рад познакомиться. Турханов, — сухо представился полковник.
Значит, вместе будем бить фашиста?
Владимир Александрович не верил в судьбу, в приметы и прочие знамения, зато твердо верил в свою способность правильно оценить человека по первому впечатлению. В этом отношении чутье никогда его не обманывало. Дубовский сразу не понравился ему. «От такого субъекта добра не жди», — подумал он. Поэтому на замечание поручика ответил только неопределенным жестом.
Между тем загудели моторы, и самолет, слегка покачиваясь и подпрыгивая на неровностях взлетной дорожки, побежал вперед, а потом плавно оторвался от земли. Набирая высоту, сделал круг над городком, а когда стрелка альтиметра дошла до отметки «3000», лег на заданный курс. Турханов посмотрел вниз. Вся видимая поверхность земли была покрыта геометрическими фигурами различного цвета, размера и формы. Невооруженным глазом трудно было определить, что это за фигуры, но полковник знал, что там были поля, леса, луга и водоемы. Казалось, что самолет висит в воздухе совсем неподвижно. Но это была иллюзия: на самом деле он летел со скоростью триста километров в час.
Погода с самого утра ничего хорошего не обещала. Дул довольно сильный ветер, в сводках синоптиков обычно называемый умеренным. Облачность хотя и не была сплошной, но солнце показывалось редко. С наступлением вечера видимость резко ухудшилась. Впрочем, экипаж самолета продолжал выполнять свою работу. Это успокоило полковника. Он посмотрел в сторону поляков. Поручик сидел прямой как палка. Серые глаза его ничего не выражали. Казалось, он был озабочен лишь одним — продемонстрировать свое превосходство над окружающими. Рядом с ним сидел подофицер в звании плютунового. Это был молодой человек с одутловатым лицом. Приближение момента, когда он ступит на родную землю, очевидно, не вызывало в нем никаких эмоций: он был поглощен едой. Ломтики хлеба, намазанные сливочным маслом, исчезали у него во рту один за другим, словно проваливались в бездонную яму. Третий поляк сидел отдельно. Это был совсем молодой солдат. Сначала Турханов даже принял его за подростка, а потом, приглядевшись повнимательнее, понял, что это девушка в военной форме. Ее красивые глаза были устремлены куда-то вдаль; тонкие пальцы нервно перебирали ремни.
Мерное покачивание на воздушных волнах и монотонный гул моторов располагали либо ко сну, либо к воспоминаниям. Турханов погрузился в прошлое. Услужливая память воскрешала один образ за другим, припомнились события давних дней. Мысленно он встретился с родными, со знакомыми: многие из них пали смертью храбрых на поле битвы...
Незаметно прошел час. На небе зажглись звезды.
— Пане поручик! Пане поручик! — неожиданно закричал плютуновый. — Посмотрите, что наделала наша Ева со своей прической!
Полковник обернулся к полякам. Девушка сняла конфедератку и вертела ее в руке.
Ба-а! — удивился поручик. — Где же твои знаменитые золотые косы, которыми так восхищалась вся дивизия?
Отрезала, — ответила девушка. — Говорят, швабы вешают пленных партизанок за косы.
Дура ты, Ева, ей-богу, дура! — громко засмеялся плютуновый. — Женщин они вешают и за другое место.
За какое? — спросила девушка, не поняв издевки.
За шею, например, — ответил подофицер.
Или за ноги, — добавил поручик. — Помню, в тридцать девятом году у нас в Люблине одна патриотка пырнула ножом немца-насильника, когда тот попытался ее раздеть. Эсэсовца отправили в госпиталь, а девушку все ж таки раздели и повесили на площади вверх ногами.
Швабы, они — большие шутники. Была в нашей деревне учительница. Считалась красной. Пришли фашисты и вот что сделали с ней...
И плютуновый нарисовал омерзительную картину со всеми натуралистическими подробностями.
«Зачем они так? — возмутился полковник. — Вместо того чтобы как-то подбодрить человека, нарочно пугают».
Девушка пересела к Турханову.
Пане полковник, скажите, пожалуйста, швабы действительно способны на подобные подлости? — тихо спросила она.
Не все, но фашисты способны. Они творят зверства и похлеще.
Тогда я ни за что не сдамся живой. А вы?
А зачем нам сдаваться? Не лучше ли их самих забрать в плен? — улыбнулся полковник.
Ах, действительно, как я глупа! — схватилась за голову Ева. — В самом деле, зачем нам думать о смерти? Пусть лучше умирают враги. Простите, можно с вами познакомиться?
Конечно!
Меня зовут Евой Болеславской. Я радистка. Скажи те, вы прыгаете с нами?
Нет. У меня другие намерения.
Жаль! — вздохнула девушка. — Как хорошо было бы воевать вместе...
Полковник не ответил. Между тем ночь вступила в свои права. В самолете стало темно.
Вы не знаете, почему не зажигают света? — спросила Ева.
Приближаемся к фронту. Свет может привлечь внимание противника.
А я об этом и не подумала. Смотрите, смотрите! Что это такое?
Турханов посмотрел вниз. Там сверкали тысячи огней. Одни вспыхивали и тут же гасли, другие разгорались все сильнее.
Вот она, линия фронта. Видите, как рвутся снаряды, полыхают пожары?
Вижу. А это что?
— Снизу поднимались светящиеся точки и, не достигая самолета, гасли в темноте.
Стреляют зенитные пулеметы. Трассирующие пули кажутся нам искорками, — объяснил Турханов.
Нас они не убьют?
Нет. Видите, искорки гаснут, не долетая до нас. Да и огни остались позади. Линию фронта мы перелетели благополучно.
Ура! Опасность миновала! — обрадовалась Ева. — Пане Глоба, вы заметили линию фронта?
Еще бы! Хороший фейерверк устроили швабы в честь нашего появления. Не дай бог... — перекрестился плютуновый.
Пане поручик, вы тоже испугались?
Замолчите, ради бога! — рявкнул тот. — Поймите на конец: вы на военной службе! Спрашивать можно только с разрешения старших...
Прошу извинения, пане поручик.
Вдруг самолет начал разворачиваться. Тут же стрелка высотомера побежала вниз. Турханов прижался лицом к холодному стеклу. Где-то далеко горели костры. Из служебной кабины вышли летчики. Они открыли люк и начали выбрасывать тюки с обмундированием, ящики с оружием и боеприпасами. Самолет продолжал кружить...
— Хватит, — сказал командир экипажа. — Остальной груз предназначен другому отряду.
Бортмеханик и бортрадист, закрыв люк, ушли в служебную кабину, командир подошел к полякам.
— Прошу приготовиться, — сказал он. — Скоро будем над Сольской пущей. Постарайтесь приземлиться поближе к огням.