Страница 29 из 106
Где вы встретились с карателями?
В десяти километрах отсюда. Выдал нас один предатель. На прошлой неделе к нам перешел из отряда НСЗ <НС3 — народные вооруженные силы — военные формирования польской реакции> хорунжий. Сперва зарекомендовал себя вполне надежным человеком. Вчера не вернулся с разведки. Была короткая схватка, и мы считали его погибшим. А сегодня в деревню, где отдыхали наши роты, привел карателей. Хорошо еще, дозоры вовремя подняли тревогу. Мы успели отойти к лесу.
Хорунжего видели наши бойцы в рядах карателей в форме немецкого офицера. Но от нас он не уйдет. Все равно висеть ему на суку!
Как вы хотите его схватить? — с интересом спросил Турханов.
Обменяем вот на этих мерзавцев! — показал майор на пленных. — Конечно, если вы не возражаете.
Не возражаю. Только сначала допросим, а потом меняйте на что угодно! — засмеялся полковник. — Но согласятся ли немцы выдать вам своего шпиона?
А на что им разоблаченный шпион? Ведь его больше к нам не пошлешь. Как бойцу ему — грош цена. Немцы с радостью обменяют его на пленного оберштурмбанфюрера да в придачу дадут по нашему указанию еще человек десять. Подобным образом не раз приходилось освобождать из немецкого плена нужных нам людей...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Понятно, что в жизни воинской части победа — самое радостное событие. Однако командир должен всегда смотреть на нее трезво — не переоценивать свой успех, не зазнаваться... Чтобы победа над карателями не вскружила голову партизанам, а вселила в них уверенность в своих силах и воодушевляла на дальнейшую борьбу, надо было разъяснить им действительное значение сегодняшнего боя. Поэтому командование решило провести в каждом подразделении митинги при участии руководителей отряда. Турханов решил пойти к Айгашеву: положение дел в его роте по-прежнему вызывало тревогу.
Получив приказ созвать в своем подразделении митинг и узнав, что на нем будет присутствовать командир отряда, Айгашев надулся, как капризный ребенок. «Будет расхваливать Байдирекова, — подумал он, — ставить лейтенанта в пример майору. Это значит — дискредитировать меня в глазах подчиненных! Нет уж, меня не проведешь! Раз так, я не буду на митинге. Пусть его организуют другие. Да, другие».
С этой мыслью он вызвал к себе командира первого взвода Колпакова и, рассказав ему, о чем следует говорить на митинге, взял автомат и ушел в лес.
Константин Сергеевич Айгашев напоминал человека, отправившегося в путешествие в тесной обуви. Когда жмет обувь, путешественник не замечает изумительной красоты природы, не может вникнуть в суть интересного рассказа, которым спутник пытается привлечь его внимание. Он думает только о своих собственных ногах, о муках, которые он испытывает. Подобно такому путнику, Айгашев всю жизнь был занят одними только заботами, грызущими его душу. Ничто его не радовало, ничто не нравилось. Он всегда был чем-то недоволен, всегда кого-то ненавидел, кому-то завидовал. Ему хотелось вырваться вперед, но приходилось плестись в хвосте. Он был уверен, что жизнь балует тех, кто умеет ловчить. «Например, чем я хуже Турханова? — не раз спрашивал он себя. — Почему он в двадцать два года получил звание лейтенанта, а я — только курсанта? Почему, когда он стал полковником, я получил лишь звание лейтенанта? Ведь мы с ним родились в один год, в одинаковых деревнях и у нас у обоих родители были неграмотные чувашские крестьяне. Почему же судьба у нас разная?
Ведь ничем особенным Турханов не отличается. Вот сегодня издал приказ, предлагает проработать его... Чего тут нового, оригинального? Да и победа далась ему чисто случайно. Если бы командир карателей не сунул свою глупую башку в заранее подготовленную Байдирековым ловушку, никакой победы и не получилось бы. Везет же командиру второй роты! Эх, окажись я на его месте — вся слава досталась бы мне!» — бормотал Айгашев, распаляясь все сильнее.
«Нет, вечно так продолжаться не может! — решил он. — В природе ведется ожесточенная борьба за существование. Сильные пожирают слабых, чтобы выжить. В человеческом обществе происходит то же самое, только тут чаще нужна не сила, а хитрость. Более хитрые выдвигаются вперед, завоевывают славу и благополучие, вовремя устранив со своего пути конкурентов. Мой конкурент—Турханов. Боже мой! Как мне избавиться от него?»
Как раз в эту минуту мысль его прервала сорока, неожиданно застрекотавшая в кустах. Айгашев верил дурным приметам, а в народе говорят, что мысль, прерванная сорокой, никогда не осуществится... Пылая от злости, Айгашев поднял автомат и выпустил в сороку обойму — к счастью для нее, безрезультатно: длиннохвостая трещотка отделалась лишь легким-испугом.
Пока незадачливый майор пугал сорок, его заместитель по политической части открыл в роте митинг и зачитал приказ о первой крупной победе над карателями и о задачах, вытекающих из этого факта для всего личного состава. Незаметно подошел Турханов, встал сзади. После замполита слово взял командир первого взвода.
Товарищи! — обратился Колпаков к партизанам. — Я выступаю здесь от имени командира роты. Он очень занят и не мог явиться на митинг. Он просил передать, что радуется вместе с вами нашей первой победе и поздравляет Байдирекова с успехом, но в то же время предостерегает от излишнего восторга. Победа дается дорогой ценой. Были убитые и раненые не только у врага, но и у нас. Убитых похоронили в братской могиле и поставили столбик с дощечкой, на которой написаны их имена. Но пройдет некоторое время, и столбик сгниет, имена героев смоет дождь, и никто не будет знать, кто лежит под этим холмиком — партизан или фашист. Но это еще не все. Вы знаете, на Родине нас считают пропавшими без вести. А к ним люди относятся с недоверием.
Почему? — спросил кто-то.
Потому что среди них есть не только честные люди. Вспомните, из кого состоит армия предателя Власова? Разве не из без вести пропавших? А мало ли изменников служит в немецкой армии, в полиции, в лагерной администрации? Все они на Родине числятся в списках без вести пропавших. Партизаны, оставшиеся в живых, после войны докажут, что они не были предателями. Но кто расскажет о тех партизанах, которые лежат в братских могилах? Командир роты сказал: для того чтобы нас не постигла такая участь, нам нужно поскорее перейти линию фронта и соединиться с частями Красной Армии. Тогда в райвоенкоматы по месту призыва сообщат о том, что мы не предатели и опять служим в Красной Армии. Товарищ Айгашев предложил на митинге обсудить этот вопрос и принять специальную резолюцию, в которой просит командование отряда прекратить операции на чужой территории и по вести весь-отряд на соединение с Красной Армией.
Поднялся шум. Люди заспорили. Одни поддержали мнение Айгашева, высказанное Колпаковым, другие не согласились с ним. Вперед вышел пожилой человек.
— Командир роты прав, — заявил он. — За что мы воюем здесь? За свободную и независимую Польшу, говорят нам. А скажите, на кой леший нам эта свободная Польша? После революции мы им дали свободу, так они захотели в придачу получить всю Украину. Вот какую метку оставили тогда паны на наших спинах! — Он задрал рубаху и показал обнаженную спину, где ясно были видны рубцы. — Это господа пилсудчики в двадцатом году под Киевом обработали нас шомполами. Еще неизвестно, как они поступят с нами, если мы снова завоюем им свободу. Поляки — наши извечные враги. Чем проливать за них свою кровь, не лучше ли действительно поскорее двинуться на соединение с Красной Армией?
Турханов увидел, что разговор принимает нежелательный оборот. Пора было вмешаться, и он вышел вперед. Колпаков и Пуяндайкин растерялись. Первым опомнился дежурный по роте.
Рота, смирно! — скомандовал он.
Вольно! — отмахнулся командир отряда. — Продолжайте, товарищи, говорите.
Товарищ полковник, наши бойцы хотят поскорее соединиться с Красной Армией. Скажите, правильно ли это? — спросил Колпаков.
И правильно и неправильно, — улыбнулся Турханов. — Стремление соединиться с Красной Армией, без условно, заслуживает одобрения. Но дело в том, когда и как это сделать. Надо выбрать подходящий момент. Вот подумайте сами: когда лучше встретиться с нашими войсками — когда они стоят в обороне, как сейчас, или когда начнут наступление?