Страница 14 из 42
Маленькая Черногория! Он как бы подержал эти слова на ладони и ласково им улыбнулся. Улыбка относилась к беспокойной истории Черногорского королевства и выражала сочувствие мужественному черногорскому народу в его борьбе. Она давала оценку всей цепи политических обстоятельств, одним из звеньев которой был этот дар щедрого сердечка Черногории. Мое недоверие растворилось в восторге; я точно перелистал десяток иллюстрированных журналов.
Гэтсби сунул руку в карман, и мне на ладонь упало что-то металлическое на шелковой ленточке.
– Вот это – от Черногории.
К моему удивлению, орден выглядел как настоящий. По краю было выгравировано: «Orderi di Danilo, Montenegro, Nicolas Rex».
– Посмотрите оборотную сторону.
«Майору Джею Гэтсби, – прочитал я. – За выдающуюся доблесть».
– А вот еще одна вещь, которую я всегда ношу при себе. На память об оксфордских днях. Снято во дворе Тринити-колледжа. Тот, что слева от меня, теперь граф Донкастер.
На фотографии несколько молодых людей в спортивных куртках стояли в непринужденных позах под аркой ворот, за которыми виднелся целый лес шпилей. Я сразу узнал Гэтсби, с крикетной битой в руках; он выглядел моложе, но не намного.
Так, значит, он говорил правду. Мне представились тигровые шкуры, пламенеющие в апартаментах его дворца на Большом Канале, представился он сам, склонившийся над ларцом, полным рубинов, чтобы игрой багряных огоньков в их глубине утишить боль своего раненого сердца.
– Я сегодня собираюсь обратиться к вам с одной просьбой, – сказал он, удовлетворенно рассовывая по карманам свои сувениры, – вот я и решил кое-что вам рассказать о себе. Не хочется, чтобы вы меня бог весть за кого принимали. Понимаете, я привык, что вокруг меня всегда чужие люди, ведь я так и скитаюсь все время с места на место, стараясь забыть ту печальную историю, которая со мной произошла. – Он замялся. – Сегодня вы ее узнаете.
– За завтраком?
– Нет, позже. Я случайно узнал, что вы пригласили мисс Бейкер выпить с вами чаю в «Плаза».
– Уж не хотите ли вы сказать, что влюблены в мисс Бейкер?
– Ну что вы, старина, вовсе нет. Но мисс Бейкер была так любезна, что согласилась поговорить с вами о моем деле.
Я понятия не имел, что это за «дело», но почувствовал скорей досаду, чем любопытство. Вовсе не для того я приглашал Джордан, чтобы беседовать о мистере Джее Гэтсби. Я не сомневался, что его просьба окажется какой-нибудь несусветной чепухой, и на миг даже пожалел о том дне, когда впервые переступил порог его чересчур гостеприимного дома.
Больше он не сказал ни слова. Чем ближе мы подъезжали к городу, тем глубже он замыкался в своей корректности. Мелькнул мимо Порт-Рузвельт с океанскими кораблями в красной опояске – и мы понеслись по булыжной мостовой убогого пригорода, вдоль темных, хоть и не безлюдных салунов, еще сохранивших на вывесках линялую позолоту девятисотых годов. Потом по обе стороны открылась Долина Шлака, и я успел заметить миссис Уилсон, энергично орудовавшую у бензоколонки.
На распластанных, как у птицы, крыльях, озаряя все кругом, пролетели мы половину Астории – но лишь одну половину: только мы запетляли между опорных свай надземной дороги, я услышал сзади знакомое фырканье мотоцикла, и нас догнал разъяренный полицейский.
– Ничего, ничего, старина! – крикнул Гэтсби. Мы затормозили. Он вытащил из бумажника какую-то белую карточку и помахал ею перед носом полицейского.
– Все в порядке, – сказал тот, притронувшись пальцами к фуражке. – Теперь буду знать вашу машину, мистер Гэтсби. Прошу извинить.
– Что это вы ему показали? – спросил я. – Оксфордскую фотографию?
– Мне как-то случилось оказать услугу шефу полиции, и с тех пор он мне каждое Рождество присылает поздравительную открытку.
Вот и мост Квинсборо; солнце сквозь переплеты высоких ферм играет рябью бликов на проходящих машинах, а за рекой встает город нагромождением белых сахарных глыб, воздвигнутых чьей-то волей из денег, которые не пахнут. Когда с моста Квинсборо смотришь на город, это всегда так, будто видишь его впервые, будто он впервые безрассудно обещает тебе все тайное и все прекрасное, что только есть в мире.
Проехал мимо покойник на катафалке, заваленном цветами, а следом шли две кареты с задернутыми занавесками и несколько экипажей менее мрачного вида, для друзей и знакомых. У друзей были трагически скорбные глаза и короткая верхняя губа уроженцев юго-востока Европы, и когда они глядели на нас, я порадовался, что в однообразие этого их унылого воскресенья вплелось великолепное зрелище машины Гэтсби. На Блэквелс-Айленд нам повстречался лимузин, которым правил белый шофер, а сзади сидели трое расфранченных негров, два парня и девица. Меня разобрал смех, когда они выкатили на нас белки с надменно-соперническим видом.
«Теперь все может быть, раз уж мы переехали этот мост, – подумал я. – Все, что угодно…»
Даже Гэтсби мог быть, никого особенно не удивляя.
День на точке кипения. Мы условились встретиться и позавтракать в подвальчике на Сорок второй улице, славившемся хорошей вентиляцией. Подслеповато моргая после яркого солнечного света, я наконец увидел Гэтсби – он стоял и разговаривал с кем-то в вестибюле.
– Мистер Каррауэй, познакомьтесь, пожалуйста, – мой друг мистер Вулфшим.
Небольшого роста еврей с приплюснутым носом поднял голову и уставился на меня двумя пучками волос, пышно распустившимися у него в каждой ноздре. Чуть позже я разглядел в полутьме и пару узеньких глазок.
– …я только раз на него посмотрел, – сказал Вулфшим, горячо пожимая мне руку, – и как бы вы думали, что я сделал?
– Что? – вежливо поинтересовался я.
Но, по-видимому, вопрос был адресован не мне, так как он тут же отпустил мою руку и направил свой выразительный нос на Гэтсби.
– Передал деньги Кэтспо и сказал: «Кэтспо, пока он не замолчит, не платите ему ни цента». И он сразу же прикусил язык.
Гэтсби взял нас обоих под руки и увлек в ресторанный зал. Мистер Вулфшим проглотил следующую фразу, после чего впал в состояние сомнамбулической отрешенности.
– С содовой и льдом? – осведомился метрдотель.
– Приятное заведение, – сказал мистер Вулфшим, рассматривая пресвитерианских нимф на потолке. – Но я лично предпочитаю то, что через дорогу.
– Да, с содовой и льдом, – кивнул Гэтсби, а затем возразил Вулфшиму: – Там очень душно, через дорогу.
– Душно и тесновато, согласен, – сказал мистер Вулфшим. – Но зато сколько воспоминаний.
– А что за ресторан через дорогу? – спросил я.
– Старый «Метрополь».
– Старый «Метрополь», – задумчиво протянул мистер Вулфшим. – Так много лиц, которых больше никогда не увидишь. Так много друзей, которые умерли и не воскреснут. До конца дней своих не забуду ту ночь, когда там застрелили Рози Розенталя. Нас было шестеро за столом, и Рози ел и пил больше всех. Уже под утро подходит к нему официант и говорит: «Вас там спрашивают, в вестибюле». А у самого вид какой-то странный. «Сейчас иду», – говорит Рози и хочет встать, но я ему не даю. «Слушай, говорю, Рози, если ты каким-то мерзавцам нужен, пусть они идут сюда, а тебе к ним ходить нечего, и ты не пойдешь, вот тебе мое слово». Был уже пятый час, и если бы не шторы на окнах, было бы светло без ламп.
– И что же, он пошел? – простодушно спросил я.
– Конечно, пошел. – Мистер Вулфшим негодующе сверкнул на меня носом. – В дверях он оглянулся и сказал: «Пусть официант не вздумает уносить мой кофе». И только он ступил на тротуар, ему всадили три пули прямо в набитое брюхо, и машина умчалась.
– Четверых все-таки посадили потом на электрический стул, – сказал я, припомнив эту историю.
– Пятерых, считая Беккера. – Мохнатые ноздри вскинулись на меня с вниманием. – Вы, как я слышал, интересуетесь деловыми контактами?
Я растерялся, ошарашенный таким переходом. За меня ответил Гэтсби.
– Нет, нет! – воскликнул он. – Это не тот.
– Не тот? – Мистер Вулфшим был явно разочарован.