Север и Юг. Крэнфорд

Маргарет ходила и к мясникам, и к бакалейщикам в поисках подходящей кандидатки. Ее надежды и ожидания таяли с каждой неделей, поскольку в промышленном городе было трудно найти кого-нибудь, кто бы отказался от большего заработка и большей свободы на фабрике. Для Маргарет выходы в такой суматошный и деловой город оказались своего рода испытанием. Миссис Шоу, заботясь о приличиях и не позволяя девушкам вести себя слишком независимо, всегда настаивала на том, чтобы лакей сопровождал Эдит и Маргарет, если они выходили за пределы Харли-стрит и даже если навещали соседей. Маргарет молча роптала на эти ограничения, и оттого особенно наслаждалась одинокими прогулками по лесу и полям Хелстона. Она ходила быстрым шагом, иногда почти бегом, если должна была спешить, или ступала совсем бесшумно, вслушиваясь в лесные голоса или наблюдая за птицами, которые пели в листве деревьев или поглядывали своими проницательными яркими глазами из-под низкого кустарника или спутанного дрока. Для нее было испытанием перейти от таких вольных прогулок, когда движение и покой сменяли друг друга, повинуясь лишь ее собственной воле, к размеренной и осторожной походке, которая приличествовала девушке на городских улицах. Она бы посмеялась над собой, вспомнив о такой перемене, если бы ее не занимали более серьезные мысли.

Часть города, в которой располагался Крэмптон, была особенно оживленной из-за рабочих. На окраинах было расположено много фабрик, из которых два − три раза в день выходили толпы мужчин и женщин. До тех пор, пока Маргарет не изучила этот распорядок, она постоянно сталкивалась с ними. Они шли стремительно, их лица были бесстрашными и самоуверенными, смех − громким, остроты − язвительными, особенно по отношению к тем, кто стоял выше них по рангу или общественному положению. Звуки их несдержанных голосов и пренебрежение правилами вежливости поначалу немного испугали Маргарет. Девушки бесцеремонно, хотя и беззлобно, обсуждали ее одежду, даже дотрагивались до шали или платья, чтобы определить материал. Однажды или дважды они задавали вопросы о какой-нибудь вещи, заинтересовавшей их. Они были так уверены в том, что ей, как женщине, без слов понятен их интерес к ее одежде, что она охотно отвечала на их вопросы, и почти улыбалась в ответ на замечания. Маргарет не боялась, встречая ватаги девушек, говорящих громко и возбужденно. Гораздо больше беспокоили ее рабочие, которые то и дело отпускали смелые замечания ей в след. Она, до сих пор считавшая, что даже самое утонченное замечание по поводу ее внешности было дерзостью, вынуждена была терпеть нескрываемое восхищение от этих искренних людей. Но эта самая искренность подтвердила отсутствие у них намерений причинить ей вред или оскорбить, и Маргарет поняла бы это, если бы была меньше напугана беспорядочным шумом. Страх заставлял ее сердиться, ее лицо краснело, а темные глаза вспыхивали, когда она слышала некоторые их замечания. И все же, когда она оказалась в безопасности дома и припомнила их слова, они скорее позабавили ее, чем рассердили.

Например, однажды, когда она проходила мимо большой компании мужчин, вслед ей понеслись сомнительные комплименты и предложения стать «зазнобой» одного из них. При этом один из рабочих добавил: «Твое милое личико, радость моя, светит как солнышко». А на другой день, когда она бессознательно улыбалась каким-то своим мыслям, бедно одетый рабочий средних лет сказал, обращаясь к ней: «Улыбайся, сколько хочешь, милая, многие тут улыбались бы, будь у них такое славное личико». Этот человек выглядел таким измученным, что Маргарет не могла не улыбнуться ему в ответ, с радостью осознавая, что ее облик может кого-то порадовать. Он, казалось, понял ее, и отныне они приветствовали друг друга улыбками всякий раз, когда их пути случайно пересекались. Однако в разговор они не вступали. И все же Маргарет посматривала на этого человека с большим интересом. Иногда, в воскресный день, она видела его рядом с девушкой, скорее всего его дочерью, которая выглядела еще более усталой и больной, чем он сам.

Однажды Маргарет с отцом прогуливались далеко в полях за городом. Была ранняя весна, и Маргарет собрала дикие фиалки и чистотел, вспоминая с невыразимой грустью о щедром изобилии юга. Мистер Хейл покинул ее, вернувшись в Милтон по каким-то делам, и по дороге домой она встретила своих новых друзей. Девушка тоскливо взглянула на цветы, и Маргарет, повинуясь внезапному порыву, протянула их ей. Светло-голубые глаза девушки вспыхнули, когда она взяла цветы, и ее отец заговорил с Маргарет.

− Спасибо вам, мисс. Бесси будет теперь частенько думать о цветах. Это она будет думать, а я вот буду думать о вашей доброте. Вы, сдается мне, не из этих мест?

− Нет, − ответила Маргарет со вздохом. − Я приехала с Юга, то есть из Хэмпшира, − продолжила она, боясь, что он может не понять ее и решить, что она смеется над его невежеством.

− Это ведь за Лондоном, так вроде? А я из Бернли-вэйз − это сорок миль на Север. Так что получается, что Север и Юг встретились и вроде бы даже стали добрыми друзьями в этом большом и дымном городе.

Маргарет замедлила шаг, чтобы идти рядом с мужчиной, который нарочно шел не торопясь, чтобы не утомить дочь. Маргарет заговорила с девушкой, и в ее голосе невольно зазвучали жалость и нежность, тронувшие сердце отца.

− Я боюсь, вы не очень хорошо себя чувствуете.

− Нет, − ответила девушка, − и никогда не буду.

− Скоро весна, − сказала Маргарет, надеясь разогнать печаль, владевшую собеседницей.

− Ни весна, ни лето не принесут мне облегчения, − отозвалась девушка тихо.

Маргарет взглянула на мужчину, словно ожидая от него возражений, ей казалось − он не должен позволять дочери говорить о себе с такой безнадежностью. Но, вместо этого, он сказал лишь:

− Боюсь, она говорит правду. Боюсь, она совсем зачахла.

− Там, где я скоро буду, всегда будет весна, и цветы, и много блестящих одежд.

− Бедный ягненочек, бедный ягненочек! − пробормотал ее отец еле слышно. − Так оно и будет, и ты наконец-то отдохнешь, бедняжка, бедняжка. Бедный отец! Сдается мне, это случится совсем скоро.

Его слова удивили Маргарет, однако не вызвали отвращения, − она лишь сильнее посочувствовала отцу и дочери.

− Где вы живете? Я думаю, что мы, должно быть, соседи, если мы так часто встречаемся на этой дороге.

− Мы устроились на Фрэнсис-стрит 9, второй поворот налево, как пройдете «Золотой дракон».

− А ваше имя? Я постараюсь не забыть его.

− Мне стыдиться нечего. Меня зовут − Николас Хиггинс, а ее − Бесси Хиггинс. Почему вы спрашиваете?

Маргарет была удивлена последним вопросом, в Хелстоне было в порядке вещей, что, побеседовав немного, она спросит у собеседника имя и адрес, чтобы навестить его, и, при необходимости, помочь в его нуждах.

− Я думала… я хотела прийти и навестить вас, − она внезапно оробела, осознав, что напрашивается в гости к незнакомцу, который, видимо, не желал этого.

Судя по выражению его лица, мужчина нашел это предложение бесцеремонным.

− Мне не нравится, когда чужие приходят в мой дом, − сказал он резко, но потом смягчился, увидев как она покраснела от смущения, и добавил: − Вы нездешняя, любой скажет, и, может быть, не знаете здешних людей, вы подарили моей девочке цветы из ваших рук… Вы можете прийти, если хотите.

Маргарет была немного удивлена и немного уязвлена его ответом. Она не была уверена, пойдет ли к ним, если ей сделали такое одолжение. Но когда они подошли к городу по Фрэнсис-стрит, девушка обернулась к ней и сказала:

− Вы ведь, правда, не забудете навестить нас? − Вот, вот, все так и будет, − произнес ее отец нетерпеливо, − она придет. Она сейчас немного сердится и думает, что я мог бы быть повежливее. Но она еще подумает хорошенько и придет. Я читаю ее хорошенькое, гордое личико, словно книгу. Пойдем, Бесси, слышишь, звонит колокол на фабрике. Маргарет пошла домой, удивляясь своим новым друзьям и улыбаясь, вспоминая о том, как мужчина разгадал ее мысли. С этого дня Милтон перестал быть для нее мрачным и безотрадным местом. Не весна и не время примирили ее с этим городом, это сделали люди.