Охота

Ей долго никто не отвечает. Потом окна открываются, и серый свет заливает экипаж.

Напротив меня сидит Пепельный Июнь.

Мы едем в темноте и тишине, наши сопровождающие предпочитают обойтись без светской беседы. Лошади останавливаются на светофоре, цокот их копыт моментально замолкает. Снаружи доносятся приглушенные звуки толпы: щелканье костей, скрежет зубов, похрустывание суставов. Сотни, если не тысячи людей выстроились вдоль улиц, чтобы посмотреть, как мы проезжаем мимо.

Пепельный Июнь молчит, но я чувствую, что она не совсем равнодушна к происходящему. Из темноты передо мной доносится пощелкивание ее шейных позвонков. Я тоже щелкаю шеей несколько раз и добавляю к этому пару похрустываний костяшками пальцев.

Не в первый раз мы с Пепельным Июнем оказываемся в непосредственной близости друг от друга в темноте. Это случилось пару лет назад, до того, как я стал таким затворником, когда она только начинала свой стремительный взлет к рядам «аристократок». Той ночью шел дождь, и весь класс собрался в школьном спортзале. Наш учитель физкультуры не пришел, и никто из нас не вызвался сообщить об этом директору. Не знаю, почему — такие вещи обычно происходят сами собой — мы решили поиграть в бутылочку. Весь класс — двадцать или около того учеников. Мы разделились на два круга: девушки отдельно, юноши отдельно. Я как раз хотел сказать: «Да ну вас, я такой ерундой не занимаюсь», — когда один из парней раскрутил бутылку, и игра началась.

Она быстро крутилась, а потом замедлилась и почти остановилась перед парнем, сидевшим напротив меня. Затем продолжила медленно, как будто через слой вязкого клея, двигаться дальше, пока ее горлышко, похожее на раскрытый рот умирающей золотой рыбки, не замерло. Оно указывало на меня, и сомневаться в этом не приходилось.

— Твою мать, — разочарованно выругался мой сосед, — чуть-чуть не повезло.

В этот момент сквозь кружок девушек будто прошел электрический разряд. Они принялись шептаться, склонившись друг к другу и бросая на меня призывные, заинтересованные взгляды. В мгновение ока одна из них протянула руку и крутанула бутылку. Та закрутилась быстро, потом медленнее, и когда она уже почти остановилась, когда девушки, мимо которых прошло ее горлышко, разочарованно выпрямлялись, в тот момент, когда она медленно миновала Пепельный Июнь, та встала и остановила бутылку ногой.

— Надо же, — сказала она. И поскольку это была Пепельный Июнь, ей никто не сказал ни слова.

Спустя минуту мы с ней оказались в кладовке, совсем близко друг к другу. Там было тесно и темно, пахло сосновой древесиной.

Никто из нас не двигался. Голоса остальных доносились сквозь дверь как будто с огромного расстояния. Я опустил глаза и старался спокойно дышать через нос.

Я хотел поговорить с ней, это была прекрасная — единственная — возможность высказать все, что копилось во мне много лет. «Пепельный Июнь, ты уже давно мне небезразлична. С того самого момента, как я тебя увидел. Ты единственная девушка, которая мне когда-либо нравилась, единственная, о ком я думаю каждый день».

— Не думаешь, что надо что-то предпринять? — спросила она неожиданно хриплым шепотом. Мой шанс, и без того шаткий, растаял без следа.

Мы неуклюже натыкались на стены, отстегивая рукава. Я схватил замок, потянул, почувствовал, как он расстегивается.

Избавившись от рукавов, мы застыли. Она ждет, чтобы я начал? Я услышал щелчок ее шейных позвонков, утробное ворчание, рык и шипение, обдавшее стены брызгами слюны.

Я опустошил свой разум, а потом наполнил его животным желанием, которое тут же и выдумал. Раскрыл рот, и первобытная дикость и требовательность моего рыка поразила меня самого. Я протянул к ней руки, наши предплечья столкнулись, и по моей коже прошлись ногти. На секунду мне в голову пришло, что если прольется хоть капля крови, природа ее желания быстро — за долю секунды — изменится, и она вцепится мне в шею, ее клыки как бритвы пронзят мою артерию, и через пару секунд все остальные окажутся здесь, чтобы принять участие в кровавой оргии. Но, поглощенный моментом, я не остановился. Мы не остановились. Мы соприкоснулись руками и, пытаясь устроиться, стукались о дерево, окружавшее нас со всех сторон: глухие удары раздавались каждый раз, когда локоть или колено ударялись о невидимую стену.

Я сумел первым. Прежде чем она смогла твердо встать на ноги, я вставил локоть в выемку у нее под мышкой. Так, как я читал в книгах, как видел в кино. Я овладел ею. Она напряглась в предвкушении, когда ощутила мой локоть, но тут же полностью расслабилась. Я вращал локоть долгими, упоительными движениями, и она двигалась в такт. На ее оскаленных зубах поблескивала слюна. Я сосредоточился на том, чтобы испускать рык с правильной лихорадочной интонацией, и на том, чтобы мое тело вибрировало с достаточной страстью и яростью.

После мы с Пепельным Июнем наклонились, чтобы найти наши рукава на полу, и на одну незабываемую долю секунды наши руки соприкоснулись. Ее пальцы пробежались по моей ладони. Мы оба отшатнулись — я удивленно, она с отвращением. Пепельный Июнь молчала, видимо, приходила в себя. Я собирался открыть дверь кладовки, но она меня остановила:

— Погоди.

— Что случилось?

— Можно, мы просто… немного постоим тут?

— Хорошо.

Прошла где-то минута. В темноте мне не было видно, что она делает.

— Ты… — начала она.

Я ждал, что она скажет дальше, но она молчала.

— Как думаешь, дождь все еще идет? — спросила она наконец.

— Не знаю. Может быть.

— По радио сказали, что дождь будет идти всю ночь.

— Правда?

Она опять помолчала, прежде чем продолжить:

— Ты ведь пешком ходишь, верно?

— Да, — ответил я через некоторое время.

— У тебя сегодня есть с собой зонтик?

— Да.

— Я сегодня шла в школу пешком, — сказала она, хотя мы оба прекрасно знали, что она лжет, — но забыла зонтик дома.

Я не ответил.

— Ты не мог бы проводить меня до дома? — прошептала она. — Ненавижу мокнуть.

Я сказал ей, что я не против.

— Встретимся у ворот после школы, хорошо?

— Хорошо.

Она толкнула дверь кладовки. Возвращаясь к остальным, мы не смотрели друг на друга. Ребята выжидающе глядели на меня, так что я дал им то, чего они хотели:

— Вау, — выдохнул я и оскалил клыки. Они зачесали запястья.

Позже той ночью, после того, как прозвенел последний звонок и все ученики ушли, я остался за партой. Я сидел там и слушал, как затихает шум в коридорах, как последние ученики и учителя отправляются домой и цокот копыт исчезает вдалеке. Дождь лился с неба толстыми серыми колоннами, капли бились в окно. Только когда через несколько часов прозвучала сирена, возвещавшая рассвет, я встал и пошел домой. У ворот не было ни души, как я и думал. К этому времени совсем похолодало, и дождь продолжал идти, как будто желая заполнить опустевшие улицы. Я не стал открывать зонт, позволив дождю пропитать всю мою одежду, мокрому холоду — коснуться моей кожи, заморозить мое сердце.

Институт изучения геперов

Поездка получается долгой. Через пару часов даже такой роскошный экипаж начинает казаться неудобным — он не предназначен для путешествий на большие расстояния. Дальние поездки — это вообще редкость. Солнце, появляющееся на горизонте каждые двенадцать часов, ограничивает передвижения. Если бы не оно, мы бы путешествовали более свободно, и технологии, наверное, давно бы заменили лошадей. Но в мире, где, согласно поговорке, «смерть каждый день смотрит с неба», лошади вполне удовлетворяют нужды путешественников.

Все молчат. Мы проезжаем пригороды, и дороги становятся все более ухабистыми, пока не уступают наконец место пескам пустыни. В конце концов, где-то пять часов спустя, мы останавливаемся перед унылым правительственным зданием. Я выхожу из экипажа, едва держась на затекших ногах. Из пустыни дует прохладный свежий ветер, он взлохмачивает мне волосы.