Страница 4 из 15
Зигмунт. Зоська, ты что — с ума сошла? Что ты такое изображаешь?
Хенек. Что это еще за лошадь, Зоська?!
Зоська. Никакая не лошадь!
Зигмунт и Хенек. А кто же тогда?
Зоська. Польша.
Зигмунт и Хенек. Потанцуем?
Зоська. С обоими?
Зигмунт. А кто тебе больше нравится?
Зоська. Оба вы хамы. Но Хенек красивее.
Танцует с Хенеком. Зигмунт подходит к Якубу Кацу.
Зигмунт. Твое здоровье!
Якуб Кац. Твое здоровье! (Чокаются бутылками.) Я тебе вот что скажу, Зигмунт. Живи и давай жить другим. Никому ничего не угрожает. Кто старое помянет… Мы ведь одноклассники, верно? Или я не прав? (Всем.) Танцуем, товарищи: и раз, и два, и три! Раз, два, три! (Зигмунту.) А что это Рысек себе вообразил? Тоже мне герой… (Всем.) Запевай! (Запевает.) Широка страна моя родная…
Все поют.
Урок VI
Рысек. Я вовсе не собирался геройствовать. Просто сил не было смотреть, как нас, поляков, унижают!
Зигмунт. Отца забрали сразу. За тот бело-красный флаг. Мы с ним никогда не ладили. Чуть что — он хватался за ремень. И мать бил. А теперь ей пришлось скрываться. Как и мне. Я решил — сколько можно? Всю жизнь, что ли, прятаться?
Владек. Советский Союз мне разонравился, и я решил бороться. Надо готовить восстание. Вооружаться. Как подобает полякам. Я сказал об этом матери. Она принесла топор и сказала, чтобы я сначала зарубил ее этим топором, а потом уже шел поднимать восстание.
Хенек. Мы создали подпольную организацию «Белый орел».
Зигмунт. На улице раздавали советскую конституцию. Я взял, почитал. Нашел то, что меня интересовало. Что в Советском Союзе сын за отца не отвечает. Взял у ксендза писчую бумагу и написал письмо Сталину.
Якуб Кац. Пришло письмо от Абрама.
Абрам. Дорогие девочки и мальчики! Уважаемые одноклассники! Что у вас хорошего? Со всего мира приходят плохие вести, а я, ваш Абрам, хотел бы услышать, как дела у Рахели и Доры, а также у Зоськи? Вышли ли они замуж? Хорошие ли, работящие у них мужья? Особенно у Рахельки, в которую я когда-то был влюблен. А ты как поживаешь, Якуб Кац? Что поделывает наш красавчик Менахем? По-прежнему ли в него влюблены все девушки? И наконец, как там наши четыре мушкетера — Зигмунт, Рысек, Хенек и Владек?
Я учусь. Учеба дается мне легко. Мою жену зовут Дебора, она ждет нашего первенца.
Не забывайте обо мне. Всегда ваш Абрам.
Рахелька. Вот так новость! Оказывается, Абрам был в меня влюблен! Просто даже не знаю, как теперь быть…
Зоська. Ладно, решила я. Ничего не поделаешь. И вышла за Олеся. Он был старый, меня не трогал, а мать с ним договорилась, что он отпишет мне хозяйство. Не бог весть что, но все же. А чего мне было ждать?
Зигмунт. Письмо возымело действие. Из Москвы его переслали в наш НКВД, мне сообщили, что дело рассматривается, и велели прийти. Я пошел. Принял меня сам майор. Угостил папиросой и сказал по-польски: «Я очень рад с вами познакомиться, пан Зигмунт». Спросил, что я думаю о том вечере в кинотеатре «Аврора», о поведении Рысека и «Мазурке Домбровского»[8], которую майор, оказывается, знал наизусть — спел все куплеты. Мы долго обсуждали, почему евреи так переимчивы, а поляки — такие горячие патриоты. Майор предложил мне сотрудничать под фамилией Попов.
Рысек. Для начала мы решили застрелить одного майора из НКВД. Не помню, чья это была идея. Кажется, моя. Мы всё подготовили. Явочную квартиру. Оружие. На всякий случай я перестал ночевать дома. Вечером мы с Зигмунтом и Хенеком немного выпили.
Хенек. Мы здорово надрались. Зигмунт принес самогон. Отличный. На черносливе. Мы пели песни ксендза Матеуша из «Песенника антисемита» и плакали.
Поляки.
Рысек. Я жутко надрался. Даже не заметил, когда ушли Зигмунт и Хенек.
Якуб Кац. За мной пришли ночью. Из НКВД. Велели одеваться, вещи сказали не брать. Я решил, что меня ведут на расстрел. Они молчали. От них несло перегаром. И еще эти их кожанки страшно воняли… Зима в тот год была очень снежная. Меня посадили в сани, и мы поехали в лес. Я весь трясся от холода и страха. Мне дали ка-кое-го старое одеяло. Боже! В чем моя вина? Что я не написал в отчете об открытии кинотеатра про то, что Рысек крикнул: «Еще Польша не погибла!»? Боже! А может, дело в том письме, которое прислал из Америки Абрам? Мы подъехали к какой-то сторожке. Из нее вывели Рысека и спросили меня: «Кто это?» Я говорю: «Рысек». А что я должен был сказать? Рысек посмотрел на меня и что-то пробормотал, я не разобрал, что. Только увидел, как один из энкавэдэшников ударил его прикладом по лицу. Разбил в кровь.
Рысек. Они привезли меня к себе и спрашивают: «Как тебя зовут?» Я: «Так, мол, и так». Они: «Врешь. Ты — Ясень, командир подпольной террористической организации ‘Белый орел’». Я: «Да вы что?» Тогда один достал из-за печки ветку орешника, меня швырнули на пол, заткнули рот моей же шапкой, один сел на ноги, другой держал голову, а третий бил, так, что от шапки скоро остались одни ошметки. Потом они посадили меня к стенке, на табурет, схватили за волосы и стали колотить головой об стену с такой силой, что я подумал: конец моей голове. Волосы выдирали клочьями. И все время требовали, чтобы я признался и сказал, кто еще состоит в нашей организации. Я подумал, что тогда и других будут так же бить. Пусть уж лучше я один мучаюсь. Я не знал, что человек способен столько выдержать.
Зигмунт. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться. Хенек — слабак, не выдержит. Владек — тем более. А вот Рысек всегда был сильный.
Хенек. Мне повезло. Когда мы возвращались из сторожки, Зигмунт сказал, что дома нам ночевать не стоит. На всякий случай. Я так и сделал. После того как забрали Рысека, дома больше не появлялся. Уехал в деревню, жил в разных местах. У ксендзов. Помогал в костеле. В ризнице. В плебании [9]. А потом пришли немцы.
Владек. Когда с Рысеком все это случилось, а Зигмунту с Хенеком пришлось скрываться, я понял, что мать права. Пришел к выводу, что к восстанию мы пока не готовы. И сам тоже старался особо глаза не мозолить — на всякий случай.
Рахелька. Мельницу у отца отобрали и национализировали. Директором поставили какого-то русского с тремя классами образования. Ровно через месяц мельница перестала работать. Вызвали отца. Оказалось, они сломали турбину. Швейцарскую. Купленную отцом по франшизе. В тридцать седьмом году, в Цюрихе. Она стоила дороже нового «мерседеса». Пять тысяч долларов. Главное наше богатство. Отец этого не пережил. Высох, почернел, стал болеть и через несколько недель умер. Будто растаял. Я начала учить немецкий.
Менахем. Осточертели мне эти киносеансы. Новых фильмов в центре не мог допроситься. Посылали в командировки — в Белосток, один раз в Вильно, потом еще во Львов. Это мне нравилось — банкеты, гостиницы, кинолюбители. И кинолюбительницы. Но сколько раз можно смотреть «Веселых ребят», «Бронепоезд» или даже Чаплина? Нет такой власти, чтоб могла заставить человека дважды посмотреть один и тот же фильм.
Дора. Я боялась. Все сильнее и сильнее. Менахем возвращался домой все позже. Всегда пьяный. Ребенок то и дело болел, мы ссорились. Снова ты пил, чертов придурок!
Менахем. Перестань, детка, а то я с тобой разведусь!
8
Песня польских легионов, созданных в наполеоновской армии после раздела Польши (1795); национальный гимн Ноябрьского (1830) и Январского (1863) восстаний; с 1926 г. — государственный гимн Польши.
9
Приход, а также дом приходского священника.