Страница 11 из 14
Как же я от всего этого отвыкла!
И привыкать, вероятно, не стоит. Мне придется следовать за Кайя, а он вряд ли проложит маршрут по косметическим салонам… жаль. Сугубо по причине женского эгоизма, жаль.
Массаж ли подействовал или обертывание теплой целебной грязью, призванной вернуть коже утраченную белизну, но в какой-то момент я провалилась в приятную полудрему.
– …да пусть поспит, бедняжка… – Голоса доносились словно бы издали. – Натерпелась…
– Ну, я бы тоже так… понатерпелась. – В этом шепоте раздражение. – Дура ты.
Вздох не то согласия, не то возражения.
– Все мужики – кобели. Только одни в золотой конуре живут, а другие, как твой, только лаять и могут.
…Кайя, ты лаять умеешь?
…надо?
…нет, я просто…
Пошутила. Только он не способен еще принимать шутки. Да и эта какая-то тоскливая.
– Твой-то не будет перед тобой хвостом вилять… – Шепот становился злее, я почти видела на руках девушки эту злость, темную, вязкую, как деготь. Девушка склонилась надо мной, разглядывала, примеряясь. Подцепив край полотна с засыхающей глиной, она потянула его вверх.
Неприятно. Глина отлипает от кожи, но дело не в ней, а в грязи, что мешается с пылью. Но я терпела, я должна была знать, что она думает.
Потому что она – не одна.
– Из-за этой бедняжечки он от жены избавился. И ребенка следом отправит. Года не пройдет, помяни мое слово…
И от людей я тоже отвыкла.
– …все знают, что ему недолго осталось. А много ли дитю надо? Просквозить разочек, и все. Странно, что вообще живым доехал. Небось бросили бы там, на ревлюцьенров.
Она произносит это слово с брезгливостью и в то же время с гордостью, поскольку знает о том, что творится по ту сторону вала.
– Небось не вышло-то… а как выйдет, так и все наплачутся слезьми кровавыми.
– Надеюсь, эту версию вы не поспешили озвучить Йену? – Надо же, я больше не испытываю стеснения, признаваясь, что подслушивала чужой разговор. Скорее уж, хочется надавать мерзавке пощечин. – Это было бы крайне неблагоразумно.
Красное лицо. Не от стыда, от злости.
А девица крупная. Яркая. Наверняка следит за собой в надежде на выгодную партию, только не получается что-то. Наверняка у нее есть любовник, давний и с первого дня обещающий замуж взять, но вот исполнить свое обещание он не торопится. Ей и бросить жалко – столько сил вложено, и годы идут, красота вянет. Отсюда и ревность. Ей кажется, что мне повезло. Она хотела бы быть на моем месте. И точно знает, как поступила бы…
– Я не спрашиваю о том, кто вложил такие опасные мысли в вашу голову. – Я научилась смотреть людям в глаза и говорить так, чтобы меня слушали, как она, со страхом и пониманием, что именно за мной здесь власть. – Я лишь надеюсь, что вы эту голову побережете. А теперь будьте столь любезны, вернитесь к своим обязанностям. Закончив же, передайте, пожалуйста, камеристке ее сиятельства, что я крайне вами недовольна.
…теперь я умею быть леди.
…придирчивой.
…капризной.
…холодной и отстраненно-вежливой.
Роли расписаны. Будем играть.
И думать.
Этот разговор – досужая сплетня, но такая, которая пересказывается и будет пересказываться, несмотря на все запреты, обрастая все новыми и новыми подробностями. Дело не в том, что когда-нибудь она дойдет до Йена, а в том, что на словах все не остановится.
Мне ли не знать.
Друзья порой услужливей врагов. О да, Йену нет и двух лет, но почему-то мне кажется, что этот факт вряд ли кого-то остановит. И от былой расслабленности не остается следа. Я с трудом дожидаюсь окончания косметических процедур.
Йен прячется в детской комнате, которую ему уступили вместе с худосочной нянькой в строгом вдовьем наряде, черноту которого разбавляет лишь кипенно-белое пятно воротника. У женщины приятное лицо, которое портят губы, брезгливо поджатые, скрывающие недовольство. Она не слишком рада оказанной ей чести, но исполнит долг со всем прилежанием.
– Ваша светлость! – При моем появлении дама поднимается и приседает в глубоком реверансе. Черные юбки ее ложатся на ковер, сливаясь с ее же тенью, и дама продолжается в двух измерениях. – Мы бесконечно рады вашему вниманию…
Радость в ее голосе весьма сомнительного свойства.
А я осматриваюсь. Комната просторная, с высокими стрельчатыми окнами, которые выходят на небо. Синее-синее, яркое, с солнечным шаром, который дробится в толстых стеклах, с облаками, горными вершинами и витражным кораблем.
В комнате тепло.
На полу мягкий ковер. За шелковым убранством стен прощупывается войлок. Невысокая мебель сделана именно для детей, а вставшие на дыбы медведи, которыми украшены и ножки стола, и стулья, и все прочие предметы, однозначно указывают, для кого именно создавалась эта комната. В углу – шкаф с армией оловянных солдатиков. Деревянная лошадка на полозьях. Полный рыцарский доспех, пока еще великоватый Йену, выполнен с поразительной дотошностью и мастерством, впрочем, как и щит с гербом Гайяров. Особо поразила меня крепость, сложенная из миниатюрных блоков. Квадратные башни, подъемный мост на тонких цепочках, массив донжона. Лучники на стенах готовы встретить неприятеля.
Конница выстроилась у ворот.
По другую сторону стен, под прикрытием баллист и осадных башен, держатся ровные ряды пехоты. Армия ждет сигнала к атаке. И сомневаюсь, чтобы маленький хозяин добровольно уступил эти сокровища высокородному гостю. Но в комнате достаточно места и игрушек для двоих.
– К нашему огромному сожалению, – дама не смеет сидеть в моем присутствии, но во взгляде ее читается не то чтобы презрение, скорее некое скрытое необъяснимое превосходство, – Брайан заболел и не может должным образом служить их светлости.
Меньше всего их светлости нужно, чтобы кто-то ему служил. Йен сидит на ковре, обнимая черного мосластого щенка. И дама морщится, но продолжает:
– Это животное – подарок барона Деграса. Я как раз объясняла их светлости, что место собак – на псарне. Их светлость не желают расставаться с животным.
Вижу. Щенок повизгивает от переполняющих его эмоций, а Йен мрачен. Он прижимает пса к себе, а меня разглядывает с сомнением, которое явно прописывается на его мордашке.
– Их светлость в своем праве. Не думаю, что собака доставит какое-то неудобство.
Мне не нравится эта женщина. И отсутствие охраны. Исчезнувший мальчик, родители которого демонстративно проигнорировали возможность познакомить чадо с наследником престола. Подслушанный разговор…
– В Кверро есть доктор?
Я поворачиваюсь к даме, которая позволяет себе выразить некоторое недоумение.
– Не сомневаюсь, что есть, окажите любезность, пригласите его сюда. И можете быть свободны.
Она оскорблена и не скрывает недовольства, но мне все равно. Я ей не верю. Возможно, леди далека от мысли причинить Йену вред, а мои подозрения безосновательны, но рисковать я не хочу.
Дама удаляется, и черная тень, прилипшая к ее юбке, уползает следом. И готова поклясться, что, когда за нянькой закрывается дверь, Йен облегченно выдыхает. Но тут же вспоминает обо мне.
– Как ты здесь, Лисенок?
Его вымыли. Постригли. Переодели. Черный костюм с узкими бриджами и бархатной курточкой выглядит дорого и достойно наследника, но вряд ли он удобен. Йен крутит пуговицу, не спуская с меня настороженного взгляда. Решает, я ли это?
Я, только смена декораций влечет и смену нарядов. Нынешнее платье из зеленого бархата с кокетливым кружевным воротничком роскошно. Я не хочу знать, кому оно принадлежало, равно как и туфли, которые немного велики.
– Одежда – это только одежда, она меняется, а люди остаются. Ты кушал?
Кивает.
– Умница. Сейчас придет доктор. Не потому, что ты болен, но… я не хочу, чтобы ты заболел.
Он слишком мал, чтобы играть во взрослые игры, прятаться по подвалам, питаться так, как питались мы, спать по ночам у костра и сутками трястись в седле.
– Доктор не причинит тебе вреда. Он послушает, как ты дышишь, а ты, если у тебя что-то болит, покажешь ему, где именно болит. Хорошо?