Страница 8 из 48
В течение нескольких последующих лет та же группа, правда, с добавлениями и исключениями — кто-то откололся, кто-то женился и выбыл, а у кого-то просто не хватало времени для лишнего ритуала — совершила путешествия в Сан-Франциско и в страну виноделия Напу, в долину реки Брендивайн в штате Пенсильвания, на Восточное побережье Мэриленда, в город Саванну в штате Джорджия, в Ки-Уэст. Нортон сопровождал нас почти всюду, отчего поездки становились приятнее не только нам, — он приносил радость всем, с кем встречался и знакомился в пути.
Одни из лучших — для людей и кота — выходных мы провели на реке Брендивайн в Пенсильвании, где поселились на замечательной ферме Суитуотер, предоставившей нам приют и завтрак.
Мы с Дженис решили поехать туда на автомобиле, поскольку эта небольшая гостиница находилась всего в полутора часах езды от Нью-Йорка. Нас в машине было пятеро: я, Дженис, моя мать, ее старшая сестра Белль (обе ездили с нами в Новый Орлеан на мой день рождения и с тех пор стали любимыми участницами группы) и Нортон.
Белль в ту пору исполнилось восемьдесят лет. Она была интересным, исключительным человеком — живая, с чувством юмора, по-озорному язвительная, необыкновенно широкая натура, очень-очень несдержанная и удивительно правдивая. (Однажды мы обсуждали знакомую матери, и я, стараясь не выходить за рамки светской беседы, заметил, что она — приятный человек. На что Белль ответила: «Приятный, если тебе нравятся глупые, ленивые и страшные». Я вытаращился на нее, слегка ошарашенный, хотя характеристика на сто процентов соответствовала обсуждаемой персоне. А Белль тем временем продолжила: «Я слишком стара, чтобы ходить вокруг да около».) Она беспрестанно курила и обладала характерным для курильщиков низким, хриплым голосом. Казалось, в ее горле перекатывалась тонна гальки, а поскольку она не запоминала имен, то приветствовала всех скрипучим: «Привет, дорогуша!» В моем описании она немного напоминает актера Уильяма Демареста в парике, и, задумываясь об этом, я прихожу к выводу: в этом что-то есть. В первую поездку в Новый Орлеан во время субботнего ужина за столом пустили по кругу салфетку, и каждый написал что-то остроумное, поздравляя меня с днем рождения. Белль подписалась под следующими словами: «Рада, что я здесь. В моем возрасте надо радоваться, что ты вообще где-нибудь есть». Выражение моментально превратилось в девиз как той новоорлеанской, так и всех наших последующих поездок. Для второй мы даже сделали значки с изображением Белль и ее словами.
Когда новоорлеанские выходные подошли к концу, мать вернулась домой в Лос-Анджелес. Белль жила в Нью-Йорке, но, продлевая праздник, поехала с сестрой. Через пару дней после возвращения я позвонил матери и рассказал, что мои друзья познакомились с Белль во время нашей поездки, и в восторге от того, что они обе в ней участвовали. На них произвело впечатление, что Белль держалась, как все, засиживалась допоздна, ходила вместе со всеми, делала то же, что вся группа, и, самое потрясающее, пила, что и все остальные. (Белль, которая жила ради дневного стаканчика — или стаканчиков — виски, могла перепить любого из нас, что и происходило на самом деле. Фирменный орлеанский напиток «Ураган» — смертельная смесь фруктовых соков, рома и Бог знает чего. В одном из баров Белль решила, что именно это ей необходимо попробовать, но попросила «Ураган» не с ромом, а с виски. Бармен явно колебался, но выполнил ее желание. Белль объявила, что смесь получилась на славу, и выпила две порции.) Мать повернулась к сестре, чтобы передать ей восторги с Восточного побережья, но я услышал где-то в глубине комнаты скорее возмущенный, чем довольный комплиментами голос Белль, которая с досадой проворчала:
— Подумаешь, большое дело. Они, наверное, считают, что мне девяносто?
Из всех родственников Белль была самым близким матери человеком. И хотя маме в ту пору было под семьдесят, она так и осталась младшей сестренкой, и Белль постоянно ее опекала. Она вообще опекала всех родных и была тем связующим звеном, которое их объединяло. Отчасти это объяснялось ее положением в семье. Она была дитя Великой депрессии — четвертым ребенком из шестерых братьев и сестер, и ей всегда чего-то не доставалось. У нее был старший брат, к которому относились лучше просто из-за того, что он мальчик. Еще две старшие сестры. Одна была красавицей, и ей все сходило с рук. Другая была хитрюгой, и поэтому ей много чего перепадало. Разразилась Великая депрессия, и Белль оказалась единственной из детей в семье, кому не пришлось учиться в колледже. Она рано начала работать и трудилась всю жизнь. Когда после перерыва в несколько лет в семье появились последыши — мать и ее младший брат, — непростой период завершился, страна зажила нормальной жизнью, и им не пришлось испытать трудностей, которые выпали на долю Белль. Благодаря времени, эпохе и своему выбору к восьмидесяти годам Белль стала несгибаемой, независимой, глубоко циничной и почти бесстрашной.
Я сказал «почти», потому что она до смерти боялась одного — всего лишь одного.
Да, вы правильно угадали.
Кошек.
Белль пришла в ужас, узнав, что ей придется не просто ехать рядом со стоящим у нее в ногах кошачьим туалетом. Нет, еще и кот будет лежать, свернувшись в нескольких дюймах от нее. Белль уже приходилось встречаться с Нортоном, но только на расстоянии. И никогда так близко.
Мы тронулись в путь. Белль и мать расположились на заднем сиденье, я вел машину, Дженис сидела рядом, а Нортон устроился у нее на коленях. Коту бы радоваться, что ехал впереди. (Обычно это не разрешалось. Такое условие поставила Дженис — она считала, что это опасно. А я, разумеется, предпочитал, чтобы Нортон находился как можно ближе ко мне. Он это знал и, когда Дженис засыпала, тайком перебирался на переднее сиденье и усаживался у меня на коленях или на своем излюбленном месте — на моем плече.) Но на сей раз он ощущал в машине исходящую откуда-то враждебность — вызов, с которым никогда не желал мириться. И все время норовил перебраться на заднее сиденье, чтобы, устроившись на полке у заднего окна, попытаться обратить Белль из недруга в друга.
Первые полчаса пути прошли в постоянной борьбе: Нортон ждал, когда Дженис успокоится и ослабит хватку, и перескакивал на заднее сиденье. Белль приходила в ужас. Мать ловила кота, возвращала вперед, а Дженис уговаривала его сидеть смирно.
Следующие полчаса Нортон провел на полке за задним сиденьем. Белль, сдавшись настойчивости вислоухого, разрешила ему лечь рядом, но только так, чтобы его не касаться. Мать не спускала с Нортона глаз — сделав коту поблажку, она следила, чтобы он не подобрался к сестре слишком близко.
После часа езды мы остановились на ленч в таверне «Черный окунь» в округе Бакс — одном из самых замечательных мест на Восточном побережье. Таверна построена в восемнадцатом веке и сохранилась в первозданном виде, за исключением столовой, где сделали огромные панорамные окна, ставшие дизайнерским просчетом. А в остальном в ней продолжал царить дух таверны времен Войны за независимость. «Черный окунь» стоит у самого канала, по которому зимой закутанная в шарфы ребятня бегает на коньках в соседний город.
Мы впятером зашли поесть. Я почувствовал, что дела могут пойти на поправку, когда Белль заявила, что Нортон может сесть на соседний с ней стул. Она смущенно кашлянула — ни в коем случае не хотела, чтобы кто-нибудь подумал, будто она идет на попятную, — и пробормотала что-то вроде:
— Он очень хорошо воспитан, так какая разница, где ему сидеть?
Ленч прошел почти без происшествий, если не считать, что к концу трапезы Белль тайком сунула Нортону маленький кусочек куриной грудки.
В последние полчаса пути кот растянулся рядом с Белль, заняв треть заднего сиденья. Мать, я думаю, немного потеснили, но она понимала, что жаловаться бесполезно.
На ферме Суитуотер в городе Глен-Милс, штат Пенсильвания, мы провели замечательные выходные. Фермой управляли супруги Рик и Грейс. Они купили участок, на нем стоял великолепный фермерский дом 1734 года постройки и флигели, превратив их в дополнительные комнаты и номера-люкс. Рик был из тех славных малых, которые всегда на высоте, что бы ни требовалось: поохотиться, поиграть в поло или приготовить постояльцам первоклассный завтрак. Признаюсь, настораживающее сочетание способностей. Грейс — великолепная хозяйка: радушная, доброжелательная, не говоря уже о том, что красивая. Она немного напоминала известную актрису Грейс Келли, и оказалось, не без причины. В первый же вечер на ферме некоторые из нас — включая Нортона — бродили по главному дому и набрели на помещение с бильярдным столом и бутылками с виски. Мой приятель Зигги (он с женой Нэнси не пропустил ни одной поездки и стал автором правила «Путешествуем без детей», и их сын Чарлз оставался дома, предоставленный самому себе) решил, что мы просто обязаны пропустить по стаканчику и погонять шары. Так мы и поступили, а Нортон уютно расположился у камина в большом удобном кресле. Между ударами я невольно обратил внимание на развешенные по всей комнате фотографии Грейс Келли в серебряных рамках — домашние снимки, а не кадры из фильмов. На следующее утро я спросил Рика, откуда они, и тот объяснил, что Грейс Келли была тетей его жены. Это еще больше сблизило нас, поскольку я всегда считал, что мог бы быть отменным принцем Монако.