Страница 11 из 48
И вот в 1991 году к ним являются три уставших путешественника — двое людей и кот.
Дальше все было просто: оказавшись в итоге где надо, мы угостились лучшим в жизни обедом. Если хотите, могу рассказать подробности. Мы сидели в длинном помещении, некогда служившем террасой западного крыла аббатства, и любовались простиравшимися перед нашим взором полями восхитительного огненно-красного дикого мака. Смотрели, как поблизости разгуливают разные животные (в том числе прирученный дикий кабан), и ели неподражаемую пасту под соусом песто (один из ключевых секретов, кроме всех остальных, — пять видов толченых орехов: миндаль, фундук, фисташки, грецкие и кедровые). За пастой последовал телячий рулет с ветчиной (спрашивайте инволтини, если повезет попасть туда на обед), затем канноли — нечто совершенно невероятное, и, наконец, софичини — а что это такое, вам лучше не знать, иначе бросите все свои богатства, новорожденное дитя и полетите туда, чтобы набить этим рот. Ладно, удовлетворю ваше любопытство, только потом не жалуйтесь, что я не предупреждал. Это жареные пончики с теплым заварным лимонным кремом. Надо добавить, что особый вкус угощению придает (а также повышает уровень холестерина) то, что тесто жарится в свином сале. Моя известная своей требовательностью приятельница и литературный агент Эстер как-то заявила, что задержит очередной платежный чек от издателя, если я не научусь готовить софичини и не угощу ее.
В тот день ресторан был полон — туда нагрянула сотня немецких байкеров, поэтому все в зале, кроме нас с Дженис, говорили по-немецки и были затянуты в спандекс. Так что нам почти не удалось пообщаться с женщинами из рода Торнабен. Они говорили с нами лишь потому, что Нортон, заинтересовавшись местом, пока мы ели, стал исследовать старое аббатство. В какой-то момент к нам подбежала глава семейства Ванда и стала что-то лопотать по-итальянски. Мой запас итальянских слов состоит из следующих (большинство из них я успел употребить в этой главе): «канноли», «песто» и «чао, бамбино». Поэтому я не очень-то понял, что хотела донести до нас Ванда, пока не подошла Джованна и на обворожительном, поэтическом английском не объяснила, что мама беспокоится о нашей маленькой кошечке. Я успокоил женщин, сказав, что тревожиться не о чем. И с минуту поискав и обнаружив Нортона дремлющим на столе в какой-то задней комнате этой каменной крепости, заявил, что пора уходить.
Следующие несколько дней мы провели, путешествуя по острову. Не могу сказать о Сицилии ничего дурного. Это одно из моих любимейших мест в мире по многим причинам: из-за ее красоты, культуры, кухни и относительной первозданности (скажем, по сравнению с Тосканой, которую сицилийцы шутя называют Кьянтиширом из-за ее англизированности. И даже по сравнению с моим любимым Провансом, в котором благодаря писателю Питеру Мейлу стало легче услышать английскую речь, чем французскую). Следующие несколько дней стали для меня настоящей пыткой. Я все больше и больше раздражался, так что рядом со мной стало невозможно находиться. И наконец у греческого храма в Агридженто, одного из настоящих чудес света, Дженис повернулась ко мне и спросила:
— Слушай, что ты выпендриваешься?
Я человек воспитанный и ответил ей вежливо:
— Я больше не хочу осматривать храмы, не хочу ходить по музеям, не хочу прожить больше ни одного дня чертовым туристом.
Она спокойно заговорила со мной, словно перед ней стоял вздорный и к тому же не слишком сообразительный шестиклассник.
— Так чего ты хочешь?
— Вернуться в Гандживеккьо и поесть! — ответил я.
И вот мы втроем погрузились во взятую напрокат машину и через три часа добрались до аббатства. По дороге мы время от времени останавливались и звонили узнать, открыт ли ресторан. Наконец нам ответил мужской голос:
— Pronto![8]
— Ммм… — промямлил я. — Ланчо открыто? — Он повесил трубку.
Через двадцать минут мы позвонили снова, надеясь, что наткнемся на говорящую по-английски Джованну. Но опять ответил тот же тип. Позже мы узнали, что его зовут Пепе.
— Pronto!
— Ммм… Джованна? — сказал я.
— Si,[9] — бросил он и разъединился.
За время в пути я пять раз набирал номер, но так и не смог донести до Пепе, о чем хотел узнать. Когда мы прибыли на место, в ресторане не было ни души. Но Ванда и Джованна нас пустили и подали еще более потрясающий обед, чем пять дней назад. На этот раз они сели с нами, и мы проболтали несколько часов. Все это время Джованна переводила. Нортон, немного побыв в нашей компании, принялся бродить по округе с таким видом, словно всю жизнь провел в этом месте. Покоренная моим маленьким приятелем, Ванда (наверное, самая большая любительница животных из всех, кого я встречал) захотела с ним прогуляться, разговаривала, давала лакомые кусочки.
В конце обеда, изрядно наговорившись, когда не осталось повода задержаться хотя бы на минуту, я повернулся к Джованне:
— Вы не хотели бы написать поваренную книгу? Если у вас возникнет такое желание, я ее моментально пристрою. — В то время (как и сейчас) я работал редактором огромного издательства «Рэндом-Хаус» и время от времени мог проделывать такие штуки. Женщины улыбнулись, явно решив, что я собираюсь выклянчить у них бесплатный обед и ответили:
— Чао.
Но я не отступил. Через пару месяцев, вернувшись в Нью-Йорк (не забывайте, мы жили во Франции), выслал им договор и подыскал автора английского текста — Мишель Эванс, которая сама написала замечательную поваренную книгу и ради такого дела героически выучила итальянский язык. Мы заключили сделку.
Почти.
На самом деле сразу ударить по рукам не вышло — мы натолкнулись на серьезное препятствие. Матриарх семейства и хранительница всех рецептов Ванда не захотела издавать книгу.
По двум причинам. Во-первых, не хотела, чтобы соседи добрались до хранящихся с давних времен в тайне драгоценных семейных рецептов. Во-вторых, она понятия не имела, кто я такой, и, будучи сицилийкой, не доверяла движущим мною мотивам. Зачем мне это надо? Почему я вздумал им помогать? Что с этого получу? И тому подобное, и тому подобное…
Джованна взяла на себя пункт первый. Неделю за неделей она убеждала мать, и та начала сдаваться. Ее окончательно убедило мое заверение, что книга выйдет только на английском языке и, поскольку ее соседи говорят только по-итальянски, семейные секреты останутся в неприкосновенности.
Со вторым пунктом было сложнее. Что могло заставить Ванду поверить мне?
Разве что…
Нортон.
После долгих размышлений Ванда решила, что тот, кто путешествует с котом и любит его так, как, судя по всему, люблю я, должен быть честным человеком. И хорошим — раз у него такой замечательный, умный, воспитанный кот. Ее покорил Нортон, поэтому она пришла к выводу, что не исключено, что и мне можно доверять.
Вот что получилось благодаря Нортону. В 1996 году книга вышла из печати. Джованна и Ванда (которая так и не выучила ни одного слова по-английски) проехали по всей Америке с рекламным туром и наскоком завоевали кулинарный мир. Они появлялись в телевизионных шоу, в том числе «Доброе утро, Америка», приготовили превосходный обед в Фонде Джеймса Бирда[10] на Манхэттене. О них писали (добавлю, взахлеб) во всех мыслимых газетах и журналах, приглашали готовить особые обеды в самых знаменитых ресторанах. В результате рекламы ресторан в Гандживеккьо твердо встал на ноги. Сын Ванды Паоло, архитектор, построил на принадлежащей им земле таверну с девятью номерами, превратив старые конюшни в красивые комнаты и отдельный обеденный зал, где стал заправлять в качестве шеф-повара. Теперь в таверне нет отбоя от посетителей. Еще они перестроили двухсотлетний каменный коттедж, устроив в нем шикарный двухкомнатный номер с огромным камином в каждом помещении. И в довершение всего в 1997 году их книга завоевала награду Фонда Джеймса Бирда как лучшая итальянская кулинарная книга. Через несколько месяцев выйдет из печати второй сборник их рецептов, и я не сомневаюсь, что он станет не менее популярным, чем первый. Еще я слышал, что Ванда настолько возгордилась своей первой книгой, что показала ее своим соседям, махнув рукой на вероятность кражи рецептов.
8
Слушаю! (ит.)
9
Да (ит.).
10
Джеймс Эндрю Бирд (1903–1985) — известный американский кулинар и автор поваренных книг.