Страница 43 из 112
– Такое странное имя… Вероятно, он иностранец?
– Он англичанин. А вот оруженосец у него откуда-то с континента. Он заставил нас уехать из Кембриджа без миледи!
Сэр Мармадьюк, уже не скрывая интереса, уставился на Агнесс.
– Подумать только, миссис Пикок, англичанин, с оруженосцем-иноземцем. Кого только не встретишь на дорогах Англии! А где же была леди Перси, когда вы покидали Кембридж?
Компаньонка открыла было рот, но спохватилась и растерянно замолчала.
– Э-э… У лошади отлетела подкова, – поспешно ответила Мод, будто это все объясняло, – а нужно было срочно оставить Кембридж. Люди графа Суррея, они… забирали лошадей. У нас взяли двух, и, чтобы не остаться вообще без них, пришлось отправить повозку с ранеными вперед. – Девушка якобы невзначай высвободила руку, чтобы поправить чепец.
Улыбка, скользнувшая по губам сэра Мармадьюка, показала, что ее нехитрая уловка не осталась для него незамеченной.
– В Лондоне тоже конфискуют лошадей, – сказал он. – По указу его величества. Но что же этот ваш Кардоне? Неужели после Кембриджа оставил вас на произвол судьбы?
– Нет, нет, он был так любезен, что проводил нас до Лондона.
– Что ж, его можно понять. Значит, он сопроводил вас до города, – сэр Мармадьюк усмехнулся и кивнул, будто одобряя поступок джентльмена. – Надеюсь, нам представится возможность познакомиться с вашим благородным спасителем, леди Перси? Верно, он нанесет визит в Картер-хаус?
Мод замялась.
– Боюсь, – пробормотала она, – он будет занят и…
– Мистер Кардоне не столь высокого происхождения, чтобы водить знакомство с миледи, вы понимаете, сэр, – опять вмешалась Агнесс. – Он, разумеется, спас нас, но…
Она завела глаза, давая понять, что, увы, не всех рыцарей с большой дороги можно пригласить в приличный дом.
– Но он джентльмен! – возразила Мод, почувствовав внезапную обиду за Кардоне, смутилась и умолкла.
– О, рыцарь был отважен и загадочен? – улыбнулся сэр Мармадьюк. – Как в романах?
нараспев прочитал он и, небрежно кивнув зашедшейся восторгом Агнесс, добавил:
– Уверен, этот ваш Кардоне был счастлив услужить столь прекрасным дамам, к тому же, учитывая, что одна из них является родственницей самого графа Нортумберленда.
– Он не знал, что я в родстве с графом, – вспыхнула Мод, не желая, чтобы сэр Мармадьюк заподозрил их спасителя в меркантильном интересе.
– Миледи назвалась вымышленным именем, – хихикнула Агнесс.
– Весьма предусмотрительно с ее стороны. – Скроуп улыбнулся, будто своим мыслям, и обратился к Мод: – Надеюсь, наши встречи и беседы продолжатся… Завтра же я начну заниматься делом вашего отца, леди Перси. Знайте, вы всегда можете на меня рассчитывать. Считайте меня своим рыцарем, миледи…
Сэр Мармадьюк встал и изящным поклоном распрощался с дамами.
«Он очень, очень любезен и умен, хотя и посмеивается надо мной», – подумала Мод, провожая его взглядом.
Сэр Мармадьюк Скроуп, казалось, воплощал в себе все достоинства истинного джентльмена. И, похоже, действительно хотел ей помочь.
«При этом не злясь и не ворча», – думала позже Мод, готовясь ко сну и вновь перебирая в уме события вечера, чтобы не вспоминать о том, что произошло днем. Но как она ни гнала из памяти воспоминания о Кардоне, стараясь сосредоточиться на насущных заботах, на новых знакомых, среди которых перед ней не раз возникал образ белокурого сэра Мармадьюка, зеленоглазый бродяга упорно возвращался, выходя на первый план.
Ночью она долго ворочалась в постели, несмотря на усталость, и заснула лишь под утро, уткнувшись в мокрую от слез подушку и сжимая в руке амулет с оборванным шнурком.
Графа Нортумберленда не оказалось дома. Мажордом бесстрастно сообщил, что милорд будет лишь поздним вечером. Когда Мод назвала себя – леди Перси, – на лице слуги промелькнуло удивление, впрочем, тут же сменившееся обычной для английских слуг маской невозмутимости. Наверное, он не знал, что у графа есть такая родственница, объяснила она себе недоумение слуги. Мод попросила передать графу, что заедет завтра в любое удобное для него время, о котором его сиятельство может сообщить в дом Стивена Стрейнджвея.
Слуга с поклоном проводил гостью до кареты, предоставленной ей кузеном для поездок по городу. Визит, на который она возлагала столько надежд, откладывался.
– Я думала… была уверена, что, приехав в Лондон, смогу многое сделать для отца, а сейчас мне кажется, я бьюсь в закрытую дверь, – сказала Мод Потингтону, которого взяла с собой вместо Агнесс. Из-за неумеренной болтливости компаньонка не годилась в сопровождающие по серьезным делам.
– Не отчаивайтесь раньше времени, миледи. Ведь граф не отказал вам, его просто нет дома.
– Но я не могу ждать сложа руки, когда его сиятельство сможет принять меня!
– Мы можем заехать к барристеру, о котором говорил сэр Ричард Уотсон, – напомнил Потингтон и назвал сопровождающему их лакею нужный адрес.
Мистер Ламлей – пожилой, добродушного вида и маленького росточка, с заметно выдающимся животом и умными глазами на округлом лице – оказался весьма любезным господином, ставшим еще более любезным после того, как принял от Мод задаток в виде внушительной стопки монет.
– Попробуем, попробуем, миледи, что-то сделать. Lex semper dabit remedium[66], – говорил мистер Ламлей, дергая себя за жидкую рыжеватую бородку и обильно перемежая речь латынью. – Я узнаю, кто занимается этим casus delicti – случаем правонарушения, встречусь с ним, поговорю, но ведь audienda et altera pars[67], не так ли? Как говорится, «за» и «против», хе-хе, – он хихикнул и потер полными, с ямочками на кистях, ручками. – Прежде всего надо выяснить animus injuriandi, то есть преступный умысел вашего отца – был ли он случайным или умышленным… Но вынужден предупредить: обвинение серьезное, дело будет хлопотным, потребует времени и соответствующих затрат. Поймите меня правильно, леди Перси…
Леди Перси понимала правильно и была готова к значительным расходам.
Мистер Ламлей долго и очень подробно расспрашивал ее об обстоятельствах ссоры и поединка сэра Уильяма с Франклином, испещрив пометками несколько листов бумаги, и не преминул похвалить благоразумие леди Перси, привезшую в Лондон свидетелей и захватившую с собой письменные показания других очевидцев.
– Testis unus – testis nullus, что означает: один свидетель – не свидетель, – изрек он, – но два свидетеля, три – это уже весомо, очень весомо! И если мы докажем – а многое позволяет на то рассчитывать, – что именно Франклин спровоцировал ссору и поединок, то, как известно, plus peccat auctor quam actor![68]
Узнав, что восстание в Лауте началось утром, а комиссар был убит во второй половине дня, адвокат и вовсе не смог усидеть на месте. Хлопнув по столу, он вскочил и с возгласами: «Contra factum nоn datur argumentum»[69] и «Мы еще поборемся!» забегал по комнате, выставляя вперед живот и размахивая руками. Создавалось впечатление, что сложность нового дела не только не озадачивала его, но, напротив, вызывала восторг.
Мод, ободренная и воодушевленная энергией и пылкостью, с какой мистер Ламлей приступил к делу, удивленно наблюдала за ним, то бормочущим себе под нос, то громко выкрикивающим что-то на латыни. По его обрывистым фразам она с трудом, но догадалась, что мистер Ламлей советовался сам с собой, стоит ли подавать прошение по поводу habeas corpus[70], и пришел к выводу, что injudicando criminosa celeritas – в проведении суда поспешность преступна.
65
Стихи неизвестного английского поэта XVI века.
66
Lex semper dabit remedium (лат.) – закон всегда предусматривает способ защиты.
67
Audienda et altera pars (лат.) – должна быть выслушана и другая сторона.
68
Plus peccat auctor quam actor (лат.) – подстрекатель виновен более, чем исполнитель.
69
Contra factum nоn datur argumentum (лат.) – против факта не дается доказательства.
70
Habeas corpus (лат.) – буквально «ты должен иметь тело», содержательно – «представь арестованного лично в суд». Постановление хабеас корпус повелевает доставить задержанного человека в суд вместе с доказательствами законности задержания (установление презумпции незаконности задержания). Это правило применялось в Англии с XV века. Вначале как средство к восстановлению свободы, нарушенной частными лицами, а со времен Генриха VII – в случаях преследования личности властями. Однако до акта 1679 г. выпуск постановления хабеас корпус предоставлялся на усмотрение судей, которые сами не обладали независимостью.