Страница 79 из 83
С момента выхода в свет моей «Философии» (1931) философская вера как смысл философского учения обосновывалась мною в лекциях и публикациях. В работе «Философская вера» (1931) я сформулировал ее суть со всей четкостью и определенностью.
12. Идея всемирной истории философии
Лекции по истории философии я читал с 1922 года. У меня не было единой программы и плана, в соответствии с которыми освещались бы исторические эпохи и учения великих мыслителей. Я читал лекции в таком порядке: «Современная философия», «От Канта до современности», «Кант и Кьеркегор», «Ницше», «От Августина до Фомы Аквинского», «От Фомы Аквинского до Лютера», «Греческая философия», «Платон», «Китайская философия», «Индийская философия» (последние две лекции я начал читать только после 1945 года). Я публиковал отдельные работы по истории философии: «Ницше» (1936), «Декарт» (1937). Изучение истории было важно мне для освоения философствования, а не само по себе.
Мой интерес к истории философии изменился после того, как я испытал национал — социалистический террор и ощутил изоляцию в собственном государстве. Написанная в ту пору «Философская логика» отнюдь не была единственной моей работой. Начиная с 1937 года, я обрел новое знание о мире благодаря чтению. Я с удовольствием совершал мысленные путешествия в духовный мир Китая, чувствуя общность первоистока: как быть человеком, противостоя варварству окружающего мира. Меня привлекал китайский гуманизм, к которому я относился с благоговением. В те годы моя жена, в созвучии с нашим настроением, по вечерам читала вслух Шекспира и Эсхила, потом — книги об английской истории и китайские романы.
С учетом сложившейся ситуации требовалось иначе отнестись к истории западной философии, окидывая учения мыслителей прошлого более пристрастным взглядом. Встал вопрос: в каком смысле они творили и оберегали то, что могло бы противостоять окружающему нас ужасу, а в каком — подготовили почву для того, чтобы этот ужас стал возможным? Отличать поистине Великое, необходимое и существенное — эта задача на протяжении всей жизни казалась мне самой важной. Я принимал ее близко к сердцу. Сейчас это стремление к поиску Великого значительно возросло. Я вижу более ясно, что мне искать.
Но в то же время возник интерес и к выяснению того, что такое человечность вообще. Здесь требовалось почувствовать ту основу, ту меру, которые нужны, чтобы утвердить себя в современности. Национал — социализм привел к радикальнейшему разрыву коммуникации меж людьми, а в результате человек перестал быть самим собой. Стало очевидно, что разрыв коммуникации, на смену которой приходит своеволие насилия, во все времена представляет собой угрозу существованию личности и подлинную опасность утраты себя.
Наоборот, философствовать означало теперь — работать над созданием условий, в которых станет возможна универсальная коммуникация. Каковы эти условия, мы должны были представить себе ясно. То, в чем могли обрести себя люди, было, с одной стороны, разработано в виде философской логики, выступающей как инструмент; но, собственно, это уже существовало реально в виде подлинного общения людей во всех его проявлениях. С другой стороны, можно было обрести себя и благодаря знанию общей истории философии, в мире которой мы завязываем диалог друг с другом. Реально существующая всемирная история философии могла стать пространством для универсальной коммуникации, определить ее рамки. Она есть условие для максимального прояснения самосознания — в споре — беседе с «другим», в том, что затрагивает и захватывает тебя, и в том, к чему ты относишься как сторонний наблюдатель.
В тот момент, когда ты понимаешь это, возникает настоятельная потребность обрести осознанное видение всей истории человечества в целом. Мы обладаем великой общей духовной историей. Но фактически общей она с самого начала не выступала. Скорее, наоборот: в реальной предшествовавшей истории философии соприкосновения были кратковременны или отсутствовали вообще. Весьма часто развитие происходило изолированно, параллельно, предавалось забвению даже собственное прошлое, и это было характерно как для всей мировой истории, так и для локальных исторических процессов. Действительно единого непрерывного процесса не существовало вообще, непрерывность сохранялась лишь временами. Увеличить коммуникацию, обеспечить непрерывность — великое дело, достойное человека, и прежде всего — философии, которая есть эхо жизни и подготовка ее.
В 1937 году я разработал план написания всемирной истории философии, который намеревался осуществлять наряду с работой над «Философской логикой» и с помощью ее. Я, правда, отдавал себе отчет, что осуществить предприятие такого рода в одиночку немыслимо — ведь надо было исторически постичь и разобрать весь материал. Но мне точно так же была ясна и необходимость выполнения этой задачи. Поскольку для самой философии необходимо постижение всей ее истории в целом, а осуществить это может опять‑таки только один мыслитель, одна голова, то надо попытаться совершить невозможное.
В отличие от великих энциклопедий как собраний материала, создающихся в результате совместной работы сообщества многих мыслителей, — энциклопедий, вызывающих уважение и совершенно необходимых, — общая картина всего в целом, которую, испытывая собственный интерес к философии, пытается нарисовать отдельный мыслитель, приводит к одной постановке задачи: не стремиться к исчерпывающей полноте материала, к всезнанию, а кратко изобразить основную схему понимания истории, постоянно иллюстрируя ее полными значения примерами; пробудить чувство целостности истории; разделить мыслителей по их рангу, определить Великое и немногих единственно Великих; сориентироваться в самом существенном для эпохи, в реальных проблемах, в тех силах, которые влияют на мышление; достичь наглядности, показав великие исторически самостоятельные первоистоки в Китае, в Индии, на Ближнем Востоке и на Западе; дать почувствовать само историческое, в отличие от абстрактно — общего.
В работе над всемирной историей философии, которой я занят сейчас, мне придает силы сознание того, что представляется мне естественным и не вызывающим вопросов еще с тридцатых годов, когда я занялся китайской философией.
Мы находимся на переходе от вечерней зари европейской философии к утренней заре всемирной философии. Сегодня на этом пути остаемся мы все — все отдельные мыслители. Но после привала мы продолжим путь в будущее, где наряду с самыми ужасными возможностями просматриваются и самые светлые: закат дает одиночке — мыслителю возможность спасти свое достоинство, прибегнув к философии, а для того, чтобы наступил восход, философия должна сформировать нравственное сознание. Без него восход просто не состоится.
13. О моих произведениях в целом
Когда я окидываю взглядом свое духовное развитие, то исхожу из того, что вижу нечто, остающееся неизменным со времен детства. Основная установка, сложившаяся в молодые годы, прояснялась на протяжении всей жизни, обогащаясь тем материалом, который дает знание мира. Однако никогда не происходило перемены убеждений, никогда не было перелома, пережитого кризиса и перерождения. Единственно большим поворотом в моей жизни стал союз, который мы заключили с моей женой. В нем то, что существовало ранее, закрепилось и бесконечно умножилось. Я жил тем, что досталось мне в наследство из родительского дома. Обретенное позже знание позволило мне яснее увидеть полученное мною там и полностью осознать это.
Ощущение бытия изменилось в нашей жизни под влиянием постоянной угрозы, исходившей от преступного национал- социалистического государства — оно смогло сделать так, что наше личное будущее показалось нам безнадежным. Тот, кому представлялось, что жизнь уже кончена, по миновании опасности ощущает, будто она дарована ему во второй раз. Но никакая всемирная катастрофа не смогла бы затронуть глубинного содержания внутреннего мира или переплавить его в нечто иное. Пережитые потрясения лишь заставили бережнее хранить то, что было, демонстрируя новые примеры, благодаря которым это сохраняющееся становилось более ясным.