Серебряные яйцеглавы

— Нам следует все это обсудить подробнее, — сказал Гаспар. — Может быть, поужинаем вместе? То есть если вам разрешено отлучаться из Детской.

— Хорошо, — согласилась няня Бишоп. — Конечно, если дело ограничится только ужином и разговором.

— Чем же еще? — недоуменно пожал плечами Гаспар, мысленно поздравляя себя с успехом.

В этот момент серебряное яйцо перебило Флаксмена, который с чувством говорил о долге яйцеглавов перед человечеством.

— Погодите, погодите, погодите, дайте мне сказать!

Флаксмен покорно умолк.

— Пожалуйста, дайте мне договорить до конца, — донесся из динамика металлический голос. — Я долго и терпеливо слушал вас, но пришло время сказать правду. Мы существуем в совершенно разных мирах. В рассказе великого русского писателя некий человек на пари согласился прожить пять лет в одиночном заключении. В течение первых трех лет он без конца требовал все новых и новых книг, в течение четвертого года он читал только Евангелие, а на пятом перестал читать совсем. Мы находимся в таком же положении, как он, только тысячекратно усиленном. И мы страдаем от этого одиночества и время от времени вспоминаем — причем без малейшей признательности — того, кто соблазнил нас этой судьбой, а заодно и мир, который отрекся от нас и продолжает идти дальше своим извилистым трудным путем, пока мы пребываем в нашей вечной ночи.

Вот почему я снова отвечаю вам «нет». Выключите меня, няня Бишоп, и отнесите обратно.

18

Жизнь имеет обыкновение усыплять нашу бдительность, чтобы внезапно разинуть на нас тигриную пасть или раздавить как мух. Приемная «Мудрости Веков» казалась самым тихим и спокойным местом в мире, местом, где время давно остановилось, однако, когда Гаспар вечером зашел туда за няней Бишоп, из внутренней двери внезапно появился всклокоченный старец, который взмахнул длинным посохом из черного дерева с двумя поразительно реалистичными змеями и изрек:

— Изыди, мерзкий репортер! Осирисом, Сетом и Ра заклинаю тебя! Изыди, кому говорят!

Старец был точной конной Джо Вахтера, включая даже пучки седых волос на ушных мочках. Однако он не горбился, обладал очень длинной белоснежной бородой и так широко раскрывал глаза, что были видны налитые кровью белки.

При каждом его вопле по воздуху прокатывалась смрадная волна застарелого перегара.

Гаспар, пораженный сходством таинственного старца с Джо Вахтером, собрался было дернуть его за бороду, чтобы проверить, не накладная ли она, и, опасливо косясь на посох, уже протянул руку, как вдруг за спиной старца показалась няня Бишоп.

— Назад, Зангвелл, — поспешно скомандовала она, сморщив нос. — Мистер Ню-Ню вовсе не репортер, папаша, теперь вся газетная работа выполняется роботами. Их-то вы и остерегайтесь. Осторожнее! Не сломайте свой кадуцей. Сами же говорили мне, что это музейная редкость. И не нажимайте так на нектар. Сколько раз я отгоняла от вас розовых слонов и не пускала в Детскую розовых фараонов. Идемте, мистер Ню-Ню! На сегодня я уже вот так сыта «Мудростью Веков», — ее рука коснулась нежного подбородка.

— По-моему, Зангвеллу ни разу не приходилось выгонять репортеров, — сказала няня Бишоп, когда они вышли. — Он просто вспоминает, как этим занимался его прадед. Вахтер Джо? Так ведь он и Зангвелл близнецы. Семья Зангвеллов служит у Флаксменов из поколения в поколение. А вы разве не знали этого?

— Я не знал даже фамилии Джо Вахтера, — ответил Гаспар. — И вообще не понимаю, как кому-то удавалось удерживаться на работе из поколения в поколение! Это при массовой-то безработице!

Кругом стоял непроглядный мрак — ярко светились только окна немногих зданий, которые, подобно «Мудрости Веков», имели автономное электроснабжение. Быть может, власти считали, что публика скорее забудет о разрушении словомельниц, если Читательская улица будет погружена в темноту, и вопрос об ответственности разрешится сам собой.

— Как вы думаете, — сказал Гаспар, — яйцеглавы действительно откажутся от предложения Флаксмена?

— Они всегда начинают с того, что говорят «нет», — сухо ответила девушка. — Затем они начинают спорить между собой, обсуждать и… Но ведь я же сказала, что «Мудрость Веков» мне до смерти надоела, мистер Нюи.

— Зовите меня просто Гаспар, — предложил писатель. — И, кстати, как вас зовут?

Она не удостоила его ответом, и он продолжал со вздохом:

— Ну что ж, буду звать вас няней или попросту нянюшкой.

В глубине улицы показался автокэб с красными и синими ходовыми огнями и желтым фонарем на крыше, похожий на гигантского тропического жука. Гаспар свистнул, и такси свернуло к тротуару. Верхняя часть кузова откинулась, они сели в машину, и кузов захлопнулся. Гаспар назвал адрес ресторана, и автокэб покатил вперед, следуя по магнитной полосе, скрытой под асфальтом.

— Разве мы едем не в «Слово»? — спросила девушка. — Я думала, что все писатели едят в «Слове».

Гаспар кивнул.

— Но меня считают скэбом, и мне лучше пока держаться от них подальше. А вы знаете, — продолжал он после некоторого молчания, — между моей и вашей специальностью существует большое сходство. Я ухаживаю, то есть ухаживал, за колоссом, создававшим такую гладкую и завораживающую прозу, какой не в состоянии создать ни один человек. И все-таки я обходился с моей словомельницей, как с самой обычной машиной, точно с этим автокэбом, например. Вы же ухаживаете за тридцатью законсервированными гениями и обходитесь с ними как с детьми. У нас очень много общего, нянюшка!

— Не подлизывайтесь! — резко сказала девушка. — Я что-то не слышала, что писатели и механики — это одно и то же.

— Нет, конечно, — признался Гаспар. — Но я-то был больше механиком, чем писателем. Я восторгался словомельницами. Я любил эти машины и продукцию, которую они вырабатывали!

— Боюсь, я не разделяю ваших восторгов, — заметила девушка. — Я не читаю словопомола. Я читаю только старинные книги, которые рекомендуют мне яйцеглавы.

— И вам это удается?! — ахнул Гаспар.

— Более или менее. Должна же я хоть на десять световых лет приблизиться к этим головастикам.

— Да, но какое удовольствие они могут доставить?

— Но что такое удовольствие? — Девушка вдруг топнула ногой. — Как медленно ползет этот кэб!

— Он ведь работает от аккумулятора, — напомнил ей Гаспар. — Но видите впереди огни? Через квартал мы включимся в электросеть. Жаль, что нельзя применить антигравитацию к такси, — тогда мы могли бы лететь в любом направлении.

— А почему нельзя? — спросила девушка так, словно сиповат в этом был Гаспар.

— Все дело в размерах, — пояснил он. — Зейн Горт на днях объяснил мне, в чем тут загвоздка. Радиус действия антигравитационных полей очень невелик. Они способны поднимать чемоданы, но не автокэбы. Вот если бы мы были размерами с мышей или хотя бы с кошек…

— Вопрос о такси для кошек меня не трогает. Разве Зейн Горт инженер?

— Нет. Но романы, которые он пишет для роботов, напичканы физикой. У него, как у большинства новейших роботов, есть множество увлечений, которые становятся почти второй профессией. Информационные катушки крутятся у Зейна круглые сутки.

— Вам, кажется, нравятся роботы?

— А вам нет? — резко спросил Гаспар.

Девушка пожала плечами.

— Они не хуже и не лучше большинства людей. А вы, Гаспар, похожи на робота! Такой же холодный и рациональный.

— Но ведь роботы совсем не такие! Вот посмотрите на Зейна…

Автокэб остановился у ярко освещенного подъезда. Из двери появилось длинное золотое щупальце, весело извиваясь, точно змея, которую обучили танцевать шимми. Оно откинуло кузов и легонько постучало Гаспара по плечу. На его конце возникла пара пухленьких губок, которые вдруг раскрылись, как розовый бутон, и любезно пролепетали:

— Разрешите пригласить вас и вашу даму в межпланетный ресторан Энгстранда «Космическая кухня».

19

Ресторан Энгстранда был далеко не таким пустым и холодным, как космическое пространство, и в его меню не значилось блюд из экзотических ящериц. Тем не менее ода была довольно-таки своеобразной. Однако напитки оказались достаточно традиционными, и вскоре няня Бишоп уже рассказывала, как, когда была еще совсем маленькой девочкой, она заинтересовалась яйцеглавами — ее тетя работала няней в «Мудрости Веков»и однажды взяла ее с собой. Гаспар в свою очередь рассказал, что еще мальчиком хотел стать писателем, потому что очень любил словопомол, тогда как большинство его коллег попадали в писатели, проработав несколько лет на телевидении, в стерео, манекенщицами или агентами по рекламе. Он принялся объяснять тонкую прелесть словопомола — особенно продукта некоторых словомельниц — и, увлекшись, повысил голос, чем воспользовался худой старик за соседним столиком, все время беспокойно дергавшийся.