Страница 1 из 30
Сергей Шведов
Соколиная охота
Часть 1
Наемник
Глава 1
Вечный город
Карочей повидал на своем веку немало чужих земель и городов. В Европе он был не в первый раз, быть может, именно поэтому не испытал при встрече с Римом ни душевного трепета, ни даже особого любопытства. Возможно, сказалась усталость. Все-таки посол хазарского кагана проделал немалый путь сначала по морю, а потом по суше. Зато лицо падре Доменика, спутника Карочея по нелегкому путешествию, просветлело от счастья, хотя годами он был постарше пятидесятилетнего бека и устал, должно быть, не меньше. Но этот пестун тана Аскольда возвратился домой после долгого отсутствия, тогда как скиф в этом огромном городе чувствовал себя гостем незваным, а возможно, и нежеланным. Правда, Доменик уверял Карочея, что папа Евгений благожелательно настроен и к кагану Хануке, и к каган-беку Ицхаку. Что же касается италийских и франкских купцов, то на их гостеприимство ближник хазарского кагана может рассчитывать в любом случае. Да и Людовик Благочестивый, император франков, сын великого Карла, не раз выказывал интерес к далекой хазарской империи. Словом, неприятных сюрпризов вроде бы не предвиделось ни со стороны духовных, ни со стороны светских властей, тем не менее бек Карочей не спешил расслабляться. Немалый жизненный опыт подсказывал ему, что обстоятельства переменчивы, поэтому умному человеку в чужом краю лучше держаться настороже. Впрочем, секретарь папской курии монсеньор Николай, встретивший хазарского посла, буквально сочился любезностью. Если верить Доменику, монсеньор был самым близким к папе человеком и обладал немалым влиянием не только на понтифика, но и на Лотаря, старшего сына императора Людовика Благочестивого, который недавно был публично объявлен соправителем своего отца и его наследником.
– А как на это отреагировали младшие сыновья императора? – спросил у падре Доменика Карочей, поудобнее устраиваясь в кресле.
– Карл еще очень молод, а что касается Людовика Тевтона, с которым ты, бек, имел честь общаться семнадцать лет тому назад, то он выразил по этому поводу свое недовольство, но этим и ограничился.
– Послушный, однако, сын у благочестивого отца, – с усмешкой констатировал Карочей, с интересом разглядывая стены и убранство дворца, выделенного ему для постоя любезным монсеньором Николаем.
Кстати, дворцы в Риме назывались «палаццо» и отличались в лучшую сторону от франкских замков, в которых беку удалось побывать в свой прошлый приезд в Европу. Они очень напоминали дворцы константинопольской знати. Карочей мог судить об этом с полным основанием, поскольку на пути в Рим заглянул и в столицу Византии, где был удостоен беседы императором Феофилом.
Василевс был настолько любезен, что снял перстень со своей руки и подарил его беку, весьма польщенному вниманием столь высокой особы. Впрочем, Карочей тоже явился к императору ромеев не с пустыми руками, и о дарах, преподнесенных им Феофилу, долго судачили потом в Константинополе. Не обделил бек и ближников ромейского императора, которые были буквально очарованы любезным гостем, прибывшим с берегов далекой реки Итиль, где стоял огромный город, называвшийся точно так же, и не препятствовали заключению договоренностей, выгодных для хазарских купцов. Карочей очень надеялся на то, что его приезд в Рим тоже не окажется пустой тратой времени, и порукой тому был падре Доменик, с помощью которого беку уже удалось провернуть несколько весьма прибыльных финансовых и торговых операций.
Вино в Риме было превосходным, это Карочей признал с большой охотою, чем, кажется, польстил падре Доменику, весьма трепетно относившемуся как к хуле, так и к хвале в адрес родного города. Дабы не портить отношения с нужным человеком, Карочей восторженно отозвался о развалинах Колизея, куда на следующее утро потащил его неугомонный падре, но куда большее впечатление на хазарского бека произвел храм Юпитера, тоже лежащий в руинах, но поразивший его грандиозностью замысла. Впрочем, в данном случае посол проявил дипломатическую сдержанность, счел неуместным прославлять обитель языческого бога в присутствии служителя христианской церкви.
Зато ничто не могло помешать ему восхищенно цокать языком при виде базилики святого Петра, где, если верить падре Доменику, папа Лев возложил императорскую корону на голову Карла Великого. Воспитатель тана Аскольда, тогда еще юный служка при сильных мира сего, был свидетелем этого великого события и особо отметил скромность вождя франков, который был смущен действиями папы Льва и даже выразил по этому поводу слабый протест. Однако что случилось, то случилось, и Константинополю пришлось проглотить горькую пилюлю, преподнесенную расторопным римским епископом, прежде назначавшимся византийскими императорами. Отныне он обрел самостоятельный статус и объявил себя главой западного христианского мира.
Скиф подивился лицемерию властвующих особ, которые, оказывается, мало чем отличаются друг от друга, что на Западе, что на Востоке, но вслух своего мнения высказывать не стал. Тем не менее он сделал вывод, что папы крайне заинтересованы в процветании и единстве империи франков, поскольку их влияние в христианском мире во многом зависит от расположения Каролингов. Впрочем, и Каролингам поддержка папы и клира отнюдь не казалась лишней, учитывая разнородность подвластного им населения, состоящего из представителей разных племен, исповедующих не только христианство, но и многочисленные языческие культы.
Именно на противостоянии язычеству и сделал бек Карочей упор в разговоре с римским понтификом. Папа Евгений, худощавый, невысокого роста человек, сочувственно выслушал жалобы заезжего бека на бесчинства, творимые в отношении хазарских купцов волхвами и наместниками князька Славомира, объявившего себя каганом Севера, и даже пообещал содействие в борьбе с обнаглевшими язычниками, однако в голосе понтифика не хватало уверенности. Большие выразительные глаза папы Евгения были подернуты влагой, а на испещренном морщинами лице лежала печать глубокой озабоченности и печали.
Визит можно было бы счесть успешным, но Карочей отлично понимал, что слов папы недостаточно для того, чтобы уважаемые рабби могли чувствовать себя в безопасности в городах франкской империи. Требовалось заручиться поддержкой императора Людовика и его неугомонных сыновей. Увы, с дарами императору Людовику бек Карочей запоздал. Император франков скончался почти месяц назад в одном из своих многочисленных замков. Горестная весть только сегодня поутру долетела до Рима. Этим и объяснялся слегка растерянный и печальный вид папы Евгения, как сказал беку любезный монсеньор Николай.
– Примите, монсеньор, глубочайшие соболезнования по поводу кончины одного из величайших владык ойкумены, – склонился в поклоне Карочей.
Секретарь папской курии, невысокий, слегка полноватый человек, необычайно подвижный для своего возраста, соболезнования принял, но в его насмешливых карих глазах не было и тени той печали, которой был охвачен папа Евгений. Судя по всему, монсеньор Николай не был огорчен смертью императора и строил далеко идущие планы в отношении его преемника императора Лотаря.
Ситуацию хазарскому беку окончательно прояснил уважаемый Варнерий, влиятельный римский финансист, с которым Карочея познакомил все тот же падре Доменик. Римлянин и хазар довольно долго присматривались друг к другу, но в конце концов пришли к согласию, в основе которого лежала обоюдная выгода. Уважаемому Варнерию срочно нужны были средства, а бек Карочей как раз располагал необходимой суммой в пятьдесят тысяч денариев. Разумеется, скиф не собирался выбрасывать серебро на ветер, о чем без обиняков заявил собеседнику. Варнерий оценил деловую хватку пришлого степняка и заверил уважаемого бека, что никогда не стал бы предлагать столь разумному и опытному человеку зряшного дела, не сулящего большой выгоды.