Талисман гномов

Мы быстро нашли то, что искали. Убийца не потрудился вернуть медный подсвечник на место, а оставил его на маленькой полочке у спуска на лестницу. Кроме подсвечника там стояли ещё несколько ночных фонарей. Я, не притрагиваясь, осмотрел его со всех сторон и отыскал на нём вмятину - след от удара по затылку барона.

- Думаю, что над этой штуковиной стоит поработать полицейским экспертам, - сообщил я. - Возможно, убийца оставил на ней свои пальчики.

- Ты думаешь, что они согласятся провести повторный обыск? - спросила Лиринна.

- Если попрошу я, то они вряд ли пойдут мне навстречу. А вот Марсен - другое дело. Как адвокат он может хорошенько поджарить им пятки. А уж мы-то подскажем ему, на что стоит обратить внимание.

- Мы будем ещё осматривать дом?

- Я бы с удовольствием порылся в переписке баронессы с парфюмером, но эти материалы, скорее всего, хранятся в полиции как улика. Пойдём к выходу. Я постараюсь обстряпать дело так, что ни одна зараза не догадается о нашем визите.

Мы вышли из особняка, соблюдая все меры предосторожности. Я аккуратно защёлкнул замок, вернул ленточку с печатью в исходное состояние и подвёл эльфийку к пожарной лестнице. Кто-то, несомненно, по ней поднимался и спускался. На земле виднелись отпечатки ног, а к ступенькам прилипло несколько комочков грязи.

- Ещё несколько свидетельств в пользу нашей гипотезы, - заметил я. - Жаль, что полиция их проглядела. Впрочем, я знаю, чем эти парни руководствовались.

- Ты поставишь Марсена в известность? - спросила Лиринна.

- Разумеется, - подтвердил я.

Потом внимательно осмотрел отпечатки. Такой размер ступни мог принадлежать женщине невысокого роста, ребёнку или гному - это ограничивает круг подозреваемых какими-то жалкими двумя сотнями тысяч кандидатур из числа жителей столицы.

- Ладно, хватит, - вздохнул я. - Нам здесь больше делать нечего. Отправляйся к Марсену, расскажи ему обо всём, не упуская не единой подробности. Добейся того, чтобы он взялся за это убийство, Скажи, что мы поможем ему выгородить клиента.

- А ты? - озабоченно спросила эльфийка.

- А я займусь самой противной работой на свете - бумажной. Отправлюсь в городской архив. Постараюсь нарыть там как можно больше информации.

Мы распрощались с эльфийкой, и я двинулся к городскому архиву. При мысли о том, сколько мне придётся перелопатить документов, волосы мои зашевелились и встали дыбом, однако заморосивший дождик вернул их в исходное положение.

Глава 9

В которой я посещаю городской архив, а потом с приключениями добираюсь до Капача

Я не кривил душой, когда сказал Лиринне, что терпеть не могу бумажную работу. Есть люди, которые питают маниакальную страсть к возне с бумажками, тоннами скупают канцелярские принадлежности, заводят под любую ерунду толстую папочку со скоросшивателем, но я могу жить только в том бардаке, что окружает меня со всех сторон. Редкие попытки хоть как-то упорядочить накопившиеся залежи приводят только к тому, что я начинаю путаться и забывать в какой укромный уголок засунул тот или иной документ, хотя обычно трачу едва ли не доли секунды на поиски.

Лиринна - моя полная противоположность, а противоположности притягиваются, поэтому мы и вместе.

Дождик приударил, и я пожалел, что не взял с собой зонтик. Лило как из бездонной бочки. На улице потемнело: небеса затянуло сплошной завесой туч, не пропускавших редкие лучи солнца. Я моментально промок до нитки, намокшая одежда прилипала к телу и мешала двигаться. Холодные струйки стекали за шиворот рубашки, ботинки противно хлюпали. Перед входом в городской архив я снял башмаки и вылил из каждого по литру воды, носки пришлось отжать - эффект получился аналогичный: под козырьком образовалась солидная лужа, Я опустил воротник пиджака, стряхнул с брюк невидимую пушинку и потянул за ручку мощной двери, сделанной из морёного дуба. Дверь распахнулась без всякого скрипа - её смазывали чаще, чем глотку алкоголика.

Городской архив располагался в самом древнем здании города. Должно быть, эти бурые стены многого насмотрелись на своём веку: войну с орками, конфликт с эльфами, восстание баронов-мятежников, волнения, направленные против Других - всего и не перечислить. Я смотрел на бесчисленные стеллажи, уходящие в высь под облака и теряющиеся за горизонтом, с чувством благоговения.

На каждой полке приютился кусочек истории человечества и иных рас: чьи-то деяния, подвиги, проступки, преступления. Жизни миллионов существ укладывались в несколько строк архивных документов. Это наводило на философские размышления. Надеюсь, что от меня в итоге останется не только скупая строчка: родился в таком-то году и умер в таком-то. Возможно, между этими датами будут ещё два-три предложения. Хотя, мне скорее всего, будет ужё всё равно.

Я стоял и вертел головой - глаза разбегались одновременно по тысяче направлений. Старичок, седой как лунь, заметил моё замешательство и слез с этажерки; он уже битых пять минут пытался пристроить на узкую полку толстенный фолиант размером с чемодан опытного путешественника, пока без особой удачи. Моё появление спасло старика от полного физического истощения.

- Вам помочь? - ему самому не помешала бы помощь. Старик дышал на ладан. Если бы мне удалось дожить до его лет, я не стал бы поднимать вещи тяжелее вставной челюсти.

- О да, было бы неплохо, - признался я. - Тут столько всего, что даже не знаешь, как подступиться.

- Глаза боятся, руки делают. Скажите, что вас интересует, и я попробую это отыскать.

- Если вас не затруднит… - неуверенно протянул я.

- Что вы, это моя работа, - старичок был сама любезность и говорил голосом сладким как медовый пряник.

Архивариус скучал или рассчитывал на денежное вознаграждение. Я помог ему развеять скуку и улучшить материальное благосостояние, однако сразу наткнулся на первое препятствие: к некоторым материалам требовался особый доступ. У меня его, разумеется, не было.

Я показал значок частного детектива. Старик оглядел его и заметил, что это не даёт мне особых прав.

- Частный сыщик не является официальным лицом. Нужно получить специальное разрешение от властей, - заявил архивариус, возвратив мне значок.

Логично, личная жизнь граждан должна хоть как-то охраняться от посторонних посягательств, даже если на страже стоят вот такие замшелые старички-мухоморы.

Я сослался на Ангера Брутса. Архивариус связался с кем-то по трубке, вделанной в стену (между целым рядом зданий существует такой нехитрый способ связи) и быстро получил ответ. Очевидно, Брутс пребывал в хорошем расположении духа. Не знаю, что он велел передать насчёт меня, но старичок всё же получил возможность отработать чаевые.

- Итак, что вас интересует?

Я искал всё, что касалось четырёх человек: трёх женщин, пользовавшихся одной маркой духов, и одного ловкого парфюмера.

Прошёл час. На выделенном персонально для меня столе лежала обширная кипа пожелтевших бумаг: журналы регистраций, учётные книги; реестры, подписки старых газет, метрики, справки и куча прочей полезной макулатуры. Будь в моём распоряжении месяц - я бы смог пропустить через себя весь объём информации и отсеять ненужное, но его у меня не было. Максимум, на что я мог рассчитывать - всего один вечер. Время поджимало, поэтому я перелистывал страницы с бешеной скоростью, доверив глазам самую сложную работу: как только они за что-то цеплялись, я притормаживал, находил интересующий момент и выписывал его в блокнот. Дело продвигалось ни шатко, ни валко.

Удивительно, но легче всего было найти информацию о парфюмере. Блокнот постепенно заполнялся корявыми строчками - почерк у меня тот ещё. Лиринне не раз приходилось гадать, что же я накарябал.

Вот, что у меня получилось:

Жак Рив - отпрыск благородной семьи лютанских аристократов. Ему сорок три года. Архивы, как и Дебби, считают его мертвецом, однако я недавно нашёл живое подтверждение тому, что Жака рановато записали в покойники, и не стал принимать на веру официальную версию. Четверть века тому назад семья Ривов бежала к нам из Лютании, когда там свергнули очередного короля. Лютания вновь стала республикой, и оставалась ей вплоть до середины позапрошлого года. Погожим летним деньком произошёл государственный переворот, вдохновляемый партией роялистов. Парламент обстреляли из пушек и в полном составе повесили на центральной площади. Кровь лилась рекой.