Страница 21 из 32
— Другими словами, — сказал Провони, — во сне.
— Этот вид сна представляет собой что–то вроде подведения итогов прошедшего дня: что ты сделал, о ком думал, с кем говорил. И он нас не тревожит. Тревожит нас следующая фаза. Ты опускаешься на более глубокий внутренний уровень, сталкиваешься с персонажами, которых никогда не знал, оказываешься в ситуациях, которые никогда тебе не встречались. Начинается дезинтеграция твоей самости — тебя как такового; ты сливаешься с некими изначальными сущностями богоподобного типа, обладающими чудовищной силой; пока ты находишься там, существует опасность…
— Коллективное бессознательное, — перебил Провони, — открытое величайшим мыслителем человечества Карлом Юнгом. Проникновение в прошлое до момента рождения — назад, в другие жизни, другие места… населенные архетипами, как Юнг назвал…
— А подчеркнул ли Юнг в особенности то, что какой–нибудь из этих архетипов мог в любой момент поглотить тебя? Причем воссоздания твоей самости уже никогда бы не произошло снова. Ты остался бы лишь ходячим и говорящим придатком этого архетипа.
— Конечно, он подчеркнул это. Однако архетип берет верх не во время ночного сна, а в течение дня. Когда они появляются в дневное время — тогда–то ты и уничтожен.
— Другими словами: когда, бодрствуя, ты спишь.
— Ну да, — неохотно согласился Провони.
— Значит, когда ты спишь, мы должны защищать тебя. Почему же ты противишься тому, что я окутываю тебя в этот промежуток времени? Я забочусь о твоей жизни; ты устроен так, что можешь потерять ее после какой–нибудь одной–единственной авантюры. Твое путешествие к нашему миру — ужасная авантюра. Если говорить о статистике, то тебе не следовало идти на такой риск.
— Однако я это сделал, — заметил Провони.
Тьма стала расползаться, пока фроликсанин покидал его. Провони уже различал металлическую стенку корабля, большую корзину, использовавшуюся как гамак, приоткрытый люк в кабину управления. Это его корабль, «Серый динозавр», давно уже ставший его миром. Кокон, в котором он проспал изрядное время.
«Удивились бы они теперь этому фанатику, — подумал он, — если бы только могли видеть его, вытянувшегося в гамаке, с недельной давности щетиной, волосами до плеч, грязным телом, в засаленной, еще более грязной одежде. Вот он, спаситель человечества. Или, скорее, некоторой части человечества. Той части, что до сих пор подавлялась… А как там сейчас? — задумался он. — Удалось ли Низшим Людям получить какую–нибудь поддержку? Или большинство Старых Людей примирились со своим жалким положением? И Кордон, — подумал он. — Что, если великий оратор и публицист уже мертв? Тогда, вероятно, все движение умерло вместе с ним.
Но теперь они знают — мои друзья, по крайней мере, — что я нашел необходимую нам помощь и что я возвращаюсь. Если предположить, что они получили мое послание. И если предположить, что они смогли его расшифровать.
Я предатель, — подумал он, — обратившийся к нелюдям за поддержкой. Открывший Землю для вторжения существ, которые в другом случае никогда бы и не обратили на нее внимания. Кем я войду в историю — величайшим злодеем или спасителем человечества? А может быть, что–нибудь не столь крайнее — где–то в середине? Предмет для статьи на четверть страницы в энциклопедии «Brita
— Как ты можешь называть себя предателем, Торс Провони? — спросил Морго.
— Действительно — как?
— Тебя называли предателем. Тебя называли и спасителем. Я исследовал твою сознательную самость вплоть до мельчайших ее элементов, и там нет никакой жажды кичливого величия; ты проделал труднейшее путешествие, в котором не было фактически никаких шансов на успех — и проделал ты его, руководствуясь только одним мотивом: помочь своим друзьям. Разве не сказано в одной из ваших книг мудрости: «Если кто–то отдает жизнь за друга своего…»
— Ты не можешь закончить эту цитату, — обрадовался Провони.
— Нет, потому что ты ее не знаешь, а все, с чем нам до сих пор приходилось спорить, это твое сознание — все его содержимое, вплоть до коллективного уровня, который так тревожит нас по ночам.
— Parvor nocturnus, — отозвался Провони. — Ночной страх; у тебя фобия. — Он с трудом выбрался из гамака, постоял, покачиваясь от головокружения, а потом зашаркал к отсеку пищеобеспечения. Он нажал на кнопку, но ничего не появилось. Он нажал на другую кнопку. Опять ничего не появилось. Тогда он почувствовал страх и стал нажимать на кнопки как попало… Наконец кубик R–рациона выскользнул в коробочку.
— Этого тебе хватит, чтобы добраться до Земли, Торс Провони, — заверил его фроликсанин.
— Хватит, — в бешенстве прорычал Провони, скрипя зубами, — да и только! Знаю я эти вычисления; возможно, последние несколько дней мне придется провести вообще без еды. А ты беспокоишься о моем сне; Боже мой, если уж ты решил обеспокоиться, беспокойся лучше о моем брюхе.
— Но мы же знаем, что с тобой будет все в порядке.
— Ладно, — бросил Провони. Он вскрыл кубик с пищей, проглотил ее, выпил чашечку редистиллированной воды, передернулся и подумал, не почистить ли ему зубы. «Я весь провонял, — подумал он. — Они придут в ужас. Я буду выглядеть как человек, которого недели на четыре заперли в подводной лодке».
— Они поймут, почему, — отозвался Морго.
— Я хочу принять душ, — сказал Провони.
— Воды недостаточно.
— А ты не можешь… как–нибудь ее сообразить? — Не раз до этого фроликсанин обеспечивал его химическими элементами, нужными ему для создания более сложных веществ. Ясно, что если он был способен делать это, то он мог бы синтезировать и воду… Там, вокруг «Серого динозавра», где он разместился.
— Моей собственной телесной системе тоже недостает воды, — ответил Морго. — Я даже думал немного попросить у тебя.
Провони рассмеялся.
— Что смешного? — спросил фроликсанин.
— Вот мы, тут, между Проксимой и Солнцем, направляемся спасать Землю от владычества тамошней олигархии элитных вождей — и усердно стараемся выклянчить друг у друга кварту–другую воды. Как же мы собираемся спасать Землю, если даже не можем синтезировать воду?
— Позволь, я расскажу тебе одну легенду о Боге, — сказал Морго. — В самом начале он сотворил яйцо — громадное яйцо с неким существом внутри. Бог попытался разбить скорлупу, чтобы выпустить это существо — первое живое существо — наружу. Но Он не смог. Однако созданное Им существо обладало острым клювом, приспособленным для решения именно такой задачи, — и оно пробило себе путь сквозь яичную скорлупу. Отсюда вывод: ныне все живые существа обладают свободой воли.
— Почему?
— Потому что яйцо разбили мы, а не Он.
— Но почему это дает нам свободу воли?
— Потому, черт побери, что мы можем делать то, чего не может Он.
— Ого! — Провони кивнул, а затем ухмыльнулся в восторге от идиомы фроликсанина, подхваченной им, разумеется, у него же самого. Морго знал земные языки лишь в той мере, в какой знал их сам Провони; достаточно приличный шмат английского — хотя и далекий от того, каким владел Кордон, — плюс немного латыни, немецкого и итальянского. Морго мог сказать «до свидания» по–итальянски, и ему это, похоже, нравилось; он всегда заканчивал разговор важным «ciaou». Сам Провони предпочитал говорить «увидимся позже», но фроликсанин, очевидно, считал это несоответствующим языковой норме… и каким–то его собственным стандартам. Это была какая–то служебная идиома, от которой Провони никак не мог избавиться. Это была, как и многое другое в его голове, какая–то мышиная возня: пляшущие обрывки мыслей и представлений, воспоминаний и страхов, которые, очевидно, поселились там навсегда. Фроликсанам было под силу все это рассортировать, и они, судя по всему, так и сделали.
— Знаешь, — сказал Провони, — когда мы доберемся до Земли, я думаю найти где–нибудь бутылку бренди. И выпить на лестнице…
— На какой лестнице?
— Просто мне видится какое–то громадное серое общественное здание без окон, что–нибудь действительно жуткое, — вроде Внутренней службы государственных сборов, — видится, как я сижу там на лестнице, в старом темно–синем пальто, и пью бренди. Прямо, в открытую. И подойдут люди и станут бубнить: «Смотрите–ка, этот человек пьет в общественном месте». А я скажу: «Я Торс Провони». И тогда они скажут: «Он это заслужил. Мы не станем его сдавать». И не станут.