Страница 16 из 30
– Наверное, — сказал Адамс, — вы сбегаете из Чейенна на столько, на сколько это допускается законом. — Согласно закону, принятому Советом Реконструкции, владелец поместья должен был проводить в нем не менее двенадцати часов в сутки.
– Я приезжаю сюда. Работаю. Как, впрочем, и сейчас. — Лантано возвратился к пульту управления Мегалингвом 6–У; Адамс последовал за ним.
– Как вы только что сказали, Адамс, мне нужно работать. И я хочу жить, чтобы работать.
Лантано снова уселся за пульт и уткнулся в свою рукопись.
– По крайней мере, радиация не отразилась на вашем интеллекте, вежливо заметил Адамс.
Лантано улыбнулся:
– Благодарю вас.
Целый час Адамс присутствовал при том, как Лантано «загружал» свою речь в Мегалингв 6–У, и когда он ознакомился с ней от начала и до конца, когда она из лингва была переправлена в «чучело», когда он выслушал ее из уст седовласого, по–отечески заботливого Талбота Йенси, он ощутил полную бесполезность собственной речи. Контраст был разительным.
Составленный им текст, по сравнению с речью Лантано, казался просто пробой пера, младенческим лепетом. Ему захотелось провалиться сквозь землю. Навсегда.
«Как только подобные мысли могли прийти в голову этому обожженному радиацией юнцу, еще не зарекомендовавшему себя толком среди людей Йенси?»
– спрашивал себя Адамс. — «И где он научился так выражать свои мысли? И откуда он так точно знает, к чему приведет обработка его текста Мегалингвом и как он будет выглядеть в устах «чучела» перед телевизионными камерами? Разве этому не нужно учиться долгие годы?» У него самого немало времени ушло на то, чтобы научиться предвидеть, как написанное предложение будет выглядеть на экранах телевизоров в подземных убежищах перед многомиллионной аудиторией, изо дня в день смотревшей эти передачи и верившей передаваемым для нее текстам, называемым почему–то «печатными материалами».
Эвфемистическое название, думал Адамс, для материалов, в которых и материалов–то не было. Впрочем, это не совсем точно; отдельные места из речи Лантано казались исключением из правила. Адамс был вынужден признать, что иллюзия существования Йенси была не только сохранена, но и усилена.
– Впрочем, — сказал он Лантано, — не просто усилена. В ней есть подлинная мудрость. Она напоминает ораторские выступления Цицерона. Своими собственным речами он гордился и считал Цицерона, Сенеку, исторических персонажей из драм Шекспира и Томаса Пэйна предтечами.
Запихивая свою рукопись обратно в портфель, Дэвид Лантано хмуро ответил:
– Я благодарен вам, Адамс, за ваши слова, мне особенно приятно, что я слышу их именно от вас.
– Почему?
– Потому что, — объяснил Лантано, бросив на Адамса пронзительный, быстрый взгляд, — я знаю, что, несмотря на ваши недостатки, вы действительно работали изо всех сил. Я думаю, вы меня понимаете. Вы изо всех сил стараетесь, добросовестно, избегая кажущейся легкости и не допуская досадных оплошностей. Я уже несколько лет слежу за вашей работой и вижу разницу между вами и всеми остальными. Брозу это тоже прекрасно известно, и несмотря на то, что он «зарезает» значительную часть того, что вы пишите и не пропускает ваши тексты в эфир, он все же уважает вас. Он вынужден вас уважать.
– Ну да, — сказал Адамс.
– Вас не пугает, Адамс, что лучшая часть вашей работы «зарезается» уже на уровне Женевы? После того, как она прошла все остальные инстанции?
Вы испытывали разочарование? — Дэвид Лантано посмотрел на него. — Нет, я думаю, вы испытывали страх.
Помолчав, Адамс ответил:
– Я чувствовал страх, но не здесь, в Агентстве, а по ночам у себя на вилле, наедине со своими железками. Не тогда, когда я писал речи, или загружал их в авторедактор, или наблюдал как «чучело» их… нет, тогда я был слишком занят, чтобы бояться, но всегда, когда я оставался один…
Он вдруг замолчал, поражаясь тому, что доверил свои самые сокровенные мысли этому юному незнакомцу. Обычно йенсенисты опасаются говорить друг другу правду. Ведь любая информация о личной жизни может быть использована в непрекращающейся борьбе за право быть составителем речей для Йенси, для самого Йенси.
– Здесь, в Агентстве, — мрачно сказал Дэвид Лантано, — в Нью–Йорке мы конкурируем друг с другом, но на самом деле мы — каста, гильдия, то, что христиане называли «братством». Это ведь совершенно особый и очень емкий термин. Но в шесть часов вечера разъезжаемся в своих аэромобилях. И попадаем в пустынную сельскую местность, в замки, населенные металлическими слугами, которые двигаются и говорят, но… — Он махнул рукой. — Неуютно, Адамс, даже с самыми новыми железками. Чувствуешь тоску и беспокойство. Правда, можно взять пару железок из свиты — или сколько влезет в аэромобиль — и отправиться в гости. Каждый вечер — в гости.
– Я знаю, что многие из йенсенистов до этого додумались, ответил Адамс. — Их никогда нет дома. Я уже это испробовал, приезжал к себе в имение на ужин, а затем сразу отправлялся с визитами. — Он подумал о Коллин и живом тогда еще Лане. — У меня есть девушка, она йенсенист или, как сейчас говорят, йенсенистка; мы ездим друг к другу в гости, разговариваем. Но большое окно библиотеки моего поместья…
– Не стоит смотреть на туман и скалистый берег, — сказал Лантано, который тянется на сотню миль к югу от Сан–Франциско. Это одно из самых унылых мест в мире.
Адамс заморгал от удивления, поражаясь тому, как точно Лантано понял его слова, догадался о том, что он боится тумана; Лантано, похоже, заглянул ему в самую душу.
– А теперь я бы хотел ознакомиться с вашей речью, — сказал Лантано, поскольку вы изучили мою с необычайной прилежностью, может быть, даже чрезмерной. — Он выжидательно посмотрел на атташе–кейс Адамса.
Адамс ответил:
– Нет.
Он не мог показать свою речь сейчас. Слишком сильным было впечатление от небанальных, совершенно новых идей текста Лантано.
«Печатная продукция», сочиненная Лантано и столь убедительно прочитанная «чучелом» Йенси, была посвящена теме лишений. Самой больной для обитателей убежища теме, — по крайней мере, такое ощущение он вынес из докладов политкомиссаров, аппаратчиков, представлявших в убежищах правительство Ист–Парка. Эти доклады служили своего рода обратной связью между убежищем и людьми Йенси, в том числе и составителями речей. Никакой другой информации о том, как воспринимается там, под землей, их «печатная продукция», они не получали.
Интересно будет прочитать доклады политкомиссаров о реакции на речь Лантано. Они поступят не раньше чем через месяц, но Адамс сделал себе пометку, записал официальный порядковый номер, присвоенный речи, и поклялся себе не прозевать отчеты с откликами на нее из подземных убежищ, разбросанных по всему земному шару. Если полученные отклики будут достаточно позитивными, то советские руководители, вероятно, первыми снимут копию бобины Мегалингва 6–У и загрузят ее в свой московский лингв с тем, чтобы ее произнесло их собственное «чучело». И, вполне возможно, Броз в Женевском бюро присвоит себе оригинал и официально объявит ее первоисточником, который все йенсенисты мира должны в обязательном порядке использовать для изготовления «печатной продукции». Речь, написанная Лантано, если она действительно так хороша, как это представляется Адамсу, может стать одной из немногочисленных «вечных» деклараций, на которых основывается постоянно проводимая правительством политика. Небывалая честь, ведь парень еще так чертовски молод.
– Откуда у вас берется мужество, — спросил Адамс смуглого юного йенсениста, не ставшего еще владельцем поместья и проводящего ночи в смертельно опасной радиоактивной зоне, постепенно расставаясь с жизнью, подвергаясь ожогам, страданиям, и все же превосходно работавшего, — так откровенно обсуждать тот факт, что подземные жители систематически лишаются того, на что они по закону имеют право? Ведь именно это вы хотели сказать своей речью.
Он точно понял слова, вложенные Лантано в уста Йенси — «чучела» с квадратными челюстями, сделанного из синтетических материалов и в действительности несуществующего Заступника. И слова эти обитатели убежищ услышат через две недели, когда запись пройдет в Женеве проверку на качество. Правда, сказано еще далеко не все. Вашей жизни недостает полноты, в том смысле, в каком Руссо говорил о человеке, родившемся в одном состоянии, вошедшем в жизнь свободным — и повсеместно оказавшемся в цепях. Так и вы в свое время, говорилось в речи, родились на поверхности Земли, а теперь эта поверхность с ее воздухом, солнечным светом, горами, океанами, реками, цветовой гаммой и запахами в одночасье оказалась у вас отобранной. И вам остаются лишь металлические отсеки в подземной, фигурально выражаясь, лодке, в которой все живут в тесноте при искусственном освещении и дышат затхлым воздухом, который непрерывно циркулирует через очистители, выслушивают в обязательном порядке транслируемую для них музыку и проводят все дни за станками, изготовляя железок, для того, чтобы… Но даже Лантано не осмелился развивать эту тему. Он же не мог сказать — для целей, о которых вы и не подозреваете.