Имеющие Право

Эстер в данный момент представляла из себя образец человека на грани обморока. Она побледнела настолько, что и волосы, и глаза казались одинаково черными, и вжалась в спинку стула.

— Что в-в-вам в таком случае от нас нужно?

— Пусть Эстер скажет, — Лафти взмахнул рукой и покосился в ее сторону. — Ну, часика два мы подождем, конечно, пока она очухается и поднимется с пола. Давайте пока выпьем. Я, знаете ли, сторонник прежних традиций и наружное употребление спиртных напитков мне кажется странным нововведением.

— Господин Корви, — Эстер заговорила хрипло, отчего-то зажмурив глаза. Но было видно, что язвительный голос Лафти подействовал на нее, как холодная вода, выплеснутая в лицо. — У нас есть основания считать, что вы и все потомки основателей Института Бессмертия являетесь хранителями Матрицы Права. Что ваши предки много лет назад заключили договор с Великими Бессмертными о том, что Право будет храниться именно у вас, и никому из Великих не будет известно, чтобы избежать искушения подчинить себе всех остальных. Что взамен вы можете свободно заниматься творческими вещами, на первый взгляд совершенно бесполезными, вместо того чтобы служить Бессмертным. И никто из вас не может воспользоваться Правом для себя.

— П-п-прекрасный сюжет, — спокойно сказал Корви, но его небольшие глаза посмотрели на Эстер не с любопытством, а сердито. — Жаль только, что если н-н-написать по нему роман, к-к-книга сразу окажется запрещенной.

— Я права?

— П-п-позволено ли мне узнать, д-д-дорогая госпожа Ливингстон, какое вам до всего этого д-д-дело? Сочинение на тему, будто вы хотите узнать все п-п-подробно про суть бессмертия, вы мне уже п-п-представляли. Скажите теперь п-п-правду.

— Мы должны… мы хотим… — Эстер покосилась на Лафти. Но тот нимало не стремился ей помочь, с задумчивым видом изучая потолочные балки. — Если Бессмертие не будет уничтожено, мир погибнет.

Ей показалось, что в наступившей тишине слова прозвучали до крайности глупо, и она стиснула челюсти. Но Корви только хмыкнул, рассеянно глядя на кувшин. Казалось, его гораздо больше занимает дилемма — подлить ли себе еще глинтвейна, или лучше потерпеть до ужина.

— Впервые с-с-слышу такой странный тезис. Как может п-п-погибнуть мир, в котором есть Б-б-бессмертие?

— Бессмертных тоже можно убить, — пробормотала Эстер и вздрогнула, вспомнив распускающийся черно-оранжевый шар на горизонте, от которого они стремительно удалялись по воздуху. Почти каждую вторую ночь он появлялся в ее снах, и она вскидывалась на подушке, хватая воздух.

— Как п-п-показали недавние события? — глаза Корви сделались похожими на иглы. — К которым, не сомневаюсь, вы имеете п-п-прямое отношение?

— Вы считаете, что это я прикончила двух Великих Бессмертных и еще нескольких из Третьего и Четвертого круга?

— А вы, похоже, считаете меня п-п-придурковатым малым, любящим в-в-выпить, — Корви решительно протянул руку к кувшину. — П-п-постарайтесь в таком случае объяснить мне д-д-доходчиво, госпожа Ливингстон — почему мир должен погибнуть?

— Мир не был создан бессмертным, — медленно произнесла Эстер. Сейчас она говорила то, что сама долго прокручивала в мыслях, пытаясь перевести откровения Лафти на свой уровень понимания. — Он изначально был построен на рождении и смерти. Чем больше в нем Бессмертных — тем меньше равновесия. Что будет, если равновесие нарушится совсем?

— Напротив, — Корви подался вперед, и его глаза засверкали. Похоже, Эстер все-таки пришла в разговоре к его любимой теме, и ради этого известный писатель был готов даже побороть очевидную неприязнь к собеседнице и совсем перестал заикаться. — Напротив, именно Бессмертные и создают равновесие в мире. Фактически они ведь не бессмертные, а просто неизмеримо долго живущие, поэтому должны присматривать за тем, чтобы в мире не случалось страшных катастроф и глобальных изменений в природе, которые могут нанести вред даже их здоровью. Их много, и они должны внимательно следить друг за другом, чтобы ни один не вырвался вперед и достиг абсолютной власти. Им нужны обычные люди, чтобы исполнять необходимую работу, и Бессмертные невольно должны заботиться о них, иначе работу будет делать некому. Где были бы мы сейчас, госпожа Ливингстон, если бы сильные мира сего были уверены, что им отпущено всего лишь несколько десятков лет, и за это время надо захватить, украсть и накопить все, что только возможно?

— По-моему, если показать человеку, что он может избежать смерти, — сказала Эстер, — то он вряд ли станет лучше, скорее наоборот.

— А по-моему, страх с-c-cмерти делает людей намного хуже, — Корви покачал головой. — Наказание в-в-ведь исправляет очень редко.

— Будет ли позволено мерзкому Лафти задать великому писателю один вопрос? — спутник Эстер внезапно включился в разговор. — Какое именно из человеческих качеств он считает наиболее отвратительным?

Корви ненадолго задумался. Брюзгливое выражение, с которым он взирал на вошедших в паб некоторое время назад и которое не мог победить даже душистый горячий глинтвейн, сейчас полностью исчезло — было очевидно, что беседа вызывает его живейший интерес.

— Разумеется, я д-д-долго думал об этом в свое время. В отличие от животных, человек наделен способностью не просто сравнивать, но и размышлять над результатами своих сравнений. Среди зверей к-к-каждый хотел бы быть первым в стае, и слабые покоряются или погибают в драке, но это не делает их несчастными. Они п-п-принимают закон мироздания как он есть. Человек же начинает напряженно м-м-мыслить — почему лучшие куски и самые молодые самки достаются ему, а не мне? Отвратительно — слишком резкое слово, но мне к-к-кажется, что большинство бед и страданий в этом мире происходят от зависти к себе п-п-подобным.

— А известно ли достопочтенному писателю, — Лафти упорно продолжал именовать его в третьем лице и не поднимал глаз, водя пальцем по вишневым разводам на белой скатерти, — что ко второму столетию Бессмертия число людей, постоянно испытывающих чувство бесконечной зависти, увеличилось в мире в три раза? А сейчас на тысячу людей с трудом найдется один, которого это чувство не терзает постоянно, ощущение зависти к Бессмертным и тем, кто может получить Бессмертие? И вы полагаете, что в мире царит равновесие?

Его лицо вдруг страшно исказилось, словно силы, спрятанные в неказистой оболочке, заколотились, стремясь вырваться наружу.

— Раньше в мире было намного больше жестокости и крови. То, что сейчас рисуют на экране в виде страшных картинок, чтобы хоть как-то встряхнуть уснувшие нервы, происходило на самом деле. Но мы свободно гуляли по земле, среди травы и холмов, и звезды светили ярко, и устремления людей, мечтающих об истине, или готовых на все ради любви, или охваченных отвагой, легко нас достигали. Все миры были тесно переплетены друг с другом, и поддерживалось настоящее равновесие — тогда, а не сейчас, когда ваш мир затянут ядовитыми облаками из скуки и зависти, и вы все реже тянетесь мыслью наверх. Зачем — если рядом с вами вечная жизнь?

Эстер тихо порадовалась, что разговора никто не слышит и не обращает на них ни малейшего внимания, иначе всех четверых ожидало бы приятное продолжение вечера в психиатрической клинике. В настоящий момент особенно прекрасен был Лафти, делающий титанические усилия, чтобы справиться с лицом и погрузивший от этого пальцы в дерево стола на целый дюйм. Корви перевел взгляд на его руки — и отчаянно затряс головой, явно давая про себя страшные клятвы никогда не пить столько глинтвейна до ужина.

В наступившей тишине неожиданно спокойно заговорил Вэл, которому наконец удалось, помогая себе пальцами одной руки, затянуть узелок на импровизированной повязке. Ткань, обматывающая ладонь была бурой, но кровь больше не шла.

— А вы полагаете, если Бессмертие исчезнет, то люди резко перестанут друг другу завидовать и обратятся к высшим ценностям?

— По крайней мере, у них освободится время, чтобы думать о чем-то другом.

— Считаете, — хрипло сказал Корви, — что в мире совсем не осталось людей, умеющих д-д-думать? Стремящихся что-то создать, к-к-кроме финансовой империи или фабрики для п-п-производства консервов?