Страница 57 из 130
Вместо ответа она выдернула два кинжала и продемонстрировала свой самый несложный прием с броском через плечо, крутнувшись на пятке.
— Тогда тебя убьют, — неожиданно грустно произнес Тенгал. — Странная девочка. Ты хочешь умереть?
— Что-то ты стал чересчур разговорчивый, — Гвендолен со стуком бросила кинжалы обратно в ножны и уперлась кулаками в бедра, чтобы усилить свою уверенность. — Потерпи, сейчас утешишься в философской беседе с Луйгом, когда мы уйдем.
Тенгал зашел с другой стороны. Теперь он стоял между Баллантайном и дверью.
— Она действительно готова погибнуть за тебя, — сказал он сердито и удивленно. — Как погиб Нухгар. Почему?
— Логан, я же просил тебя! — Эбер отступил назад, снова намеренно не глядя на Гвендолен. В лицо Тенгалу ему смотреть было тоже тяжело, поэтому он опустил голову и отвернулся.
— О Луйг, — нежным голосом произнесла Гвендолен. Почему-то ей на память пришел Алларий с его манерой выражаться, словно слегка издеваясь над собеседником. Сердце ее стучало в горле, но всегда, находясь на краю опасности, она ощущала странное упоение, как во время полета. — Лучше подумай о том, что уж скоро каждый кинжал может мне пригодиться. Не заставляй на тебя их потратить.
— Если будет позволено высказать мое мнение, — Нуада начал свою речь с обычного вступления, — то первым из этого дома хотел бы уйти я, Здесь, на мой взгляд, рассудка лишились все.
Неизвестно, сколько бы еще продолжались эти препирательства на пороге, но в разговор вновь вступил Тенгал, и все невольно отвлеклись на его громкий голос.
— Эй, Рекки! Улья! Заснули что ли, ленивые ослицы? Несите быстро мой плащ, да не этот, а потеплее, из верблюжей шерсти! Пошевеливайтесь, и разбудите Ингарду, пусть посторожит ворота, я скоро вернусь.
— Многомудрый Тенгал, — осторожно сказал Логан, всем своим видом выражая образец эбрийской учтивости. — вас тоже что-то влечет из дому на ночь глядя?
— Вот что. — Тенгал даже не посмотрел в его сторону. В основном он адресовался к Баллантайну, и в меньшей степени к Гвендолен. — Пока я не пойму, что заставляет людей отдавать за тебя жизнь, я не хочу твоей гибели. Но и ночевать под моей крышей ты не можешь. Идемте, я вас провожу к одному человеку, у него, возможно, будет еще безопаснее, чем у меня. Здесь недалеко.
— К какому человеку? — подозрительно сощурилась Гвендолен, которой было непросто сразу успокоиться. — А где гарантия, что он нас тоже не погонит из дому ради нашего же блага?
— Он всех принимает, — махнул рукой Тенгал, — кто вне закона в султанате. А гвардия почему-то его дом обходит стороной. Что мне вас, уговаривать прикажете?
— Скудный человеческий язык не в силах описать нашу бдагодарность, — вновь высказался за всех Логан, силой вытаскивая из рук Дагадда блюдо с бараниной и подпихивая своего приятеля к двери.
"Мою благодарность точно не в силах, — мрачно подумала Гвендолен, выходя по обыкновению последней. — Потому что ее нет. Допустим, гвардейцам он нас сдавать не потащит, потому что сам не горит желанием с ними встречаться. Но совершенно неизвестно, куда мы попадем по его милости — избавились от одного Гарана, угодим к другому. Рассвет через два часа. а мы все бродим, словно неприкаянные души. И почему я не умею предчувствовать, как Дагди?"
В одном Тенгал оказался прав — идти было действительно недалеко, в том же квартале. Понятно, что все нежелающие привлекать чрезмерное внимание султаната выбирали для поселения места на окраине. Дом, к которому они подошли, оказался неожиданно большим, но на вид каким-то запущенным, словно в нем подолгу никто не жил и не стремился заводить уют. Однако, несмотря на поздний, или даже скорее ранний час, в маленьком окне под самой крышей пробивался свет, будто кто-то жег свечу, сидя над книгой. Покосившись на идущих следом, Тенгал постучал явно условным стуком, и в ответ в недрах дома послышались глуховатое рычание и неторопливые шаги. Открывать не спешили — или разглядывали их компанию сверху, пытаясь понять, стоит ли вообще пускать на порог подобных гостей, или просто не имели обыкновения бежать сломя голову на звук дверного молотка.
Источник рычания стал понятен, когда дверь наконец-то приоткрылась, продемонстрировав обычный для эбрийский домов большой зал с очагом из раскаленных камней посередине и подушками вдоль стен. В проеме на фоне неяркого желтоватого света стоял невысокий человек, держа за загривок огромное животное с прижатыми ушами, даже по силуэту не слишком напоминающее собаку. Гвендолен некоторое время напрягала память, вызывая в воображении картинки, которые любила разглядывать в детстве, и наконец решила, что зверь вполне может оказаться леопардом. Поскольку хозяин определенно проигрывал своему стражу в необычности облика, на него Гвендолен посмотрела далеко не сразу. Вернее, не посмотрела даже тогда, когда Тенгал с поклоном произнес:
— Если можешь, достопочтенный, окажи приют этим людям. Им нельзя попадаться на глаза султанской гвардии.
Стоящий в дверях молча посторонился, пропуская всех внутрь, и только когда нога последнего гостя переступила порог, проговорил мягким, словно мурлычущим голосом:
— Вовсе не жду, чтобы те, кто стремится в ночи обнаружить укрытье, были в ладах с придержащими власть в султанате эбрийском. Видишь сама, Гвендолен Антарей, этот мир очень тесен.
По привычке наклонив голову к поднятому плечу и рассматривая их прищуренными против света глазами, в которых сквозили любопытство, насмешка и легкое превосходство, на Баллантайна и его спутников смотрел Алларий Таширский, сочинитель гибели мира и лучший актер на всем Внутреннем океане.
— Знаешь, Гвендолен… я давно хотел поговорить с тобой…
Гвен подскочила, не сразу сообразив, где находится, почему вокруг темно и почему она спит в одежде. Эбер сидел рядом, неотрывно глядя куда-то в угол. Постепенно ее сознание стало проясняться, словно в голове медленно раздвигались плотные шторы — уже под утро они разбрелись по пустым комнатам в доме Аллария, слишком измотанные, чтобы переживать или осторожничать. Гвендолен некоторое время сидела на огромном низком ложе, совершенно не рассчитывая, что Баллантайн к ней придет, не ощущая ни малейших сил, чтобы самой идти его разыскивать в огромном доме, и все-таки упрямо глядя в одну точку в темноте. Как она заснула — не помнила совершенно.
Но голос Эбера звучал так, что сон растворился почти моментально. С такой интонацией мужчина обычно говорит женщине: "Наверно, нам пора расстаться" или "Я давно хотел тебе сказать, у меня есть другая".
— Они все действительно пошли на это добровольно. Я никого не шантажировал, не запугивал, даже не подкупал. Конечно, некоторые согласились из-за денег, но они и цену назвали сами. Кто-то хотел навсегда уехать в Круахан. Кто-то ненавидел султана. Один просто не мог жить без опасности и риска. Он дольше всех умолял меня поручить ему что-нибудь…
И я берег каждого из них, словно больного ребенка. Я придумал целую сложную систему, как их защитить, чтобы никто и никогда не узнал, что они добывают сведения для круаханцев. Ни один из них не знал о других, чтобы случайно не выдать — каждый считал, что я полагаюсь только на него. Я никогда не встречался с ними в одном и том же месте. Я каждому представлялся под разными именами. Я выбирал людей или одиноких, или погруженных в себя, без особых привязанностей. Я никогда ничего не требовал от них и не настаивал — они все придумывали и предлагали сами. Я учил их предельной осторожности и с каждым вместе проговаривал его легенду. Хаэридиану тогда всюду мерещились заговоры на его власть, и когда в очередной раз арестовали половину его приближенных, только двоих отпустили с извинениями и даже чем-то наградили — оба они были важными фигурами в моей игре. Я продумал все, кроме одного варианта развязки. Но даже тогда я упрекал Службу Провидения только в одном — что они не отдали меня на расправу вместе с остальными. Как бы ты стала ко мне относиться после этого?