Чаша и Крест

— Не кажется ли вам, что уже достаточно?

Рандалин вздрогнула, узнав голос Ронана, но не обернулась, только спрятала лицо на плече Гвендора.

— Мессир Ронан, — Гвендор мягко отвел ее руки от своей шеи, — я до конца жизни благодарен вам и буду благодарен за той чертой, куда вы меня отправите, если только вы исполните одну мою просьбу.

— Какую именно?

Ронан стоял на пороге камеры — не более чем темный силуэт, об истинном ранге которого можно было догадаться только по блестящим цепям и знакам на камзоле.

— У нее теперь никого нет кроме вас. Не забывайте об этом.

Выскользнув из его рук, Рандалин взлетела на ноги, как подброшенная.

— Будь я проклята, если съем хоть кусок хлеба в его доме!

Я мог наблюдать за ними сквозь неплотно закрытую дверь. Выражение лица Гвендора напомнило мне спокойного, чуть улыбающегося и уверенного в своей правоте заговорщика. Ронан опустил веки, отстранившись от всех угрызений совести.

Великий Магистр сделал мне знак, чтобы я чувствовал себя свободно и не смущался вытащить Рандалин из камеры — если она не захочет, то и насильно.

— О мой драгоценный, неожиданно приобретенный родитель! — она кинула быстрый взгляд на Ронана, оказавшись в коридоре. — Не боитесь ли вы внезапного счастья увидеть меня в вашем кругу? Впрочем, я обещаю, что принесу вам бесконечный успех и удачу. Я по вашему лицу вижу, что вы жаждете поторговаться о жизни и судьбе тех, кто вам особенно не нужен, но за кого еще можно выручить что-то полезное. Я не права?

— Я потребовал от магистрата, чтобы их всех отпустили.

Рандалин прошлась по его лицу припухшими от слез и сощуренными глазами.

— Это хорошо, — сказала она. — Имейте в виду, что это будет не последнее мое условие.

— Что еще ты хочешь?

— Я хочу присутствовать завтра… — все-таки она запнулась, это было слишком даже для нее.

— Зачем?

— Я хочу запомнить всех, кто там будет, — прошипела Рандалин, и мне стало очень холодно от этого шелестящего голоса. — Мне это пригодится.

Утро следующего дня было очень ясным и очень холодным. Солнце слепило глаза белым светом и отражалось на морской воде яркими бликами, но совершенно не грело. Воины, стоящие в каре оцепления вокруг верхней площадки Оружейного замка, щурились, но не могли поднять руку, чтобы заслониться от ярких лучей.

Эмайна, Эмайна, трудно найти на этой земле место красивее тебя. Ярко-зеленая вода, пронизанная солнцем и покрытая мелкими ровными гребешками волн, расстилалась прямо под ногами у Оружейной башни. Горизонт был заполнен цветными парусами, пляшущими на волне. Совсем близко над нашей головой — казалось, протяни руку и сквозь пальцы проскользнет прядь тумана — проносились размытые облака. Было совершенно невозможно представить, что в таком месте может произойти что-то плохое. Но брови всех воинов были сведены, а губы плотно сжаты. Я знал многих из них, и с некоторыми часто пил вино в портовых трактирах. И я прекрасно видел, что они готовы были бы отдать несколько лет своей жизни, чтобы оказаться подальше отсюда.

Ронан стоял на каменном возвышении, сложив руки крест-накрест перед собой. Он прекрасно осознавал, что седые пряди отчетливо видны в его волосах, и лоб прорезала морщина, от которой ему уже не избавиться. Но вместе с тем он твердо знал свой долг перед Орденом и собирался выполнить его до конца.

Из командоров явился только Брагин. Фарейра, как я знал, накануне уплыл в Ташир, вернее, его погрузили на корабль вместе с теми литрами вина, что еще плескались в его желудке.

Мы стояли возле стены, за спинами воинов. Оружие у нас благоразумно отобрали. Рандалин больше не надевала орденский плащ, но и фиолетовый цвет ей никто надеть бы не позволил, поэтому она выбрала нечто среднее в виде простого темно-коричневого камзола, какие носили эмайнские ремесленники. Волосы она подобрала особенно тщательно, убрав от щек все свисающие пряди, что вызвало у меня какое-то смутное опасение. Она сама казалась такой же собранной и натянутой, как ее прическа, и глаза ее были абсолютно сухими.

Чем больше я смотрел на нее, тем больше проникался мыслью, что она что-то задумала. Но что здесь можно было сделать? Перед выходом на площадь нас обыскали и вытащили у нее из-за сапога тонкое лезвие, с рукавов отцепили острые запонки, а она только презрительно поморщилась.

Воины в первом круге оцепления по знаку Эрмода ударили в барабаны. Из дверей Оружейного замка, сопровождаемый двумя конвоирами, вышел Гвендор и спокойно двинулся по площади. Он впервые шел свободно, с него сняли цепи, и он очевидно наслаждался своей временно легкой походкой. Он был все в той же расстегнутой рубашке и простом темном плаще, завязанном у горла.

Я не знаю, смог ли бы я так идти на свою казнь. Он не улыбался и вообще ничего не делал напоказ, он просто шел так спокойно, как в Ташире или в Круахане ходил в свою излюбленную лабораторию. На его лице не было ни страха, ни показной уверенности или бравады. Проходя мимо шеренги воинов, он взмахнул рукой в обычном приветствии.

Ряды смешались, и только воля Ронана и дисциплина старших воинов удержали какое-то подобие строя.

— Если кто-то осмелится вмешаться, — голос Великого Магистра упал на склоненные головы, и сила его все-таки была прежней, потому что все невольно сжались, — он отправится на дно следующим.

— Хм, — послышался рядом со мной тихий смешок Рандалин. — А вот мы осмелимся, Торстейн. Правда?

На нас уже особенно никто не обращал внимания. Нас в принципе и видно не было за тремя шеренгами. Рандалин поднесла руку к волосам и вытянула тонкий металлический шнур, свернутый в клубочек и спрятанный в прическе — довольно страшное оружие, если хлестнуть им наотмашь с достаточной силой.

— Я буду первая, — прошептала она так же, одними губами. — Я уже выбрала — начну с мужика на правом фланге, вот того, толстого, с равнодушной мордой. Мне его менее всего жалко.

— Их слишком много, — покачал плечами Бэрд, — нас все равно убьют.

— А разве я добиваюсь чего-то другого? А вы?

Жерар, стоявший рядом с Рандалин, энергично затряс головой.

— Мой командор, к сожалению, опередил меня. А то я бы тоже обязательно признался тебе в любви. Но через пару минут это будет уже неважно.

Гвендор остановился у края площадки. Пушечное ядро с длинной цепью лежало у его ног. Далеко внизу об отвесную скалу мерно разлетались белые брызги. Он медленно обвел глазами всех стоящих по краю площади, и брови его чуть сдвинулись.

— Положено ли мне последнее желание, мессир Ронан?

— Смотря какое, — Эрмод ответил вместо Великого Магистра.

Гвендор усмехнулся — точно такой же улыбкой, как раньше. Точно так же насмешливо вздрогнул один уголок рта, и в глазах загорелись золотые искры.

— Придержите вон ту четверку сумасшедших. А то они собираются пожертвовать своей жизнью без всякой пользы.

— Эйя! — Рандалин развернулась, словно пружина, и наконец я очень хорошо почувствовал ее истинную силу. Или, может быть, такое было дано ей только один раз, я не знаю — но всех воинов рангом ниже старшего магистра пригнуло к земле словно ветром. На руке одного из магистров, попытавшихся ее схватить, появилась алая полоска. Невольно внимание всех воинов обратилось на рыжую женщину с разлетевшимися по ветру кудрями, которая крутилась в середине набросившейся на нее толпы, размахивая своим импровизированным оружием. Впрочем, в ее арсенале было достаточно и другого оружия — когда ее руку вывернули, вырвав металлическую веревку, она с наслаждением вцепилась зубами в чье-то плечо.

— Ах ты… — Жерар снова добавил пару недопустимых к печати слов, встряхивая головой и поднимаясь с колен.

Гвендор метнулся к Рандалин, и конвой повис у него на руках. Вместо мрачно красивой и заранее предусмотренной церемонии получалось неизвестно что.

Именно поэтому я был первым, кто их заметил. Вернее, заметил, что происходит вокруг. Это показалось мне настолько невероятным, что я на долгое время застыл, уставившись на линию горизонта.