Чаша и Крест

— Вот вам еще одно доказательство, что мой провидческий гений не вызывает сомнения, — исполненным гордости голосом заявил Жерар. — Как я и предсказывал, она все-таки уложила его в свою постель.

Я внимательно посмотрел на Бэрда — он выглядел еще более мрачно, чем всегда.

— Все очень плохо?

— Не знаю, — пробурчал Бэрд, отставив кружку и поднимаясь. — Знаю точно, что это очень надолго. Пойдемте, увидите сами.

Спальня Рандалин была довольно маленькой, окнами на море и раскинувшуюся внизу гавань. Гвендор лежал, вытянувшись, на постели, и его лицо по цвету уже не совпадало с белоснежными простынями. Напротив — оно потемнело от прилива крови. Время от времени он вздрагивал и пытался приподняться, но делал это явно совершенно бессознательно. У его изголовья сидела женщина со стянутыми в узел волосами, в которой я узнал Рандалин только со второй попытки, да и то исключительно по цвету волос.

— Все так же? — отрывисто спросил Бэрд.

— Да, — Рандалин даже не удостоила нас взглядом. Ее глаза сухо блестели и смотрели в одну точку. — Опять сражается с круаханской эскадрой.

— Жар, — констатировал Бэрд.

Гвендор что-то прошептал, и наклонившись к подушке, мы смогли разобрать слова:

— Передайте монсеньору… что вы напрасно тратите время…вы от меня ничего не добьетесь…

Мы с Бэрдом испуганно переглянулись.

— Вы… считаете себя очень изобретательными… — шептал Гвендор, и пальцы его с огромной силой сжимали ткань простыни. — Просто не знаете… что такое настоящая пытка… самое страшное… это представлять себе…что вы сделали с ней…

Я почувствовал, что холодею. Он опять был в Рудрайге. Он снова переживал все, что испытал там. Я с ужасом посмотрел на Рандалин, ожидая, что она вот-вот обо всем догадается и, подозрительно сощурившись, спросит: "О чем это он?"

Но Рандалин попросту не слушала его шепот. Она осторожно вытирала его лицо и шею губкой, смоченной в каком-то отваре. Потом она поднесла к его губам чашку с тем же отваром. Внезапно я увидел в ней сосредоточенную и спокойную женщину, и понял, что она убрала волосы в узел просто, чтобы они ей не мешали. Она была даже более собранной и уверенной, чем Бэрд, особенно на фоне нас с Жераром, потому что у меня при виде искаженного лица Гвендора руки начинали дрожать, и я с трудом удерживал порученный мне кувшин с лекарством. Особенно страшно мне сделалось, когда я дотронулся до его плеча, которое было каменным от натянувшихся как тетива мускулов и горячим, как скалы в Ташире.

Рандалин не то чтобы пела, просто тихо тянула какую-то однообразную ноту сквозь зубы. Это был очень странный звук, не особенно приятный, но странно успокаивающий. В какой-то момент я почувствовал, что мои веки сами опускаются, и я подхватил выпавший из рук кувшин в нескольких дюймах от пола.

Гвендор не то чтобы расслабился, но стал дышать ровнее, и свистящий шепот больше не срывался с его губ. Рандалин на мгновение повернула к нам лицо с подчеркнутыми скулами, на котором мягко светились глаза, казавшиеся в полумраке зелеными.

Жерар пихнул меня сзади.

— Пойдем скорее, — прошептал он, — а то вдруг ей придет в голову сначала испытывать на нас свои колдовские таланты, прежде чем применять их на Гвендоре. Нас ведь ей гораздо менее жалко. Вспомни бедного Ньялля.

Так прошло три недели. Гвендору то становилось лучше, но не настолько, чтобы понимать, где он находится, то лихорадка снова вступала в силу. Все дни мы провели под неослабевающим вниманием жителей Валлены. Чашники старались нас подчеркнуто не замечать, но было видно — чем больше проходит времени, тем труднее им сдерживаться. Признаться, я был приятно удивлен поведением Жерара, который ходил все дни как пришибленный и ничем не отвечал на явные выпады младших воинов Чаши. Некоторые из них открыто задевали нас плечами в порту или наступали на ноги. На одного такого Жерар только посмотрел своими печальными вытаращенными глазами и сказал: "Простите, сударь, я вас и не заметил".

Простые валленцы вели себя менее враждебно, но открыто пожирали нас глазами, забегали вперед, чтобы рассмотреть получше, толкали друг друга в бок и перешептывались, даже не стараясь сделать свой шепот менее громким. Валлена всегда была городом, покровительствующим искусствам, музыке и театру, так что даже у обычных жителей была в крови склонность к мелодраматическим эффектам и таинственным сюжетам.

— Говорят, их Великий Магистр две недели как мертвый, а они пытаются его оживить.

— Да, для этого им каждую ночь надо красть по маленькому мальчику или невинной девушке и приносить в жертву на носу своего корабля.

— Нет, это чашники наслали на него порчу.

— Много вы понимаете! Просто он понравился нашему Мануэлю, и тот прячет его у себя во дворце.

— Как может человек с таким лицом понравиться Мануэлю?

— А для разнообразия.

— Перестаньте ерунду молоть! Он давно уже смертельно болен, и в тот момент, когда он умрет, проклятие сойдет на то место, где он будет находиться. Он поэтому и приехал умирать в Валлену, специально.

Даже когда мы оборачивались, не выдерживая откровенной галиматьи, валленские жители продолжали смотреть на нас невинными и любопытными глазами.

Поэтому относительное спокойствие мы испытывали только в доме Рандалин, но туда невозможно было впихнуть весь наш Орден, он был слишком маленьким. Большинство отсиживалось на кораблях, сходя на берег только за самыми необходимыми покупками.

К концу третьей недели Гвендор наконец пришел в себя. Я невольно стал свидетелем этой сцены, хотя в отличие от Жерара совсем не стремился подслушивать. Я просто спал в кресле, измотавшись после бессонной ночи — мы по очереди дежурили у его постели, сменяя друг друга, вернее, если быть справедливым — хотя бы изредка отпуская Рандалин поспать. На рассвете она неслышно подошла, слегка встряхнула меня за плечо, потому что я уже начал клевать носом, и кивнула в сторону того самого кресла, стоящего у окна.

Вначале мне показалось, что это продолжение моего сна.

Низкий голос, так сильно напоминающий голос Гвендора до болезни, произнес:

— Простите, Рандалин… я, похоже, несколько злоупотребил вашим гостеприимством и причинил вам некоторое беспокойство. Я сейчас встану.

Она тихо засмеялась, и в ее голосе звучало столько счастья, что мне показалось, будто меня накрыла теплая волна.

— Не торопитесь, Великий Магистр. Несколько лишних минут или даже часов не сильно изменят картину.

Я нерешительно приоткрыл глаза. Рандалин сидела на краю постели, чуть наклоняясь над Гвендором, пытающимся приподняться на локте.

— Сколько же времени… я здесь?

— В общем-то не очень много. Две недели шесть дней.

— Две недели?

Гвендор даже сделал попытку сесть, но видимо, она была слишком резкой, потому что он снова откинулся на подушки, на мгновение прикрыв глаза.

— Вам не следовало так утруждать себя, Рандалин, — сказал он сквозь зубы. — Я не просил от вас таких жертв. Я всего лишь просил позвать лекаря.

— Я так и сделала, — Рандалин чуть наклонила голову к плечу. Похоже, ее теперь нисколько не смущал холодный тон Гвендора — она научилась распознавать за ним его истинное настроение. — Я позвала лучшего лекаря, которого могла найти в Валлене на тот момент.

— Вот как? Было бы любопытно с ним познакомиться.

— Мы с вами некоторое время уже знакомы, мессир Гвендор, — она улыбалась, и такой открытой улыбки я никогда еще не замечал на лице мрачноватой и самоуверенной женщины, которую видел в разных ситуациях. — Только, похоже, вы не подозреваете о некоторых моих талантах.

— Видимо, действительно не подозреваю.

— Какое-то время назад, когда мне казалось, что моя жизнь закончена… сначала я хотела только разрушать и убивать. Мне хотелось, чтобы другие были так же несчастны, как и я. Я придумала себе врагов и хотела, чтобы они склонились передо мной… перед моим Орденом.

— Не сомневаюсь, что у вас это получилось. Как получается все, за что вы беретесь, — в голосе Гвендора не было иронии. Он внимательно смотрел на склонившуюся над ним Рандалин. Словно какая-то сила притягивала их друг к другу, заставляя ее медленно придвигаться все ближе. Ее волосы, небрежно откинутые за спину, соскользнули и теперь почти касались его расстегнутой рубашки.