Мечи Ланкмара

Хисвин прокричал минголам какое-то приказание, и оба обнажили кривые кинжалы. Один из них двинулся к Фафхрду, другой к Мышелову. Из-за крыс ног их не было видно.

Скви вывалил все стрелы на палубу. Взяв одну из них, казавшуюся более светлой, он зарядил ею арбалет и поспешно протянул его своей хозяйке. Та взяла оружие в правую руку и нацелила его на Фафхрда, но в этот миг мингол, двигавшийся в сторону Мышелова, загородил ей цель. Хисвет перекинула арбалет в другую руку, правой выхватила кинжал и бросилась вперед, стараясь опередить мингола.

Между тем Мышелов одним рывком разорвал три витка веревки. Хотя другие петли еще держали его за лодыжки и горло, он выдернул из ножен Кошачий Коготь и полоснул им мингола как раз в тот миг, когда Хисвет оттолкнула желтолицего в сторону.

Кинжал рассек бледную щеку девушки от подбородка до носа.

Другой мингол, уже поднесший свой крис к глотке Мышелова, внезапно выронил его и покатился назад по палубе, распугивая черных крыс.

– Хрюпс!

Из пронизанного лунными лучами тумана вынырнула драконья голова и повисла над левым бортом как раз в том месте, где был привязан Фафхрд. С громадных зубов на Северянина стекали нити густой слюны.

Словно исполинский чертик на пружинке, голова с красной пастью качнулась вниз и заскребла нижней челюстью по дубовой палубе, проделывая в толпе грызунов брешь шириной в три крысы. Зубы с хрустом сомкнулись на кучке пищащих грызунов в нескольких дюймах от головы мингола, который все еще катился по палубе. Затем голова запрокинулась к небу, и по зеленовато-желтой шее поползло вниз жуткое вздутие.

Но когда она замерла перед следующим броском, то показалась просто миниатюрной по сравнению с возникшей из тумана второй головой дракона, которая была вчетверо больше и венчалась чем-то красным, оранжевым и пурпурным (на первый взгляд создавалось впечатление, что наездник составляет с ней неразрывное целое). Словно голова отца всех драконов, она величественно подалась вперед и, проделав в полчище черных крыс брешь вдвое шире, чем первая, прихватила напоследок двух белых грызунов, двигавшихся за распластанным черным котенком.

Проделав все это, она остановилась столь внезапно – скорее всего, чтобы не заглотить и котенка, – что ее многоцветный седок, безуспешно размахивавший своим стрекалом, кубарем скатился вниз, пролетел мимо грот-мачты и, сбив с ног мингола, уже занесшего над Мышеловом кинжал, врезался спиной в правый борт.

Белые крысы отпустили котенка, и тот в мгновение ока вскарабкался на мачту.

Две зеленые головы, крайне изголодавшиеся, поскольку после Крысиных скал им пришлось два дня сидеть на скудной рыбной диете, принялись методически очищать палубу «Каракатицы» от крыс, стараясь по возможности не задевать при этом людей. И сбившиеся в кучки крысы не предпринимали практически ничего, чтобы избежать этого безжалостного истребления. Возможно, в своем стремлении к мировому господству они стали достаточно цивилизованными и похожими на людей, чтобы испытывать чувство безысходности и ледяной паники, и научились у людей стойко держаться перед лицом неминуемой гибели. А может, они приняли разверстые драконьи пасти за пучины войны и ада, в которые им волей-неволей предстояло броситься. Как бы там ни было, но они гибли дюжинами. В пасти к драконам попали и все белые крысы, за исключением трех.

Между тем люди на борту «Каракатицы» очень по-разному реагировали на столь внезапный поворот событий.

Старый Хисвин погрозил кулаком большой голове и плюнул ей в морду, когда после первого чудовищного глотка она приблизилась к нему, словно пытаясь решить, что это за черная закорючка перед ней – то ли очень странный человек (тьфу!), то ли очень крупная крыса (ням-ням!). Однако поскольку мерзкая харя продолжала принюхиваться, Хисвин проворно, словно в собственную постель, перекатился через поручни и, стуча зубами от страха, стал спускаться по трапу, а Григ изо всех силенок вцепился ему в черный кожаный воротник.

Оба мингола быстренько поднялись с палубы и кинулись за хозяином, клянясь при первой же своей мингольской возможности вернуться домой, в холодные степи.

Фафхрд и Карл Тройхерц наблюдали за свалкой каждый со своего борта – один, связанный веревками, другой, скованный невероятным удивлением.

Скви и белая крыса по имени Сисс, пробежав по головам своих сбившихся в кучу и таких апатичных теперь черных собратьев, вскочили на поручень правого борта и оглянулись. Сисс в ужасе зажмурился. Однако Скви в лихо сдвинутом на левый глаз шлеме с черным пером погрозил своим крошечным мечом и что-то вызывающе пропищал.

Фрикс подбежала к Хисвет и потащила ее к правому борту. Когда девушки подбежали к трапу, Скви, увлекая за собой Сисс, быстро соскользнул вниз, чтобы дать пройти своей повелительнице. В этот миг Хисвет, словно грезя наяву, медленно обернулась. Меньшая голова дракона потянулась к ней со зловредным выражением на морде. Фрикс, широко раскинув руки и улыбаясь, преградила ей дорогу, словно танцовщица, вышедшая к публике на поклон. Движение получилось резким и на вид даже агрессивным, и голова, клацнув зубами, отодвинулась в сторону. Обе девушки быстро перемахнули через поручни.

Хисвет снова обернулась – на щеке у нее алел шрам от Кошачьего Когтя – и направила арбалет на Мышелова. В воздухе мелькнул серебристый просверк. Хисвет швырнула арбалет в черные волны и полезла по трапу вниз вслед за Фрикс. Абордажные крючья слетели с борта «Каракатицы» прочь, полоскавшийся черный парус наполнился ветром, и черный тендер скрылся в тумане.

Мышелов почувствовал в левом виске легкий укол, но тут же забыл о нем, яростно распутывая остатки веревки. Затем он, не обращая внимания на зеленые головы, лениво выискивавшие последние лакомые кусочки, бросился к борту и перерезал путы Фафхрда.

Остаток ночи оба искателя приключений беседовали с Карпом Тройхерцем, обмениваясь с ним невероятными сведениями о своих мирах, а наевшаяся до отвала дочь Сциллы медленно кружила вокруг «Каракатицы», причем ее головы спали поочередно. Беседа шла медленно и трудно, несмотря даже на помощь ланкмарско-немецкого и немецко-ланкмарского словарика для путешествующих по времени и пространству, и ни один из собеседников не очень-то верил в рассказываемые ему байки, однако во имя дружбы все делали вид, что принимают их за чистую монету.

– Неужто у вас в будущем все носят такую классную одежду? – поинтересовался между делом Фафхрд, восхищенный оранжево-фиолетовым нарядом немца.

– Нет, это Гагенбек ради рекламы одевает так всех своих служащих, – пояснил Карл Тройхерц.

Перед рассветом туман рассеялся, и в серебристом свете закатной луны друзья увидели на фоне морских волн черный корабль Карла Тройхерца, паривший с зажженными огнями в полете стрелы к западу от «Каракатицы».

Немец издал радостный вопль, подозвал свое сонное чудище, постучав стрекалом по борту, вскочил на большую голову и, воскликнув: «Auf Widersehen!», поплыл прочь.

За ночь Фафхрд выучил тарабарский вполне достаточно для того, чтобы понять, что это означает «До встречи».

Когда чудовище с немцем подплыли под свой корабль, тот опустился и каким-то образом принял их на борт, после чего мгновенно пропал из вида.

– Он устремился по бескрайним водам к пузырю Карла Тройхерца, – уверенно заявил Мышелов. – Клянусь Нингом и Шильбой, этот немец – чародей что надо!

Фафхрд сморгнул, нахмурился и пожал плечами.

Черный котенок потерся о его ногу. Фафхрд ласково взял его, поднес к лицу и проговорил:

– Интересно, киска, не из кошачьей ли ты Чертовой Дюжины? А может, они просто послали тебя, чтобы ты в нужный момент меня разбудил?

Котенок с важностью улыбнулся в жестоко покусанное и исцарапанное лицо Северянина и замурлыкал.

Над водами Внутреннего моря вставал прозрачный рассвет. Сначала показались две шлюпки с «Каракатицы», битком набитые матросами; сидевший на кормовой банке одной из них удрученный Слинур, узнав Фафхрда и Серого Мышелова, встал на ноги. Затем друзья разглядели галеру «Акула» и три других зерновоза – «Тунца», «Карпа» и «Морского Окуня», и на горизонте, далеко к северу, зеленые паруса двух драккаров Моварла.