Страница 4 из 42
Пришло время исследования околоплодной жидкости. Началось с того, что техник УЗИ показал живот Полли на мониторе, чтобы доктор Бореалис мог вести свой шприц прицельно и быть уверенным, что не проткнул плод. Мне нравился Бореалис. Он напоминал мне то полотно Нормана Рокуэлла, на котором внимательный пожилой деревенский доктор, этакий толстый коротышка, выслушивает стетоскопом куклу маленькой девочки.
Мы с Полли ждали девочку.
Как ни странно, плод никак не попадал в фокус. Или, если это он был в фокусе, то на плод он похож не был, это уж точно. Я был ужасно рад, что Полли не видела изображения на экране.
— Сбой в аппаратуре? — предположил техник УЗИ, напряженный и неулыбчивый юноша по имени Лео.
— Не думаю, — растерянно пробормотал Бореалис.
В баскетбольной команде «Ниттанийские львы» Пенсильванского колледжа я был центровым, и, черт меня возьми, наш ребенок сильно напоминал баскетбольный мяч.
Или, возможно, футбольный.
— Как она? — поинтересовалась Полли.
— Вроде круглая, — ответил я.
— Круглая, Бен? Что ты имеешь в виду?
— Круглая, — повторил я.
Лоб Бореалиса наморщился, покрылся такими глубокими бороздами, что хоть кукурузу сажай.
— Не нервничай, Полли. И ты тоже, Бен. Если это опухоль, она, вероятно, доброкачественная.
— Круглая? — переспросила Полли.
— Круглая, — подтвердил я.
— Так или иначе, будем брать пробу, — обратился доктор к технику Лео. — Возможно, в лаборатории смогут найти объяснение.
Ну вот, Бореалис сделал Полли местную анестезию, затем ввел шприц, и на телевизоре появилась игла, тыкавшаяся вокруг нашего плода, подобно щупу, который пытаются всунуть в движок «шевроле». Словно это было самое обычное исследование околоплодной жидкости, доктор осторожно проколол плодный пузырь, хотя чувствовалось, что он не примирился с ситуацией, да и я выглядел довольно жалко.
— Круглый? — снова переспросила Полли.
— Верно, — подтвердил я.
Чуть позже, когда я собирал в саду джонатан — бывшему баскетбольному центровому не нужна стремянка, — Аса, наш одиннадцатилетний рыжеволосый викинг, подбежал ко мне и сказал, что звонит Бореалис.
— Мама спит, — объяснил сынишка. — От лекарств всегда такой усталый, да?
До кухни я летел пулей. Схватив трубку, я засыпал доктора вопросами: «Все ли в порядке с Полли?», «Что это, беременность?», «Планируется ли операция in utero [3], чтобы исправить положение?»
— Во-первых, — прервал меня Бореалис, — СА-125 [4] у Полли всего девять, так что это, вероятно, не злокачественное.
— Слава богу.
— И хромосомный показатель в норме — сорок шесть, насколько помню. Удивительно, что у нее вообще есть хромосомы.
— У нее? Это она?
— Мы хотели бы еще раз посмотреть на УЗИ.
— Это она?
— Конечно, Бен. Две Х-хромосомы.
— Зенобия.
— Если у нас будет девочка, мы дадим ей имя «Зенобия».
Так что мы снова отправились в гинекологическое отделение Ваалсбурга. Бореалис вызвал троих друзей из университета: Гордона Хашигана, бодрого старикашку, заведовавшего кафедрой медицинской антропологии в университете Раймонда Дарта; Сюзан Крофт, шепелявую специалистку по генетике с суровым лицом, и Абнера Логоса, худощавого эпидемиолога с бородкой а-ля Мефистофель, который каким-то образом находил время работать еще председателем совета по общественному здравоохранению Центрального округа. Полли и я вспомнили, что голосовали против него.
Техник Лео уложил Полли на кушетку, подключил свой аппарат и нащелкал больше снимков, чем делает многодетная японская семья при посещении Диснейленда, а затем все три профессора с серьезным видом склонились над распечатками, что-то тихонько бормоча друг другу, почти не разжимая тонких, плотно сжатых губ. Через десять минут они позвали Бореалиса.
Доктор скатал распечатки, сунул их под мышку и провел Полли и меня в свой кабинет — вполне симпатичный и хорошо пахнущий, не то что офис, который мы устроили в собачнике собственного дома. Бореалис выглядел взвинченным и будто виноватым. На висках выступил обильный пот, словно роса на мухоморе.
Доктор развернул снимки, и мы увидели, что нашребенок совершенно не похож на других детей. И дело было не только в несомненной сферичности — нет, настоящей неожиданностью был цвет кожи.
— Похоже на один из снимков Земли, сделанных астронавтом с лунной орбиты, — заметила Полли.
Бореалис кивнул.
— Здесь у нас, например, что-то вроде океана. А эта штуковина похожа на континент.
— А это что? — поинтересовался я, показывая на белую массу в нижней части сферы.
— Ледяная шапка на Южном полюсе, — ответил Бореалис. — Мы можем сделать процедуру в следующий вторник.
— Процедуру? — переспросила Полли.
Похоже, доктор ожидал этого неприятного разговора.
— Полли, Бен, все дело в том, что я бы не рекомендовал вам донашивать этот плод. И профессора в соседней комнате того же мнения.
В моем желудке забурлило.
— А я думала, результаты исследования нормальны, — изумилась Полли.
— Постарайтесь понять, — сказал Бореалис, — этот плод вряд ли можно назвать ребенком.
— Тогда как же вы называете ее? — спросила Полли.
Доктор скорчил гримасу.
— В настоящий момент… биосферой.
— Как?
— Биосферой.
Когда Полли сердится, она раздувает щеки, словно резиновая игрушка, или кобра, или древесная лягушка в брачный период.
— Вы намекаете на то, что мы не сможем о ней позаботиться, вы это хотите сказать? Разве мы плохо справились с другим нашим ребенком? Нашему мальчику присудили второй приз за проект на научно-технической выставке Центрального округа.
— «Организованный контроль над размножением непарного шелкопряда», — пояснил я.
На лице Бореалиса появилось совершенно откровенное неодобрение.
— Неужели вы действительно собираетесь рожать это образование?
— Угу, — подтвердила Полли.
— Но это же биосфера.
— Ну и что?
Лицо доктора, напоминавшее ангельский лик с картины Нормана Рокуэлла, сморщилось.
— Не выйдет. Она не сможет родиться естественным путем, — отрезал он, словно привел решающий аргумент.
— Тогда мы готовимся к кесареву, да? — не сдавалась Полли.
Бореалис всплеснул руками, словно имел дело с парочкой тупоголовых простаков. Люди думают, что если ты фермер — значит, деревенщина, хотя я, вероятно, взял в прокате больше видеокассет с фильмами Ингмара Бергмана, чем Бореалис, причем с субтитрами, а не дублированных, и информационный бюллетень «Назад к Земле», который мы издаем, намного интереснее и грамотнее, чем брошюры «Памятка беременным», которые нам постоянно совал доктор.
— Вот мой домашний телефон, — сказал он, нацарапав цифры на рецептурном бланке. — Если что-нибудь случится, сразу же звоните.
Тянулись дни. Полли все больше разносило, она становилась все круглее и круглее, и к декабрю стала такой огромной и круглой, что не могла уже ничего делать, разве что с трудом набирать на нашем «Макинтоше» рождественский выпуск бюллетеня «Назад к Земле», ходила по ферме вразвалку, как огромный дирижабль «Гинденбург» в поисках Нью-Джерси. И разумеется, мы не могли, как все будущие родители, радоваться, представляя новорожденного малыша в нашем доме. Всякий раз, когда я входил в комнату Зенобии и видел кроватку и столик для пеленания, картинку Коржика на стене, сердце мое стискивал железный обруч тоски. Мы часто плакали, Полли и я. Забирались в кровать, крепко обнимали друг друга и плакали.
И когда морозным мартовским утром начались родовые схватки, мы почувствовали даже что-то вроде облегчения. Голос у Бореалиса, снявшего трубку, был довольно очумелый — было три часа ночи, — но он мгновенно проснулся, явно обрадовавшись перспективе покончить наконец-то с этим вопиющим безобразием. Думаю, его устроил бы вариант мертворожденного младенца.
3
In utero (лат.). — внутриутробно, внутриматочно.
4
СА-125 — показатель раковых клеток.