Страница 81 из 85
Я вспомнил о великой мистерии рыб, которые, по-змеиному извиваясь, стремились к материнской стихии, когда по прошествии нескольких лет вновь увидел величавый разлив Меконга. И были его меандры, петляющие среди девственных джунглей, словно палийские письмена…
В королевской столице Лаоса Луанг Прабанге, возле черно-золотых стен храма Висун, я держал в руках листья пальмы с этими округлыми вещими знаками, повествующими о королях, многовесельных лодках и драконах, являвших себя на водных путях.
Как неожиданно легко и щедро раскрывается перед тобой незнакомая страна, если ты одержим некой «сверхзадачей», которая торопит, увлекая все дальше и дальше. И не дает оглядеться, не позволяет задуматься. Тогда даже самый трудный и утомительный путь подобен головокружительному полету. Извивы рек, водокруты у сланцевых скал, душный мрак пещер. От водопадов на севере до горных лесов юга, от Долины кувшинов, где в незапамятные времена хоронили своих мертвых неведомые полубоги, до покрытого дымками — здесь испокон веков выжигают лес под посевы горные племена — неизведанного плато Боловен. На самолете, на катере, в долбленой пироге и на плоту, связанном из зеленых стволов бамбука, влекомом стремниной реки У, что родится в горах на границе с Китаем. «Сверхзадача» возникла почти на пустом месте и продолжала расти до самого последнего дня, проведенного в Лаосе, словно кристалл на нитке, опущенной в пересыщенный раствор.
Вместе с латышским писателем Эвальдом Стродом, испытанным спутником на трудных дорогах Юго-Восточной Азии, и нашим гостеприимным хозяином Сувантхоном мы обстоятельно обсуждали маршруты поездок. Сувантхона, старого партизана, коммуниста-подпольщика, тянуло на юг, в те места, где прошла его неспокойная юность, — в Саваннакхет, в Паксе, но он знал, сколь прекрасен и притягателен для нас горный север, и, невзирая на дорожные неурядицы, готов был принять программу-максимум. Несмотря на занятость, он сразу же решил поехать по стране вместе с нами.
Впрочем, в наш первый вьентьянский вечер ничего я об этом не знал и лишь задал вопрос, который тоже сам собой выкристаллизовался в результате долгих поездок по странам Индокитая.
— Мне рассказывали о красном драконе, который часто выходит на сушу поблизости от этих мест, — я кивнул в сторону Меконга, где на таиландском берегу орал, перекрывая шум города, какой-то громкоговоритель.
Мог ли я знать, что мой вопрос уподобится волшебному ключику, способному отомкнуть врата удивительного, почти неизведанного мира? Что мне поразительно повезло, ибо лишь один Сувантхон и, быть может, еще три-четыре человека примут это всерьез? Разумеется, я тщательно подготовился к поездке и отнюдь не случайно завел разговор про дракона с автором трехтомной книги о лаосских достопримечательностях. Но ведь мне лишь предстояла радость узнать этого человека близко, и поэтому его бурная, темпераментная реакция не только обрадовала, но и удивила меня.
— Откуда вы знаете о «Драконе Салакоктана»? — он изумленно поднял брови и вдруг рассмеялся совершенно по-детски: открыто, беспечно, легко. — Вот это сюрприз! Гости из такого далека напомнили мне школьные годы… Я жил тогда у дяди и работал по вечерам, чтобы платить за учение. Нет, дракона мне видеть не привелось, но однажды утром в какой-нибудь сотне метров отсюда люди заметили в воде пару гигантских черных змей…
Наша беседа затянулась до поздней ночи. Ее итогом явилась идея, высказанная вполне деловым тоном.
— Я всегда хотел заняться этой загадкой, — мечтательно вздохнул Сувантхон. — Но жизнь сложилась так, что нужно было отдать себя целиком иному. Вы сами понимаете: подпольная работа, вооруженное сопротивление двойной оккупации Индокитая французскими и японскими империалистами, тюрьмы, военно-полевые суды. Затем война, революция, строительство новой жизни… Я очень рад, что товарищ Пхоунсават, исполняющий обязанности министра информации, культуры и туризма, именно мне поручил сопровождать вас в поездке по нашей стране. Я уже все продумал. Меконг пронзает Лаос насквозь, как стрела бога влюбленное сердце. Вся жизнь нашего народа связана с этой рекой. Даже если и не найдем ничего особенного, а так скорее всего и будет, вы все же сумеете многое повидать… Кстати, «Дракона Салакоктана» всегда встречали в воде или поблизости от реки. Одним словом, если хотите, можно организовать своего рода экспедицию. Наше руководство пойдет навстречу.
Мне еще не было ясно, где озорная шутка превращается в самое великолепное, самое фантастическое предприятие в моей жизни.
— Экспедиция двух братских газет? — спросил я на всякий случай, стараясь унять радость.
— Уверен, что рижская «Литература и искусство» присоединится к подобному предприятию, — бесстрастно заметил немногословный Строд.
Наутро мы уже мчались по красному, как толченый кирпич, и пыльному проселку в погоне за мифом, навстречу мечте нашего мудрого и щедрого друга.
В пригороде Санханг Mo, где воздух пропитан сладким дымом костров и горьковатым дыханием белых цветов чампы, мы поднялись по узкой, заросшей колючками тропе на древнюю дамбу. На дне давным-давно высохшего озера зеленели огороды, сквозь частокол бамбука угадывался извив канала, ведущего к Меконгу, отступившему ныне на добрый километр к западу. Строгий ряд замшелых тхатов — культовых пирамидок — метил это памятное вьентьянцам священное место. На стертой плите, покрытой письменами, и на довольно свежих нашлепках цемента можно было различить несколько дат: от самых старых, приуроченных к прежним календарным системам, до позднейших — 1809 и 1963 годов.
— Тхаты поставлены в память людей, чьи лодки перевернул своенравный дракон… Впрочем, пловцы скорее всего утонули по другим причинам, — лукаво улыбнулся Сувантхон, — ибо, если верить легенде, у вьентьянского короля был договор с чудовищем, которое нарекли «Драконом Салакоктана». Когда нашей стране угрожали захватчики, король ударял в гонг — и дракон приходил на помощь. Во всяком случае, пока он жил в озере, бирманцы не могли овладеть городом. Лишь после того как предатель открыл шлюз и прогнал дракона в Меконг, враги сумели одолеть крепостные стены. В память об этом событии они возвели в центре города большой тхат. Люди его не любят и называют «Черным»…
Легенда и быль… Как причудливо перемешались они под вечными звездами Азии! Я долго ходил вокруг «Черного тхата», заросшего цепкими травами, бросающего остроконечную тень на красочные витрины нашего «Аэрофлота». Потом мы осмотрели останки крепостного вала, которому время придало оплывшие контуры слепых творений природы. По высохшему руслу канала, где путь приходилось расчищать взмахами крестьянского ножа, я прошел к реке. Здесь всегда можно застать какого-нибудь легковерного чудака, ожидающего нового раунда чуда.
— Как желто-красная лента огня, обвил он лодку и утащил на дно, — повторит кто-нибудь рассказ последнего, уже неведомого «очевидца». — А людей, едва они пустились вплавь, словно парализовала невидимая молния…
Вот, собственно, и все, что удалось узнать на первом этапе. Сюда же следует добавить сведения, приведенные в книге Аллена Дэвидсона «Рыбы и рыбные блюда Лаоса». Большой знаток страны, как-то совмещавший увлечение ихтиологией с дипломатической службой,[48] Дэвидсон, кажется, впервые поставил не разрешенную по сей день дилемму: змея или рыба. Как бы ни было, но в самом существовании неизвестного науке существа автор не сомневался.
Чтобы яснее представить себе проблему, мне пришлось провести небольшое лингвистическое исследование. И сразу же вскрылись любопытные подробности.
Оказывается, на основном языке, который в ходу у жителей долин, существует два четко разграниченных понятия: «ну», что значит «змея», и «ныа» — «водяная змея». Европейские авторы зачастую смешивают оба класса воедино, отчего лишь усугубляется и без того немалая путаница. Под словом «ну» лаосцы понимают не столько змею, так сказать, сухопутную, сколько реальную: питона, кобру, смертельно ядовитую зеленую гадюку. Зато понятие «ныа» охватывает, разумеется частично, мир фантастических чудовищ, в том числе гигантских змееподобных рыб и водяных драконов. Так что «монстр Салакоктана» относится к «ныа», а черные змеи, которые наш друг видел в детстве, безусловно, «ну». Невзирая на некий загадочный элемент, ибо китайский лекарь, убивший одну из этих змей, умер, отравленный ядовитыми испарениями, при попытке вытопить жир.
48
Работая в посольстве одной из североафриканских стран, Дэвидсон написал монографию «Рыбы и рыбные блюда Средиземноморья».