Страница 74 из 89
Последним склонился на плаху францисканский монах Уильям Эплдор, бывший лекарь Джона Ланкастера. Гонту стоило немалых трудов сделать своего человека поверенным тайных дум короля. Теперь и эта затея пошла прахом, как и все на земле.
И народ кричал, увидев выбритую тонзуру. Тяжелые остроклювые вороны не шевельнулись, и голуби не вспорхнули в зенит. Устали птицы, а люди затаили усталость.
Головы изменников, как водится, выставили на старом мосту. Чтобы всем было видно; архиепископа отметили красной шапкой.
В то утро совершилась еще одна казнь, но уже на Чипсайде. Лондонцы сами расправились с Ричардом Лайенсом, тем самым купцом, который вместе с пресловутым Летимером изрядно потряс казну. Обоих воров вытащила из петли Алиса Перрерс, а после приголубила королева-мать. Приговор, вынесенный Добрым парламентом, хоть и с запозданием на пять лет, все же свершился.
Справедливость восторжествовала, и закон не был нарушен, и обычаи соблюдены до тонкости. Лишь в одном разошелся народ с процедурой королевского правосудия. Никому не вспарывали живот и не трещали кости. Томас Фарингдон, а это именно он затаился прошлой ночью в исповедальной кабинке святого Мартина Великого, высматривая врагов, сказал чистую правду.
Справедливость неделима, она не ведает границ, для нее одинаково важно большое и малое: слеза ребенка и слеза мужчины, алмазы магната и медяк бедняка.
Пока Фарингдон выслеживал изменников, советник Хорн совершал привычный обход лондонских улиц, вернее, объезд, ибо ехал на коне с развернутым знаменем. Как олдермен и полномочный представитель восставшего народа.
— Если кто-нибудь хочет поведать о причиненной ему несправедливости, пусть сделает это немедленно, — выкликал он на всех перекрестках. — От себя лично и имени братьев своих обещаю суд скорый и справедливый.
И у него хватало забот. Разобрав тяжбу рыботорговца Джона Пека с Робертом Мартоном, он принудил последнего выплатить десять фунтов; Матильде Токи возвратил усадьбу, незаконно занятую москательщиком Ричардом Токи; заставил бывшего мэра Брембера возвратить пять серебряных марок пивовару Уильяму Трумену.
Хорн не судил изменников, не выносил суровых приговоров, но добрая слава о нем разнеслась по всему городу.
От Тауэра до Майл-Энда, загородной деревни, окруженной возделанными полями, не более двух миль. Когда король прибыл на место, экзекуция уже совершилась; и он, вероятно, об этом догадывался. Он сам и его приближенные ожидали встречи все с той же возбужденной стихией, которая окружала их на всем пути от Екатерининской площади к воротам Олдгейта. Но по краям огромного ячменного поля стояли строгие ряды войск. Стальные наконечники копий не шевелились и смотрели точно вверх. Знамена обоих королевств и хоругви святого Георгия ласково полоскал душистый ветерок.
Сладко обмерло сердце в безумной надежде на то, что каким-то чудом вернулись рыцари из Гиени. Ричард даже прищурился, чтобы разобрать гербы на треугольных щитах. Но чем ближе подъезжала королевская кавалькада, тем яснее вырисовывались приметы совершенно иного рода. Рыцарское оружие сжимали руки, приученные к сохе и лопате, заскорузлые пальцы выглядывали из продранных башмаков.
И от этой упорядоченной безмолвной силы исходила такая угроза, что все только что пережитое показалось далеким, как испарившийся сон. Сновидения всегда остаются в прошлом, а явь еще предстоит пережить. Гнет неотвратимой развязки перехватывал дыхание почище любого кошмара, потому что нет ничего страшнее ожидания беды.
«Вот оно, полное поражение, — думал король, продолжая скакать к группе всадников, остановившихся посреди поля. — И нельзя проснуться и невозможно ничего изменить».
Желчная горечь обожгла пересохшее горло.
— Обещайте, обещайте им все, что попросят! — кто-то жарко дохнул ему в самое ухо.
Ричард вздрогнул, непроизвольно дернул узду, и чуткий конь, взрыхлив землю, поднялся на дыбы. Проскакав на корпус впереди и развернувшись вполоборота, встали Ленгли с Бекингэмом.
Увидев, что королевский поезд останавливается, встречающие спешились и обнажили головы. Это послужило общим сигналом преклонить колени. По порядкам пробежала прерывистая волна, и вскоре вся повстанческая армия на рыцарский манер отсалютовала своему сюзерену. В седле кроме самого короля остался один-единственный всадник в зеленом наряде простого лучника.
Приятно удивленный, Ричард, превозмогая нервную дрожь, поехал ему навстречу. Он уже знал, как зовут этого человека, и с жадностью всматривался в его резкие, словно изваянные рукой каменотеса, черты. За королем почтительно следовал Бомонт, неся свернутое знамя с изображением оленя, коронованного ошейником. Деловитое похрапыванье лошади, которое Ричард слышал за правой лопаткой, действовало успокоительно, но горечь во рту не исчезла.
Уже отчетлива была улыбка, обнажившая два ряда крупных зубов, бедный образок на шее и лежащая на бедре рука с вышитым наручнем. Белая лошадка, мотая золотистой гривой, отгоняла наседавших слепней. Король поспешно улыбнулся в ответ и, сохраняя растерянно-заискивающее выражение, неловко поклонился войскам.
Тайлер с неожиданной легкостью выпрыгнул из седла, слегка пригнул колено и вразвалку приблизился к королю. Затем потрепал вороного за холку и неожиданно протянул руку. Ричард смущенно вложил в нее узкую ладонь. Пожатие получилось крепким до боли.
— Здравствуй, брат, — прозвучало резанувшее слух приветствие.
Откровенно оскорбительное по форме, оно как бы смягчалось своей евангельской простотой.
— Здравствуй, — через силу пробормотал король. — Ты — Уолтер Тайлер из Кента?
— Да, это я, хотя другие с не меньшим на то основанием зовут меня Тайлер из Эссекса.
— Как же тебе удалось одному повергнуть в хаос целую Англию, Тайлер?
— Одному? — Тайлер улыбнулся еще шире. — Видишь, сколько нас?
— Я думаю, мы сумеем договориться с тобой.
— И я так думаю. — Тайлер вынул из сумки перевязанный зеленой ленточкой свиток. — Выслушай наши претензии, король Ричард, и ничего не бойся.
Последние слова были проникнуты неподдельной теплотой. И они успокоили короля. Исчезла внутренняя скованность, и появилось окрыляющее предчувствие, что все дальнейшее пройдет очень легко.
— Это ваши петиции? — Он принял бумагу и передал ее через плечо Бомонту. — Здесь есть что-то новое, чего я не знаю?
— Нет, ты знаешь все.
— Тогда мы легко придем к согласию. Я уже обещал благосклонно рассмотреть ваши просьбы и сдержу слово. Твои люди могут спокойно возвратиться домой. Пусть останутся по два или три представителя от каждой общины.
— Они ждут твоей подписи. Им будет нелегко вернуться с пустыми руками. Наконец должно свершиться правосудие! Мы просим выдать изменников.
— Я немедленно прикажу изготовить надлежащие документы, и ты сможешь сам вручить их общинам. Но последнюю просьбу вынужден отклонить. Не забывай, Тайлер из Эссекса, что существует парламент и Королевский совет. Король обязан стоять на страже прав и вольностей своих подданных. Пусть суд решит, кто из них запятнал себя изменой, и вынесет приговор.
— Изменники не могут судить изменников. Судья Белкнап и судья Кавендиш занимают первые места в списке предателей.[100] Мы будем настаивать на их выдаче. — Тайлер упрямо нахмурился. — Общины сумеют постоять за себя, — добавил он с неприкрытой угрозой. — Ты сам это видел.
Король был готов уступить, но медлил с ответом. Теперь он знал почти наверняка, что примас и канцлер мертвы. Настал черед хорошенько припомнить наставления Солсбери, разложившего по полочкам все pro и contra.
— Я очень хорошо понимаю тебя, но ты желаешь невозможного, Уолтер Тайлер, — с показным смирением Ричард опустил головку херувима. — Король англов не может нарушить закон… Что было, то было. Старые грехи прощены, и бог вам судья. Но далее так продолжаться не может. Будем вместе решать участь тех, кого ты называешь изменниками. Мне ты веришь, надеюсь?
100
В английском языке изменник и предатель часто обозначаются одним словом — traitor.