Страница 63 из 89
— Я поеду, если вы так считаете, — через силу выдавил Ричард.
Он привык, что в нужный момент чья-нибудь направляющая рука выталкивала его на авансцену, и потому не очень боялся.
Когда зашло солнце, на правом берегу Темзы вспыхнуло зарево. Горели обе тюрьмы, взятые с боем. Всех заключенных, по обыкновению, сытно накормили, дали им еды на дорогу и отпустили с добрым напутствием. Некогда было разбираться, кто и за что сидит. Вместе с осужденными по Рабочим законам батраками и подмастерьями на волю вышли убийцы, воры, фальшивомонетчики и рыцари с большой дороги. Среди них оказался и душитель мальчиков Гугон Щелкунчик, неизлечимый маньяк, которого ожидало колесование.
Великодушен и легковерен победивший народ. Милостива революция к униженным и оскорбленным.
Вскоре запылал и величественный дворец примаса. Как и в кентерберийских покоях, здесь были собраны редкие безделушки со всех трех частей света: гностические геммы на драгоценных камнях из Александрии, бесценные русские соболя, флорентийская мозаика, золотой потир базилевсов,[96] чеканная утварь армянских царей.
Погибла и библиотека, в которой были собраны богословские сочинения, еретические манускрипты Гермеса Трисмегиста,[97] географические карты, астрологические таблицы и наставления по медицине. Немало раритетов собрал Седбери. Можно только гадать о том, какие сокровища мысли хранились в его сундуках, чьи вещие письмена улетели с дымом.
Никто и крупинки не вынес под сюрко или коттой из хором изменника, приговоренного к смерти. Пусть полюбуется напоследок сквозь узоры решеток Тауэра на пламя возмездия. Не те же ли знаки огненные увидел Валтазар нечестивый на последнем пиру?
Никто, никто не избегнет расплаты.
Во внутреннем дворе Маршалси, похожем на смрадный колодец, нашли кошмарные орудия пыток. Джон Каменщик с выжженной буквой на лбу давал пояснения:
— Вот, братья, две доски из тяжелого дуба. Между ними засовывают такого, как я или ты, а сверху укладывают валуны один на другой, пока не раздавят ребра. А это крест святого Андрея, к нему привязывают приговоренных к четвертованию. А тут доски для вытягивания сухожилий, — переходя от машины к машине, он подробно, чуть ли не с удовольствием пояснял их устройство и предназначение. — В этот пресс зажимают ногу и кости дробят поворотом винта… Постой-ка, а где же корона стальная?.. Ага, завалилась, голубушка, за меха! Эту штуку, ребята, надевают на умную голову. Сначала, конечно, раскалят докрасна в горне, как кардинальскую шапку, а после наденут…
Наиболее чувствительных и сердобольных эти пояснения, сопровождаемые шутками висельника, бросали в дрожь. Но таких, по правде, нашлось немного. Изуверские пытки и лютые казни были в порядке вещей. Почти такой же суровой повседневностью, как «Черная смерть» или голод. Страшен, мучителен переход к вечному свету. И так короток, что не поймешь, где испытание духа, ниспосланное благою силой, а где козни дьявола. Ада боялись не меньше, чем тюрьмы с палачами. Кровь застывала в жилах при одной лишь мысли о муках вечных. В пыточный застенок не каждый заглядывал, зато насчет удовольствий, уготованных в преисподней, знали сызмальства. Церковные живописцы не скупились на красочные подробности. А уж фантазия играла безудержно.
Не пытки как таковые, не смертоубийство кровавое и казни смущали умы, а то, что казнят да пытают невинных. Поэтому почти каждый примеривал, как бы поудобнее разместить на всех этих досках изменника-примаса, «Хоба-разбойника» и прочих людоедов.
Перво-наперво кинулись разыскивать смотрителя тюрьмы — королевского маршала Имуорса, но того, понятно, и след простыл. Может, спрятался где или в Тауэре вместе с другими укрылся.
Жаль. По всему выходило, что ему первому сюда лечь надо. Одни считали — на дыбу, другие — на колесо.
Дом Ричарда Имуорса, конечно, разрушили, а заодно и жилища самых ненавистных судейских, стряпчих, присяжных.
В Саусуарке расколотили в щепки и лупанарии Уолуорса. Впрочем, не все. Обитательницы не дали. В чем были, в том и повыскакивали на улицу. Чего-чего, а драться эти раскормленные фландрские девки умели. С визгом, ором и такой затейливой бранью, что даже беглые матросы падали прямо посреди улицы, обессилев не столько от побоев, сколько от хохота.
Юный Бомонт угодил в самый разгар ночного сражения в квартале Красных Фонарей. Остановив первого встречного, он вежливо спросил, где можно найти предводителя.
— А тебе зачем, петушок?
— Я с поручением от его милости короля.
— Еще один! Дела, братцы… А ну-ка проваливай отсюда, сопляк, пока цел.
Лошадь у него отняли.
Хитроумно задуманный план потерпел фиаско. Не добираться же до Ротерхайта пешком, да еще в темноте. О переезде двора рыцарь не знал. До Виндзора было далеко. Пришлось искать приюта в одном из уцелевших лупанариев.
Глава двадцать шестая
Вступление в Лондон
Двенадцать пар весел одновременно легли на воду, гребцы сделали энергичный взмах, и королевская лодка отошла от причалов Тауэра. До Ротерхайта, расположенного на другом берегу, чуть ниже по течению, было рукой подать. Река сама несла, куда надо.
Сопровождать Ричарда вызвались граф Арондел, только что назначенный временным хранителем печати, эрл Солсбери и Бомонт. Примас и казначей присоединились в самую последнюю минуту, рассудив, что присутствие короля может оказаться куда более верной защитой, чем пушки Тауэра. Заранее договорившись, они поджидали его возле лодок. Продуманы были не только словесные аргументы, но даже наряд. Отставленный канцлер облачился в золоченую митру и епископскую далматику, а Ричард Хелз зябко кутался в черную мантию госпитальера.
Солсбери сперва заартачился, но примас весьма кстати напомнил ему, что на переговорах неизбежно будут затронуты интересы церкви.
— Я готов отказаться от Кентерберийского диоцеза, — брезгливо швырнул он наиболее веский довод. — Но митру епископа властен отнять у меня только папа.
— Или меч, — словно бы про себя, но достаточно громко сказал Арондел. — Вместе с головой.
Над водой курился туман, и противоположный берег скрывала непроницаемая завеса. Но уже явственно различался бьющий по нервам многоголосый гул. «Босоногая голытьба», как презрительно выразился верный себе Симон Седбери, загодя спустилась с холмов Блекхиза и заполнила всю прибрежную полосу королевского манора. Ее ощутимое с каждым гребком нарастающее давление леденило кровь.
Словно сквозь промасленную бумагу выступили неясные очертания известковой осыпи, лужок, прохудившиеся мостки причала. Ни отдельных голов, ни тем более лиц еще нельзя было различить. Плотно сомкнутая толпа казалась грозовой тучей, упавшей с небес.
С берега заметили и узнали ярко-синюю, расписанную золотом лодку. Разноголосый гомон пронзили ликующие крики, приветственные возгласы, смех.
96
Императоров Византии.
97
Мифический основатель алхимии.