Страница 115 из 118
— Прощай, Риган, — сказала она, как можно спокойнее. — Пожалуйста, дай мне пройти! — глаза ее умоляюще смотрели на него. — Пропусти меня. Твой сын остается тебе, как и договаривались.
Она двинулась, желая обойти его.
Ван дер Рис еле сдержал крик отчаяния. Как?! Она все-таки покидает его! И он не сумеет, не знает, как остановить ее. Эта женщина не принадлежит ему. Она никогда ему не принадлежала! Он летел к ней из Голландии на всех парусах! Ему не терпелось поскорее увидеть ее, сообщить, что он назначен губернатором Явы. Как он был горд этим! Еще недавно он чувствовал себя счастливым человеком. Только что он был новоиспеченным губернатором, имевшим красавицу-жену и двух сыновей... А теперь кто он? Не муж, не вдовец. Одинокий, несчастный мужчина. Господи, помоги вернуть эту женщину!
Его глаза умоляюще смотрели на нее, пытаясь уловить хоть какой-нибудь знак, намек, что он нужен ей, что небезразличен... Нет, нельзя ей позволить уйти из его жизни! Нужно как-то остановить ее, задержать, не пустить!
Сердце Сирены, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Оно так громко билось, что она была уверена: Риган слышал этот стук.
В глазах ее застыла мольба о том, чтобы он произнес слова, которые заставили бы ее остаться. Ну почему он молчит? Почему?! Неужели так трудно произнести несколько заветных слов? Или она так безобразна, так некрасива и не достойна этих слов? Он что, не может дождаться, когда избавится от нее? Нет, она тысячу раз права, что покидает этот дом! Сколько можно мучить его и себя?!
Бросив последний умоляющий взгляд на Ригана, который встретил его в замешательстве, она устремилась к выходу.
Дверь захлопнулась, и у ван дер Риса, словно под непомерной тяжестью, ссутулились плечи. Солнце покинуло его дом, а в сердце вселилась тупая боль. На ослабевших, ватных ногах он прошел в свой кабинет и, тяжело опустившись на стул, достал из стола бутылку рома.
Он испытывал потребность немедленно напиться. Он должен сейчас же напиться! Он утопит в спиртном все свои горести. И сразу полегчает. Он будет пить, пить, пить до отупления, до тех пор, пока не свалится без чувств, и тогда все сердечные боли, все душевные муки отступят. Он ничего не будет чувствовать. Он сделается совершенно бесчувственным! И слава Богу!
Но не успел он отпить из бутылки и нескольких глотков, как дверь кабинета распахнулась и влетел Калеб. Лицо его было испуганным, а глаза пылали гневом.
— Отец, Сирена уехала! Ты слышишь меня? Она уехала! Почему ты позволил ей покинуть нас?! — в отчаянии кричал он. — Она оставила Михеля и даже не попрощалась со мной! Почему ты отпустил ее? После всего того, что она сделала для тебя, ты позволил ей уйти? Ты лгал мне! — возмущенно кричал мальчик. — Ты говорил мне, что любишь ее, а сам... Зачем ты говорил мне неправду?!
В кабинет с грозным видом и с обиженно поджатыми губами вошла фрау Хольц. На руках она держала маленького Михеля. Не желая отставать от Калеба, экономка поспешила излить менееру свое возмущение:
— А что мне прикажете делать с этим младенцем?! Я старая женщина и не знаю, как обращаться с маленькими детьми. Ребенку нужна мать! Дети не должны расти без матери. Видите, он уже капризничает!
Она незаметно ущипнула малыша под одеялом, и он разразился пронзительно-громким плачем. Добившись от Михеля желаемого результата, фрау Хольц немедленно передала ревущего младенца в руки ошалевшего Ригана, но предварительно — для верности — еще раз легонько ущипнула ребенка.
— Вы отец, сами и смотрите за своим сыночком! Может, вам удастся объяснить ему, что маленьким детям матери вовсе не нужны!
— Вы что, сговорились против меня?! — взорвался Риган, с опаской взирая на орущего у него на руках младенца. — Немедленно прекратите вмешиваться в мои личные дела!
— Боже мой! Это ж какие теперь у вас личные дела?! — язвительно заметила экономка. — После отъезда мефрау у вас больше нет никаких личных дел!
— Ты лгал мне! — кричал Калеб, уже не стараясь сдерживать слезы. — Я ухожу из этого дома! Я попрошусь на корабль к капитану Дикстре. А если он не примет меня, то еще к кому-нибудь попрошусь. Я не желаю жить под одной крышей с человеком, которому нельзя верить. Ты говорил мне, что любишь ее, а сам... Ведь говорил же? Это твои слова, отец!
Господи! Неужели ему теперь нигде не будет покоя? Что они делают с ним? У него и без того так тяжело на душе, что хоть в петлю головой, а тут еще это! Как они не поймут, что Сирена сама не пожелала остаться с ним, что она не любит его, что он противен ей?! Разве с этим можно что-то поделать?! Он не мог силой заставить ее остаться в его доме! Ведь насильно мил не будешь!
— Калеб, сынок, я не лгал тебе. Я действительно люблю ее. Но я не могу и не хочу силой заставлять ее жить в моем доме.
— Если ты любишь ее, то почему тогда она не осталась? — недоуменно спросил мальчик.
— Видимо, потому, что она не любит меня! — с горечью в голосе воскликнул Риган.
Фрау Хольц выпрямилась и возмущенно заговорила:
— Нет, дорогой мальчик! Мефрау уехала потому, что наш менеер не счел необходимым сказать,что любит ее. Он, видите ли, или чересчур горд, или чересчур глуп и считает необязательным сообщать женщине о своих чувствах. Он полагает само собой разумеющимся, чтобы женщина сама догадывалась, как к ней относится мужчина!
— Наверное, Сирена это имела в виду, когда говорила, что мужчины думают не головой, а кое-чем другим! Я не знал, отец, как это применимо к тебе. Благодарю вас, фрау Хольц, за то, что объяснили мне.
При этих словах приступ гнева накатил на Ригана, и он еле сдержался, чтобы не выплеснуть свое негодование на мальчика и старую женщину.
— Ты никогда не понимал Сирену, отец. И я тоже не всегда понимал ее. Она не такая, как все. Наверное, она коварная женщина. Ты знаешь, что это значит, не так ли? — обеспокоенно спросил Калеб.
Фрау Хольц не выдержала и, сверкая гневными глазами, спросила:
— Позвольте поинтересоваться, менеер, когда вы говорили мефрау, что любите ее? Вы хотя бы разочек сказали, что не можете жить без нее? Или, может, вы когда-нибудь обмолвились, что глаза ее как яркие звезды на небе, а кожа нежна, как лепестки цветов?
— Хватит! — взревел наконец Риган, озираясь вокруг, как раненый, затравленный зверь.
— Хватит?! Нет, уважаемый менеер, не хватит! Это еще мелочи. Я бы вам еще не то сказала! Слишком долго я молча наблюдала со стороны, дивясь вашей глупости, бесчувственности и слепоте! Подойдите к окну, посмотрите и скажите мне, что видят ваши глаза, менеер!
Риган, нахмурив брови, подошел к широкому окну и изумленно ахнул, увидев поле с побегами мускатника в фут высотой.
— Мефрау и я сами посадили эти деревья. Она говорила, что хочет обеспечить будущее своего сыночка и юного Калеба, но я-то знаю — меня, старуху, не проведешь! — она делала это ради вас. Я с полной ответственностью могу заявить: мефрау сделала это для вас, менеер! И теперь скажите мне положа руку на сердце разве на такое способна женщина, которая не любит? Где и когда какая-нибудь женщина сделала столько для мужчины не любя его?! Вам нужно о многом подумать, менеер. Если мужчина нуждается в женщине, он не должен бояться сказать ей об этом! Настоящий мужчина не стыдится сказать любимой женщине о своих чувствах. Если вы поторопитесь, то еще можете вернуть ее! Менеер, потеряв ее, вы будете несчастны всю жизнь, вы будете потом казнить себя за собственную глупость и упрямство! Еще не поздно исправить свою ошибку. Поспешите, менеер!
Риган тупо смотрел на початую бутылку рома, стоявшую на столе. Что могут знать о любви одинокая старуха и мальчик, у которого еще молоко на губах не обсохло?! Как они смеют лезть к нему со своими дурацкими нотациями и советами? Он сам во всем разберется, когда выпьет как следует и успокоится.
— Убирайтесь вон отсюда! — закричал он, свирепея. — И возьмите у меня этого орущего ребенка!
— А что вы прикажете мне с ним делать? Без матери младенец пропадет! — сказала сердито фрау Хольц и, взяв у Ригана малыша, еще раз ущипнула притихшего было Михеля, и тот разразился новыми, более оглушительными криками.