Поэтический космос

Человек может расширить до бесконечности свой слух, свое зрение, даже ощущение своего тела, он может стать существом космическим уже сейчас, находясь в пределах земли. Наш глаз не различает ультрафиолетового излучения, наш слух не слышит ультразвука, мы не можем видеть многие реально существующие вещи, скажем, четвертое измерение, четвертую пространственно-временную координату вселенной. Не можем видеть вполне реальное искривление пространства и времени, открытое общей теорией относительности. С этим не мирится литература. Она создает свои модели мироздания, видимые, слышимые и воспринимаемые человеком, безгранично расширяющие пределы его восприятия.

Мистерия литературы — это, прежде всего, грандиозный проект космической переориентации человека.

Доктора философских наук Ю. Школенко, критикуя в книге «Космический век» теорию метакода, сообщает множество любопытных подробностей, на мой взгляд, только подтверждающих правильность моего пути. Приведу эти высказывания полностью:

«За рубежом да и у нас в стране предпринимаются попытки связать некоторые феномены общественного сознания, особенно культуру и искусство, с естественными феноменами во Вселенной, сопоставить нащупываемые наукой законы эволюции Вселенной с законами человеческого мировосприятия, образного мышления, подсознания. Задача на первый взгляд недостижимая, но в принципе не лишенная смысла, тем более что древняя идея единства космоса и человека, макро- и микрокосма, признается и обосновывается современными космологами.

К сожалению, подчас эта задача решается на уровне умозрительных построений, по сути дела, идеалистических и граничащих с мистикой. Например, американский физик Хейнц Пейджелс полагает, что единый «космический код», представляющий собой некое «послание», управляет не только естественными процессами во Вселенной, но и социально-культурными процессами в человеческом обществе. Существует ли «космический код», разумеется, не в виде «послания» от внематериального субстрата, то есть бога, а «встроенный» материей в самое себя, сказать пока трудно. Но вот генетический код, относящийся к биологической ступени движения материи, существует бесспорно. Проникновение в тайну генетического кода, программирующего развитие всего живого на Земле, конечно, может приоткрыть завесу еще более грандиозной тайны — возникновения живого из неживого… Этот процесс, как показывают последние данные астрофизики и земной планетологии, явно имеет не только земные, но и космические истоки. Однако считать запрограммированным этим генетическим кодом, в свою очередь ведущим начало от «космического кода», развитие разума и культуры на Земле было бы ошибочным. Социальные процессы имеют собственную природу и собственные закономерности — те самые закономерности, основу которых составляют коллективность и орудийная деятельность, о чем мы уже говорили и что снимает мистическую тайну с процесса превращения живого в разумное.

А между тем вот какие, например, изыскания в области космоса и культуры проводит профессор из Лилльского университета Б. Же (Франция). Анализируя сказки Пушкина (о попе и его работнике Балде, о мертвой царевне и семи богатырях, о золотом петушке и о царе Салтане), он усматривает в них «космическую ось социальности», которая, если она разрушается (скажем, отказ царя отдать звездочету шемаханскую царицу в благодарность за золотого петушка), ведет к гибели разрушителя. Профессор Же верно замечает, что всякая сказка уходит корнями в первобытное сознание, но само это сознание, по его мнению, уходит еще дальше — во все ту же «космическую ось», существа которой он не определяет. Собственно говоря, сам Пушкин оказывается здесь ни при чем, хотя подлинно космические мотивы, уже упоминавшиеся нами, были присущи его творчеству.

На наш взгляд, далек от строгой научности и Константин Кедров в своем эссе «Звездная книга», где он проводит мысль о действии в фольклоре разных народов, да и в некоторых художественных произведениях более близкой к нам эпохи (например, в повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича»), некоего «метакода», раскрытие которого якобы позволяет многое прояснить и в загадках древних цивилизаций, и в современном осмыслении единства человека и космоса. Так можно прийти к утверждению, что все сложности нашего существования и разнообразие нашей истории, эмоций, восприятия и т. п. были заложены в первичном «галактическом яйце», давшем начало нашей Вселенной, что, собственно говоря, и утверждал астрофизик И. С. Шкловский в своей в общем-то весьма содержательной и интересной книге «Вселенная, жизнь, разум», выдержавшей несколько изданий. Однако в философии это называется предопределенностью, провиденциализмом, преформизмом, фатализмом, которые чужды и материализму, и диалектике.

Конечно, рассуждения о «метакоде» импонируют человеческому пристрастию ко всему таинственному и чудодейственному. Но, как нам представляется, все это уводит в сторону от реальностей космонавтики и космического века».

Вот ведь как интересно: оказывается, у меня есть единомышленник — профессор Лилльского университета Б. Же. Жаль, что труды его опубликованы у нас лишь в 1983 году, спустя год после публикации моей статьи «Звездная книга». И уж совсем интересно, что неведомый мне американский физик Хейнц Пейджелс в том же 1982 году пришел к тем же выводам, что и я: есть единый космический код.

Критикуя астрофизика И. С. Шкловского, Ю. Школенко припомнил сразу три «изма»: провиденциализм, преформизм, фатализм. Не многовато ли для одного выдающегося ученого? Давайте вспомним, ведь во всех этих «измах» обвиняли и генетиков, первооткрывателей генетического кода.

Что же касается теории антропной инверсии человека и космоса, то она, по-моему, вполне созвучна такому высказывании Ю. Школенко: «Бесконечный человек, который пусть интуитивно, но справедливо именовался «микрокосмом» со времен античности, в конечном счете соизмерим не с конечной Землей, а с бесконечной Вселенной, с «макрокосмосом». Еще и еще раз мы убеждаемся в том, что Homo Sapiens есть в некотором роде Homo Cosmicus — «человек космический».

Термин «Homo Cosmicus» я впервые предложил в 1984 году именно в этом смысле. В журнале «Техника — молодежи» (1984, № 1) мой доклад был частично напечатан. Он заканчивался словами: «Мы стоим на пороге рождения человека космического».

Думаю, что существование или несуществование метакода — это вопрос не мировоззренческий, а сугубо научный. Тут покажет время.

Что же касается метакода на уровне искусства, то здесь его присутствие становится сегодня почти очевидным. Однако доводы уважаемого философа убеждают меня в том, что саму идею метакода понимают слишком буквально. Код вовсе не означает стопроцентной предопределенности истории человечества. Образно говоря, это как бы гениальный замысел природы и мироздания. Замысел изменчивый и подвижный во времени. Только с высот вечности линия мировых событий выглядит неподвижной. В нашем времени и пространстве она вычерчивается нами.

Когда же речь идет о метакоде в литературе, тут уж совсем тонкая материя. Мне бы хотелось предостеречь читателя и от буквального и от фантастического толкования реальности, о которой идет речь.

Метакод существует, возникла Метаметафора, но их живое воплощение в искусстве — дело сугубо творческое. Это поэтический космос, в реальность которого я твердо верю.

Многие недоразумения проистекают из непонимания самой сути слова «метафора». Существует представление, широко распространенное даже в критике, что метафора — это рассказ о знакомой реальности другими словами, как бы иносказание. Отсюда пренебрежение к метафоре как излишеству, некой риторической фигуре, дани изящной словесности.

На самом же деле истинная метафора всегда говорит о новой реальности, открывает ее. Необычные слова требуются для описания необычного, еще не знакомого человеку.

Метафора — это новое зрение, воплощенное в слове. Метаметафора — это новая космическая реальность, открытая человеком.

Метакод и Метаметафора — какая связь между ними? Этот вопрос я слышу довольно часто и ответить на это могу только метаметафорически: