Аромагия

Я подошла к журнальному столику и провела рукой по его поверхности. На перчатке остался слой пыли. Внимание привлек букет цветов на письменном столе, источающий слабый цветочно-пыльный аромат. В простой стеклянной банке были собраны почти засохшие розы в обрамлении физалиса и полыни. Странный выбор...

Признаюсь, я уступила недостойному любопытству и, выдвинув ящики, бегло просмотрела их содержимое. В первом ничего интересного не нашлось – какие-то безделушки: бусы, зеркальце, многочисленные заколки для волос, шляпные булавки, плитка дорогого шоколада.

А вот во втором ящике обнаружилась целая стопка портретов молодых девушек в разных позах и нарядах, словно фотограф не мог определиться, какой вариант лучше. Странно – фотографии довольно дороги, а какой смысл делать десяток похожих? К тому же было в них что-то странное.

Я нахмурилась: определенно, в этих снимках чувствовалось что-то знакомое, но...

Где-то хлопнула дверь и я, вздрогнув, быстро вернула на место «улики» и метнулась к книжной полке, сделав вид, что рассматривала потертые тома. Сердце отчаянно колотилось. Верно говорил инспектор Сольбранд, любопытство рыбку сгубило.

Распахнутая сильной рукой дверь ударилась о стену, но хозяин дома не обратил на это ни малейшего внимания. Следом за ним с чайным подносом в руках семенила все та же служанка, от которой по-прежнему едва уловимо тянуло экзотическим ароматом османтуса.

- Ох, это вы! – просияла она. – А я как раз заварила чай с бергамотом! И эклеры удались.

Все тот же шарфик пропавшей барышни Бирты украшал скромное платье служанки, и от этого стало жутко. Сердце заколотилось, ладони стали влажными... Мои догадки подтвердились, но лучше бы это было не так!

- Рейни, - шикнул на нее хозяин, - помолчи и ступай прочь. Я сам управлюсь.

Женщина торопливо поставила поднос на стол и, не поднимая глаз, удалилась, а господин Гюннар повернулся ко мне.

- Здравствуйте, - произнесла я осторожно, едва сдержав порыв попятиться.

- Здравствуйте. Присаживайтесь, - одарив меня странно пристальным взглядом, он указал рукой на кресло, и я послушно присела на краешек, сложив руки на коленях.

Под пронзительным взором фотографа, который, похоже, позабыл о своей роли рассеянного чудака, я чувствовала себя неловко и напряженно улыбалась. Хозяин дома сидел молча, предоставив мне самой начать беседу.

- Мне рекомендовали вас как прекрасного фотографа, и я хотела бы заказать семейный портрет.

- Портрет? – проговорил он, словно не понимая смысла слов. Пахло от него прогорклым маслом.

Я кивнула, потом, спохватившись, уточнила:

- Видите ли, мой сын приедет всего на два дня, и мне хотелось бы, чтобы к его приезду уже все было готово.

Господин Гюннар будто не слышал, пристально меня рассматривая. Ощущать себя букашкой под увеличительным стеклом было неприятно. Сжав пальцы, я глубоко вздохнула и поднялась:

- Простите, вижу, вас не заинтересовало мое предложение. – Голос мой звучал холодно и отчужденно. – Я дам знать, когда прибудет ваш заказ.

Едва я успела сделать несколько шагов, как меня догнал повелительный окрик:

- Распустите волосы!

- Что?! – переспросила я, невольно оборачиваясь, удивленная таким беспримерным нахальством. Косы мои были убраны под шляпку - ходить с непокрытой головой считалось неприличным.

- Распустите волосы! – резко повторил фотограф, вскочив.

- Вы слишком много себе позволяете! – бросила я, решительно взявшись за ручку двери. Теперь господин Гюннар стал мне откровенно неприятен, и подозрения превратились в твердую уверенность.

К тому же (с испуга, не иначе) я наконец вспомнила, почему портреты в ящике стола показались мне странными! Похожий был и у меня – изображение моей покойной дочки.

Привычная боль шевельнулась в сердце. После моей девочки не осталось даже фото - дагерротипия из-за длительной выдержки требовала долгого сидения в неподвижной позе, что для живого и активного ребёнка было практически нереально. К тому же художественные портреты были весьма дороги, а в те времена мы жили небогато.

Среди безутешных родственников были популярны такие съемки, когда мертвым придавали вид живых, чтобы сохранить образ дорогого человека. Но, если присмотреться, фальшь становилась очевидна.

Несложно догадаться, у фотографа столько разнообразных портретов умерших девушек! Он не просто причастен к преступлениям, он сам убийца!

Перепугавшись, я бросилась прочь, но меня остановил сильный рывок сзади.

«Почему я пришла сюда одна?!» - кольнула запоздалая здравая мысль, и на меня обрушилось беспамятство...

Придя в себя, я не сразу вспомнила, что со мной и где я нахожусь. Голова болела, а тело затекло от неудобной позы.

Попытавшись убрать упавшую на глаза прядь волос, я обнаружила, что мои лодыжки и запястья надежно связаны, а шляпка и шпильки исчезли. Похолодев, я вспомнила все и огляделась в панике.

Фотограф чуть поодаль спокойно занимался своими делами.

- Я сказала мужу, куда иду! – отчаянно храбрясь, заявила я громко. – И меня провожал его ординарец, он скоро вернется!

А ведь Утер действительно знает, где я! Вспыхнула и сгорела бенгальским огнем надежда: я ведь сама его отослала...

- Вы врете, - равнодушно бросил господин Гюннар, продолжая возиться с непонятным оборудованием, – но это не важно. Вы мне нужны и я вас получу. Они поймут.

Я глубоко вздохнула, пытаясь сдержать малодушный всхлип. Кто такие «они» и что означает «получу»? Кажется, он окончательно сошел с ума!

Господин Гюннар не дал мне времени для размышлений. Оставив непонятные приборы, он устроился на диване рядом со мной. От мысли о собственной беспомощности что-то внутри сжалось, а от остро-свежего запаха цитронеллы затошнило. Боюсь, отныне я возненавижу это эфирное масло. Разумеется, если успею.

- У вас чудесные волосы... – проговорил фотограф мечтательно, перебирая пальцами мои распущенные рыжие локоны и щуря глаза.

- Спасибо за комплимент! – едко ответила я, вздрагивая от случайного касания пальцев к шее (словно улитка проползла по коже!).

- Они будут прекрасно смотреться... – продолжил господин Гюннар, играя с длинными прядями. Он как будто пробовал на мне разные прически: собрал волосы вверх, потом перебросил через плечо, затем подогнул, как каре, не обращая внимания на мои попытки вырваться.

Внутри все дрожало от ужаса, а сердце отчаянно колотилось. Боги, милосердные мои боги, он обращался со мной, будто с куклой!

Наконец господин Гюннар наигрался и отпустил меня.

- Хорошо, что я наконец придумал, как раскрасить фотографию! – с довольным вздохом заметил он. Склонив набок голову, полюбовался мной, потом слегка поправил локон у самого лица и пробормотал: – Это пламя погасло бы на обычном дагерротипе... Я не собирался вас трогать, но не удержался. Ваши волосы достойны моего таланта! Рыжих у меня еще не было... Надо попробовать на черном шелке, это символично. А потом... Алый бархат или лучше кровь на белом?

Мужчина словно не замечал меня, должно быть, разглядывая мысленным взором композицию будущего шедевра.

Призвав на помощь все свое актерское мастерство, отточенное более чем десятью годами брака, я улыбнулась и кокетливо взглянула на господина Гюннара из-под ресниц.

- Я охотно буду позировать, только развяжите меня, пожалуйста... Согласитесь, так будет намного интереснее...

- Нет, вы попробуете сбежать, - непреклонно ответил он. - Вы все пытаетесь... Я сначала пробовал связывать, но все равно вырываются...

- Кто – все? – спросила я, перестав изображать пустоголовую кокетку.

Фотограф легко подтвердил:

- Все модели. Пойдемте, я вам покажу! Пора познакомить вас с подружками.

Он хихикнул, заставив меня похолодеть.

Господин Гюннар тащил меня на руках, даже не подумав развязать. Он пронес меня по коридору, затем по лестнице вниз, в подвал. Отпер дверь, открывая небольшую комнатку, заставленную старой потертой мебелью. Похоже на чулан для ненужных вещей.