Ночь огней

Забавно, что пятилетний сын Вонни хочет именно того, чего она больше всего боится. Она уже не помнит, хотела ли когда-нибудь побыть одна. Ей кажется, что она не существует, если ее никто не видит. Ей кажется, что ее кожа — прах, а кости — головоломка, которую способны сложить лишь опытные руки.

— Слушай, а может, останемся дома? — предлагает Вонни.

— Решайте скорее, — досадует Саймон.

Андре кладет руку на спину Саймона и проводит его к двери.

— Так мама едет или нет? — спрашивает Саймон.

Вонни хватает пакет с сэндвичами, подходит к двери и обнимает сына. Он кажется на удивление плотным, когда она притягивает его ближе. На улице Саймон забывается и берет мать за руку. По дороге к Таре они слушают радио. Вонни целует Саймона на прощание и смотрит, как Андре ведет сына к желтому дому с зелеными ставнями. Когда дверь открывается, мать Тары машет Вонни, но Саймон заходит в дом, не оглядываясь. Вонни знает, что детям необходимо заявлять о своей независимости. Она смотрит, как сын вбегает в дом, и последнее, что она видит, это его голубой нейлоновый рюкзак. В пикапе холодно, и Вонни дрожит. Андре садится на водительское сиденье и захлопывает дверцу. Вонни прочищает горло.

— Мы же договорились, что я поведу, — напоминает она.

— Точно, — соглашается Андре.

Он выходит, и Вонни садится за руль. Андре не по себе от перспективы ездить с человеком, подверженным приступам паники. Он возится с радио в поисках хорошей станции. Вонни выжимает сцепление, запускает двигатель и давит на газ. Она не водила почти пять месяцев. Неужели сцепление всегда было таким тугим, а руль — расхлябанным? Сегодня вечером Андре рядом, и силовое поле не должно возникнуть. Но в груди Вонни нарастает волна упреждающей паники. Она знает, что должна глубоко дышать или даже положить руку на живот, чтобы проверить, поднимается ли он во время вдохов. Она проделывает это у знака «Стоп», и ей становится немного легче.

После центра Чилмарка дорога идет в гору. Справа — болота, залитые водой, аза ними — бухта Менемша. Из-за высокого тростника неясно, где можно пройти, а где камнем пойдешь ко дну.

Вонни поворачивает налево, на безлюдную дорогу Мошап-Трейл, которая идет вдоль океана. У Вонни сводит живот. Она натянута, как струна. Индейцы назвали эту дорогу в честь легендарного великана, который хотел попасть за Гей-Хед, на остров Номанс-Ленд. Во время отлива великан бросал огромные валуны в океан, но потом, как рассказывают, устал. Он не смог покинуть свой остров. Край земли, думает Вонни. Последний оплот перед бездонным океаном. Паника поднимается снова, на этот раз в горле. Вонни останавливает машину на обочине, как прочитала в книге, и ждет, пока страх утихнет. Потом она попробует еще раз, не желая просто сдаться.

Андре наблюдает за ней, но ничего не говорит. Он протягивает руку к бумажному пакету с ужином, достает сэндвич и начинает его разворачивать.

— Это обязательно? — спрашивает Вонни.

— Не в обертке же мне есть.

Вонни выключает радио и слушает ветер и шорох целлофана. Небо темнеет. Ей тридцать четыре года. Она боится пустой дороги.

— Вылезай, — внезапно говорит Вонни.

Андре прекращает разворачивать сэндвич и смотрит на жену с удивлением.

— Может, я не прав, но разве не ты завернула чертовы сэндвичи в два слоя целлофана?

— Вылезай, — повторяет Вонни.

— Не надо так нервничать, — говорит Андре. — Я не позволю тебе вести машину, если ты будешь нервничать.

Вонни злобно смеется.

— Ты мне не указ.

— Я этого не говорил.

— Ладно, — совершенно спокойно произносит Вонни. — Садись за руль.

Андре бросает сэндвич в пакет, выходит, плотно захлопывает дверь и обходит автомобиль сзади. Вонни чувствует, как накатывает волна, скорее ярости, чем страха Она не будет так жить. Не будет считать секунды, мили, шаги. Если силовое поле убьет ее, так тому и быть. Пусть Андре воспитывает Саймона, пусть он снова женится, на ком-нибудь помоложе, кто не боится темноты. На стюардессе. Автогонщице. Цирковой акробатке.

Вонни видит в зеркале заднего вида, как Андре обходит пикап. Он — мазок черной краски, тень поверх ее тени. Ее нога, такая слабая, делает нечто поразительное. Она со всей силы давит на газ. Прежде чем Андре берется за ручку дверцы, Вонни трогается с места. Она едет к горизонту. Паника поднимается выше, прямо в голову. Вонни мельком смотрит в зеркало заднего вида и видит Андре. Пакет с ужином накреняется, и все высыпается на пол. Сигареты летят с приборной панели, как шрапнель. Вонни смотрит на спидометр и видит, что выжимает шестьдесят пять миль. Ее охватывает возбуждение или ужас — она уже не различает симптомы. Ее сердце колотится, а руки потеют, но голова приятно кружится. Так вот как это может быть! Вонни издает горлом звуки, как будто двигает машину силой воли. Она одна во всем мире, и ей это нравится. Она не боится заблудиться, потому что ей некуда возвращаться. На границе силового поля Вонни давит на тормоз. Начинает подниматься паника, и Вонни говорит себе, что бояться нечего. Она проехала четверть мили зимним вечером и бросила мужа на дороге. Она разворачивается на сто восемьдесят градусов.

Когда она останавливается рядом, Андре распахивает дверь и выдергивает ключи из зажигания. Глаза Вонни сияют. Она не отпустит руля.

— Ты рехнулась? — вопит Андре.

Он вытаскивает ее из машины. Отходит в сторону, затем поворачивается к ней.

— Никогда так больше не делай, — хрипло говорит он. — Ты меня слышишь?

Вонни откидывает голову назад и пытается разглядеть небо. Завтра она начнет потихоньку садиться в пикап, просто сидеть, затем пятиться по подъездной дорожке. Ей посоветовали ставить маленькие цели, и теперь она понимает, что могут пройти недели, прежде чем она вывернет на улицу. Она будет хранить в карманах куртки леденцы; она обязательно возьмет карту и зальет полный бак бензина. Она вернется сюда рано утром и на этот раз будет готова.

Глава 7

Разговоры с незнакомцами

Всю весну Элизабет Ренни наблюдает, как соседка катается взад и вперед по подъездной дорожке. Шины убаюкивающе шуршат по грязи и гравию, пока Элизабет Ренни развешивает простыни на веревке, сыплет корм в птичьи кормушки, сражается садовыми ножницами с непокорной сиренью, которая уже начинает голубеть. Время от времени Элизабет Ренни машет рукой, но чаще всего просто не обращает внимания на соседку. Разве можно вежливо спросить у Вонни, какого черта она проделывает колеи в своей подъездной дорожке и тратит море бензина?

Элизабет Ренни недавно сделала нечто ужасное. Она изменила завещание и все оставила Джоди. Разумеется, наследство не слишком велико: небольшой сберегательный счет, личные вещи и то, что удастся выручить за дом. Адвокат приехал в назначенное время, но прежде чем позволить подписать бумаги, трижды спросил:

— Вы уверены?

Раньше наследницей была Лора; после ее смерти остатки наследства поделили бы все три внука. Элизабет Ренни соглашается с адвокатом, что новое завещание несправедливо. Она решила, что имеет право поступить неправильно. В конце концов, это ее деньги, ее дом, ее смерть.

Ни дочери, ни Джоди она ничего не сказала и говорить не собирается. Новое завещание ее изменило. Она больше не верит, что сумеет обмануть смерть, сама выбрав время и способ ухода из жизни. Она хочет видеть, как взрослеет Джоди. Теперь, когда уже почти поздно, Элизабет Ренни хочет просыпаться по утрам. Она старая женщина, которая скоро может совсем ослепнуть. И она хочет жить. Она чувствует, как все внутри замедляется. Странное чувство, как будто время сместилось. Она знает, что умирает. Нелепая смерть. Ее погубит не болезнь или несчастный случай, а это замедление. Она по-детски боится, что, когда ее не станет, мир исчезнет. Птицы, деревья, небо — все испарится в час ее смерти. Она никогда не считала себя особенной, но теперь убеждена, что весь мир содержится в ней.

Она решает привести дом в порядок. Нанимает старьевщика расчистить чердак, выбрасывает старые бусы и обколотые тарелки. Джоди целую неделю убирает во дворе каждый день, но Элизабет Ренни все еще недовольна. Хотя в сосне живет дятел, она хочет срубить полумертвое дерево, прежде чем оно рухнет на ее дом. Нужно, чтобы дом был пригоден для продажи, когда придет время. Она подходит к пикапу на холостом ходу и застает врасплох Вонни, которая поспешно переключается на нейтральную передачу и хватается за ручной тормоз.