Кто-то должен

— Константин, по батюшке Константинович. Я привык, что секретарша докладывает. Знаете, как они это делают, — он наклонился к Дробышеву, хихикнул, — пишут на листочке и кладут перед начальником, чтобы не затруднять их память. Поскольку визитных карточек у нас нет. Буржуазные предрассудки. Позвольте и супругу мою — Клавдия… Просто Клава. — Он чему-то усмехнулся. — Между прочим, монографию вашу я читал, весьма солидное сочинение, и я бы мог…

Дробышев предупреждающе поднял руку:

— Давайте сперва о ваших делах, Константин Константинович. Что вы хотите от меня?

— Я? — Селянин изобразил удивление. — Ничего не хочу. Ничего! — торжествующе возгласил он. — Это ее идея. Клава считает вас, так сказать, высшей инстанцией. Морально и технически.

— С чего вы это взяли… — укоризненно обратился Дробышев к Клаве, не требуя ответа.

Она вспыхнула. Зеленые глаза ее заблестели так мучительно, что Дробышев перевел взгляд ниже, на ее шею, фигуру.

— Во-первых, я давно, еще когда прочла статью в «Вечёрке»…

Глупейшая, развязная статья, его расписали так, что стыдно было перед знакомыми. И вот нате — оказывается, он для кого-то возник в этаком елочном обличье, расцвеченный, приторный до изжоги. Самоотверженный Рыцарь Науки, Борец за Истину, Бескомпромиссный Защитник Нового — черт-те что, и теперь в глазах этой особы он именно такой. И глубокомысленная важность на его лице, его сдержанность, скромность — все из этого набора…

— Чушь, чушь! — сказал он как можно скромнее.

— И мне еще Щетинин говорил…

— Какой Щетинин? Журналист? Популяризатор?

Уловив его гримасу, она виновато кивнула, но тут вмешался Селянин:

— Я вам все объясню. Щетинин дал статью обо мне в «Огоньке», уже после всей этой истории с КБ.

Он говорил, убежденный, что Дробышев читал статью в «Огоньке», и слышал выступление по радио, и вообще он должен знать о Селянине, не может же он не знать, если это печаталось в центральной прессе и передавалось на Союз по первой программе.

— Вы уж простите, я человек темный, — поехидничал Дробышев. — Начну-ка я с азов. — Он взял описание разработки Селянина, перелистал вводную, нашел схему. Форсирование подзарядки аккумуляторов. Добавки… Асимметричный ток по свободной схеме…

— Понимаете разницу с обычными устройствами? Обратите внимание на токовую диаграмму. Вот этот участок… — нетерпеливо подсказывал Селянин. — В нем весь фокус. Вам самому, пожалуй, не разгадать, тут есть тонкости. Я ведь не просто ввожу добавки… Давайте я вам…

Поразительно, до чего этот человек умел восстанавливать против себя. Вроде бы естественная вещь — помочь разобраться в схеме, так ведь обязательно с подковыркой, и тон оскорбительно поучающий.

Дробышев прищурился, сказал, глядя на Клаву:

— А я-то думал сам одолеть. Поскольку я дроби проходил…

— Костя, ты мешаешь, — с неожиданной силой произнесла Клава, и лицо ее, освободясь от вымученной улыбки, стало жестким и необычным.

— Да нет, он мне не мешает, — небрежно сказал Дробышев, продолжая с интересом следить за ней. — Вы, Константин Константинович, пока что рассказывайте, в чем у вас конфликт.

— Каюсь, недооценил. — Селянин театрально раскланялся. — Видишь, Клава, я не мешаю. Денис Семенович, подобно Юлию Цезарю, может и слушать, и читать, и мыслить… Он все может.

Клава умоляюще посмотрела на Дробышева, и он смолчал. Самое лучшее, что он мог сделать, — выискать слабое место, ткнуть в него Селянина и покончить на этом. Щелкнуть его по носу. Изящно так, по всем правилам… Не бог весть какая разработка, а фанаберии сколько…

— История моя в некотором смысле типичная. Стереотип. Изобретатель, фигура для таких, как вы, поднадоевшая, их истории всегда повторяются. — Селянин наконец уселся, вытянул ноги и, перестав скоморошничать, перешел к делу. Эту часть рассказа он излагал затверженно, рекламно-отработанными фразами.

Два года назад он предложил новую систему подзарядки. Она давала значительную экономию и, конечно, сулила полный переворот. Вскоре выяснилось, что над аналогичной темой работает конструкторское бюро, возглавляемое неким Брагиным. Разумеется, метод Селянина был лучше, проще, но попробуй тягаться с целым коллективом, тем более что первые испытания метода выявили всякие недоделки. Селянин попробовал добиться средств на постройку опытных моделей. Куда там. Докладные пересылают в КБ на заключение, и там, ясное дело, рубят под корень. Селянин опротестовывает, он требует комиссии. А кто в комиссии? Опять же — люди, связанные с КБ. Правда, попал туда профессор Чертков, и он, естественно, написал особое мнение — вот оно, — где высоко оценивает. Однако вскорости он умер. Селянин решил тайком, собственными силами изготовить установку, поскольку он начальник электроцеха и в его распоряжении есть некоторые средства. В это время его вызывает начальник КБ Брагин, вернее — бывший начальник, а ныне переведенный с повышением в главк, и этот Брагин предлагает сотрудничество. Схему можно продвинуть, доработать, конечно, придется взять Брагина в соавторы. Селянин отказывается, пишет министру. Опять комиссия. И тут обнаруживается, что Селянин использует служебное положение, незаконно строит опытную установку. Дирекции нагорело. Селянина сняли с начальника цеха. Он обжаловал в печать. Щетинин взялся за это дело и напечатал статью в «Огоньке». Но от этого только круче завертелось. Дирекция обозлилась. Селянина зажали по всем правилам. Тем более что Брагин, несомненно, способствовал. У Брагина всюду связи. Куда только ни обращался Селянин — и в обком, и в профсоюзы, и в Комитет по технике, и в прочие комитеты. Чтобы вскрыть подоплеку этого дела, он теперь добивался разоблачения Брагина. И разоблачения дирекции. В профсоюзах и даже в комитетах сидят неспециалисты, они, как положено, направляют на отзыв, и рано или поздно все опять возвращается в тот же круг. Даже в Академии наук, напуганные Брагиным, уклоняются или же пишут что-то невразумительное…

Рассказ его от частого повторения выцвел, стерся, приобрел застарелую безнадежность. Дробышев слушал вполуха, отмечая про себя знакомые имена. Однако виду не подавал. Лицо его выражало скуку человека, давно знающего все наперед. Внутренне он развлекался, представляя фигуру Селянина в министерстве, в приемных кабинетах, где после его жалоб и угроз вызывают секретаршу и предупреждают, чтобы с этим параноиком даже по телефону не соединяли. Представлял этих непроницаемых, тертых ребят из Госкомитета, которые на второй минуте отфутболивали его невесть куда. Нелепые манеры Селянина в кабинетах президиума Академии со всем их церемониалом. Или, наконец, Селянин у зампреда. Как Селянин желчно оглядывал длинный полированный стол, белый пульт, кнопки, ковер… Как он фыркал… Кошмар. При таких манерах лучше вовсе не показываться на глаза. От личного появления он только проигрывал. Он раздражал, прямо-таки напрашивался на отказ. Конечно, от этого он пуще ожесточался. И сам цеплялся по всякому поводу. На каком-то активе его назвали склочником или сутягой, он подал в суд за клевету. Кроме Брагина он уже привлекал к ответственности и тех, кто поддерживал Брагина, и свою дирекцию, и членов комиссии. Против него возбудили дело за злоупотребление по работе. То есть не возбудили, а «состряпали», потому что — разве он себе брал материал, ведь он опытный образец хотел сделать. Он обжаловал приговор, он обратился в прокуратуру, требовал сменить судью, на которого, несомненно, оказали давление…

— Ого, широкий фронт у вас образовался, — не вытерпел Дробышев.

— Еще бы. Они все связаны. Одна шайка-лейка. Я установил — никому нельзя спускать, иначе… — Он выразительно скрючил пальцы, вертанул, изображая, как сворачивают ему шею. — Им только дай почувствовать слабость. Наоборот, тут надо наступать! — Он помахал кулаком, заговорщицки зашептал: — Они ведь побаиваются! Никто из них не заботится о государственных интересах. Я знаю, я отвечаю за свои слова. — Он наклонился к Дробышеву. — Прихожу я, доказываю, убеждаю, а у него в глазах — как бы выскользнуть. С какой стати он будет вмешиваться? Зачем ему это нужно? Экономия? А что ему экономия, не его деньги экономят. Понимаете, ему не больно, ему и так неплохо.