Страница 40 из 116
- Здгаствуйте, - Анфиса Павловна со смешком ответила на приветствие Ефима, многозначительно посмотрела на него. - Как вы себя чувствуете после вчегашнего? - И спрятав усмешку, добавила: - Не болит голова после выпивки?
- Не болит, - ответил Ефим, уловив подтекст в вопросе машинистки. - Я до позднего вечера проветривался в «Сокольниках». Так что все в порядке.
Машинистка вперила в него недоверчивый взгляд.
- А почему вы нас так внезапно покинули?
Ефим не успел ей ответить.
- Сегал! - раздался голос Гапченко из кабинета. - Зайди ко мне!.. Что это ты вчера сбежал из дома отдыха? - спросил с подозрительной улыбочкой, когда Ефим вошел к нему. - Сперва куда-то надолго исчез с Алевтиной. Потом она вернулась одна и всех озадачила: «Мой кавалер дезертировал». Ну, и как? Как там у вас?
Никакой охоты исповедоваться, а тем более пускаться в подробности вчерашнего дня у Ефима не было, и он коротко ответил.
- Никак!
Гапченко не сумел скрыть разочарования:
- А я думал, все в порядке! Все видели, как ты увел ее в лес. Может, ты скромничаешь?
- Повода нет.
- Чудак ты, ей-богу! Я бы на твоем месте не растерялся! - Гапченко немного помолчал и круто повернул разговор. - Ты не забыл нашей встречи с Великановой?
- «Я не могу забыть!...» - пропел Ефим строчку из популярного танго.
- Шутки плохи, Ефим, впрочем... - Гапченко глянул на часы. - Нам пора к Гориной. Надеюсь, там все прояснится.
Ефим не видел Горину недели три. Ему показалось, что она стала еще привлекательнее, еще женственнее, но лицо побледнело, в уголках рта чуть наметились морщинки.
- Ругаете меня, Федор Владимирович, за моего протеже? - спросила она с полуулыбкой, глянув на Ефима. - Хлопот с ним полон рот?
- Нет, ругать не за что. Сегал - работник дельный, но хлопот с его приходом действительно поприбавилось. Вчера редакцию посетила Великанова. Это тоже плод активной деятельности Сегала, - пояснил Гапченко не то осуждающе, не то одобрительно. - Вы, конечно, знаете о ее визите?
Горина утвердительно кивнула:
- Да, и она требует немедленно отстранить Ефима Моисеевича от работы в редакции, направить в цех.
- Хоть сейчас, с удовольствием! - как ему показалось, искренне ответил Ефим.
Горина улыбнулась.
- Извините, что-то не верится... Но если даже вы сказали правду, мы с редактором такого удовольствия вам не доставим. Верно, Федор Владимирович?
Гапченко неопределенно пожал плечами, усмехнулся.
- А может быть, Ефим Моисеевич по своей горячности действительно хватает через край? - неожиданно спросила Горина.
У редактора хватило бы ума дать какой-нибудь необязывающий ответ. Но он хорошо знал Горину - не пройдет! Собравшись с духом, сказал:
- В большинстве случаев Сегал прав. Только он, вы верно подметили, очень горяч.
- Наверно, это хорошее качество для журналиста? - улыбнулась Горина.
- А к чему оно приводит? - возразил Гапченко. - Если бы я не рассчитывал на вашу поддержку, пришлось бы нам, несмотря ни на что, с ним расстаться.
Слушая Гапченко, Зоя Александровна хмурила брови, горестные складочки у рта обозначились резче. Она повертела в руках карандаш, постучала им о край стола.
- Дела! - произнесла со вздохом. - Признаться и мне достается на орехи из-за Сегала. Да и ему, как я понимаю, нелегко? - она сочувственно поглядела на Ефима. - Знаете, Федор Владимирович, он и меня заставил кое о чем призадуматься.
Гапченко уперся взглядом в настольный календарь, будто изучал его, молчал.
- Я убеждена в правоте Сегала, - продолжала Горина. - Однако, к сожалению, со мной не всегда соглашаются. И не только в райкоме, но и повыше. - Она не назвала, кто именно повыше с ней не соглашается. Об этом нетрудно было догадаться.
- Зоя Александровна, вы - парторг ЦК. Неужели и там вас не понимают? — напрямик спросил Ефим.
Горина слегка покраснела, провела пальцами по лбу.
- Видите ли, Ефим Моисеевич, наши оппоненты - она так и выразилась: «наши оппоненты», утверждают: ставить вопросы так резко, обнаженно, посредством заводской печати нельзя. Как ни прискорбно, мне самой от себя приходится прятаться за старую русскую пословицу: «один в поле не воин».
- Почему же «один», Зоя Александровна? Вот я, например, всегда рядом с вами, Федор Владимирович тоже! - выпалил Ефим.
Гапченко продолжал внимательно изучать взглядом настольный календарь. Горина невесело рассмеялась.
- Святая вы простота, Ефим Моисеевич! И как это у вас соседствуют - зрелый мужской ум, я бы сказала, не по возрасту мудрое знание жизни, и почти детская непосредственность! В общем, так, - сказала она, - Сегала мы в редакции оставим, но с условием...
Ефим хотел сразу же возразить, но Зоя Александровна посмотрела на него со спокойной твердостью, повторила:
- С условием: несколько поумерить наступательный пыл.
- И мне думается, так лучше будет, - наконец высказался Гапченко.
- Кому лучше? - раздраженно спросил Ефим.
Гапченко снова уставился на настольный календарь, промолчал.
- Что ж, товарищи, подытожим, что у нас с вами получилось. - Горина написала на чистом листе бумаги единицу. - Первое, - произнесла вслух, - дельцов из комбината питания Ефим Моисеевич разоблачил правильно, хотя и не всем воздано по заслугам. Но все-таки... Второе, о враче Богатиковой. Вопреки сопротивлению некоторых лиц, она от обязанностей парторга медсанчасти освобождена, по партийной линии ей объявлен строгий выговор... Третье, товарищ Цидилкин из состава парткома завода выведен, по административной линии строго предупрежден. Как видите, товарищ Сегал, трудитесь вы не зря. Спасибо вам, - она протянула Ефиму руку, - по крайней мере, от меня.
- Тебе, Ефим, все понятно? - спросил Гапченко, когда они вернулись в его кабинет.
Ефим повременил отвечать редактору по существу. Нет, ему было многое непонятно. Так и следовало бы сказать, но он прекрасно знал Гапченко. Во избежание пустой полемики полушутя ответил:
- В общем и целом...
Казалось, редактор вздохнул с облегчением:
- Ну и хорошо.
Его, решил Ефим, вполне устраивало, что парторг ЦК фактически взяла на себя ответственность за прошлые и будущие действия Сегала.
- Первое мая не за горами, - сказал Гапченко, - вот и напиши большой очерк. Можно на разворот. О лучших мастерах завода. Тема тебе близка. Желаю успеха!
Прежде чем отправиться в цеха по заданию, Ефим решил часок-другой полистать последние номера толстых литературно-художественных журналов. По обыкновению он уединился в читальне парткабинета, уселся в свой излюбленный уголок. Тихо... На столе - стопки журналов. Можно рассеяться и отдохнуть. Но Ефим сам себя обманывал, надеясь перебить чтением гнетущие мысли, которые возникли после встречи с Гориной. В ушах звучали ее слова: «Я убеждена в правоте Сегала... Со мной не соглашаются... Наши оппоненты утверждают обратное...»
Уже не в первый раз Ефим задумывался: что происходит? Он, советский журналист, пытается, как повелевает ему долг и совесть, активно вмешаться в жизнь, высветить ее негативные стороны, назвать поименно тех, кому чужды интересы народа. Но по мнению работников райкома партии, разоблачая скрытых врагов общества, он наносит обществу вред, потому что, выводя на чистую воду должностных лиц членов партии, бросает тень на саму партию... Логика!.. О нем уже «создается мнение» как о клеветнике, хотя он пишет только сто раз выверенную правду.
Как увязать это с неоднократными указаниями Ленина о более строгом спросе за проступки с членов партии? Выходит, его, Сегала, оппоненты пребывают в глубоком конфликте не столько с ним, сколько с ленинскими заветами! А пороки, с которыми не борются, естественно, не убывают. Наоборот, множатся, растут, и кто знает, какие размеры и формы обретут через двадцать, тридцать лет...
Предположим, рассуждал Ефим, в райкоме партии почему-то не действуют сообразно государственным, народным интересам, не доросли до их понимания, если судить, к примеру, по Великановой. Но ведь Горина не находит поддержки и в партийных верхах!.. В результате союзники, он и Горина, оказались как бы по одну сторону баррикады, а райком, аппаратчики ЦК партии - по другую, вместе с охраняемыми ими Грызо, Богатиковой, Гордиенко, Цидилкиным и прочими. Вот какая диалектика обнаруживается, какая расстановка сил вырисовывается! Есть от чего свихнуться...