Страница 26 из 116
- Пожалуй... Только не наперекор совести.
- Не спорю. Ну что ж, Ефим Моисеевич, доброго вам нового года, счастья и нашей общей победы!
- Спасибо, Зоя Александровна. И вам мои лучшие пожелания, самые лучшие. До встречи в 1945-ом году!
* * *
Собираясь на новогодний праздник, Ефим придирчиво осматривал свое отражение в большом волнистом зеркале, вправленном в общежитский шкаф. Отражение было карикатурным, как в комнате смеха.
- Хорош, хорош, - хохотали соседи по комнате, - невеста от тебя, такого, с ума сойдет.
Ефим уложил в старенький портфель, купленный на толкучке, бутылку водки, кое-что из съестного. Глянул на часы - десять. Пора. Надел пальто, кепку, сунул поношенные штиблеты в новые калоши.
- Ну, товарищи, с Новым годом! Всего вам хорошего и больше того! - провозгласил он. - Веселой встречи!
... Предновогодний вечер был тихим. Небо затянулось серой пеленой. Медленно летели и как бы нехотя опускались на землю редкие снежинки. Лунный свет, пробиваясь сквозь дымчатую завесу, казалось, золотил и небо, и дома, и снежинки. Ефим не спеша шагал по пустынной улице. Легкий морозец бодрил его, настроение было приподнятое: впервые за последние несколько лет предстоит ему встреча Нового года в домашней обстановке! «Счастливый я все-таки, - радовался он, - есть судьба, что ни говори, есть. Судьба уберегла меня от смерти на войне, от тяжелого увечья. Это ли не счастье?»
Трамвай быстро доставил его к деревянной окраине Москвы. Крошкиных он нашел скоро, прошел небольшой двор, постучался в дверь.
- Фима, вот умничка, что пришли! - защебетала Тина. - Наши уже в сборе. Проходите, раздевайтесь.
Из небольшой уютной прихожей Ефим прошел вслед за Тиной в залитую ярким светом, заполненную людьми, нарядную столовую. Кроме редакционных сотрудников здесь были несколько юношей и девушек, представительный мужчина средних лет, седая, румяная и важная - на манер старой барыни - пожилая женщина, невысокий полненький старичок, чертами лица очень схожий с Тиночкой. Сама Тина, одетая в голубое, очень модное бархатное платье с короткими рукавами и глубоким вырезом на груди, вертелась как юла, подтанцовывала, тараторила, хохотала. Она познакомила Ефима с родителями, молодежью - своими родственниками, и, наконец, с представительным мужчиной.
- Чернышов Константин Иванович, - отрекомендовался тот и со значением добавил: - Научный сотрудник.
- Мой близкий друг, - кокетливо подсказала Тиночка, - прошу любить и жаловать.
Отойдя от Чернышова, Ефим вспомнил о своем портфеле, оставленном в прихожей.
- Алевтина Михайловна, - позвал он, - разрешите вас на минуточку, по секрету.
- По секрету? - лукаво переспросила Тина. - Какие могут быть секреты под Новый год?
В прихожей он протянул ей портфель.
- Возьмите, пожалуйста, я тут принес немного... пригодится к столу.
- Это еще что за новости?! - рассердилась Тина. - У нас всего приготовлено - хоть отбавляй!.. У папочки на работе... - Она вдруг замолчала, прикусив нижнюю губку. - В общем, будете уходить - захватите все это домой. Слышите? Ишь какой! И смотрите у меня! — с этими словами она упорхнула к гостям.
Старинные, с мелодичным медлительным боем часы в столовой пробили одиннадцать.
— Друзья, прошу всех к столу, - пригласила Алевтинина мама, — проводим Старый год.
Раздвижной дубовый стол, накрытый парадной скатертью, манил к себе аппетитными закусками, винами, водками. Хрустальные фужеры и рюмки отсвечивали, переливались радужными огоньками, фарфоровые тарелки, серебряные столовые приборы - богатый стол. Такой и в мирное время сделал бы честь гостеприимным хозяевам. А сейчас война...
Во главе стола, на мягком, с высокой резной спинкой стуле восседал Тинин отец. По правую руку от него - символично подчеркнув это право - сел Константин Иванович. С ним рядом - Тиночка, Ефима она усадила возле себя. Константин Иванович и Федор Владимирович, взявшие на себя роль виночерпиев, наполнили рюмки и бокалы.
- Выпьем, друзья, за Старый год, приблизивший нас к Победе, - провозгласил тост Федор Владимирович. Зазвенел хрусталь, выпили все до дна.
- Закусывайте, гости дорогие, чем бог послал, - пригласила Тинина мама.
Константин Иванович наклонил кудрявую голову к Алевтине, посмотрел на нее преданным собачьим взглядом, ласково спросил:
- Тинуля, что тебе положить на тарелочку?
- Всего понемножку, Костенька... А вы почему не закусываете, Фима? — строго спросила она. Проворно орудуя серебряной, с витой ручкой лопаткой, она наполнила тарелку Ефима горкой вкусных закусок. Выпили еще по одной, без тоста. За столом стало шумно, смеялись, переговаривались, шутили. Ефим слегка захмелел, а Тиночка на все лады расхваливала его своему другу:
- Знаешь, Костя, это настоящий герой, фронтовик. А какие чудеса он творил в литейном цехе на посту мастера, а в нашей редакции что творит, что творит!..
Константин Иванович с еле скрываемым недоверием смотрел на щуплого, смугло-бледного Сегала, одобрительно покачивал крупной кудрявой головой, вежливо приговаривал:
- Замечательно, удивительно, весьма! - Чувствовалось, что за натянутой учтивой улыбкой скрыто равнодушие, больше того, Ефим заметил: Константину Ивановичу наскучили Тиночкины реверансы в сторону него, мужчины-паренька.
«Что за отношения, - думал между тем Ефим, - у этого научного субъекта и Алевтины? А тебе, собственно говоря, какое дело?» - спросил он себя. И внутри него будто зазвучал потаенный голос: «Тебе далеко не безразлично, просто друзья эти два человека или нет...»
Не слушая лепета Тины, он смотрел, как шевелятся ее слегка подкрашенные губы, как поблескивают васильковые глазки, как в розовых мочках сверкают бриллиантовые сережки. Он любовался Тиной. В эти минуты она казалась ему если уж не очень красивой, то, по крайней мере, необыкновенно привлекательной. Но он хотел гармонии, - пытливо глянул в Тиночкины глазки, желая проникнуть в душу, и увидел лишь перемежающиеся огоньки, вроде отблесков на стекляшках. Ему стало не по себе... Неужели она вся напоказ? А что в подтексте? И есть ли он вообще у нее, подтекст?..
- Друзья, без пяти двенадцать, - раздался глуховатый голос Гапченко. - Новый год на пороге.
Снова наполнили бокалы, включили радио, ждали боя кремлевских курантов. Ждали стоя, напряженно, молча. И вдруг зазвучали переливы башенных колоколов, главные часы государства торжественно пробили двенадцать раз. «С Новым годом, товарищи!» - поздравил диктор центрального радио.
- Ура! - дружно откликнулось застолье.
После обильного ужина Алевтина, сияющая, возбужденная, пригласила всех в гостиную. Она шла впереди, ведя под руки Константина Ивановича и Ефима. Вместительная гостиная казалась тесной от кресел, пуфиков, диванчиков, ковриков, вышитых подушечек... Одно пианино торчало черным пятном и выглядело здесь ненужным, лишним...
- Будем танцевать под патефон, - объявила Тина.
- Тиночка, - сказал баском ее отец, — может, ты лучше поиграешь на пианино, а гости потанцуют?
- Нет, папочка, на пианино поиграю потом... Я сама хочу танцевать. Первый вальс с Костей. — Она повернулась к нему, положила руку ему на плечо. - С вами, Ефим, второй, не возражаете?
Он засмеялся:
- Я танцую как медведь
- Правда? - не поверила Тина. - Какой же вы современный молодой человек?
- Какой есть, не взыщите...
Кружились в вальсе все, исключая Ефима и стариков, увлеченно, самозабвенно, как в доброе мирное время. О войне напоминали лишь слова популярного офицерского вальса, который с плывущей хрипотцой вылетал из мембраны патефона: «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука...»
Слегка прижавшись к грузноватому Константину Ивановичу, откинув головку, Тиночка вальсировала легко, упоенно. Ее кавалер смотрел ей в глаза с беспредельным обожанием.
Ефим неотрывно наблюдал за этой парой, и у него не оставалось уже сомнения в том, что Константин Иванович влюблен в Алевтину, глубоко, как только умеет. А она? Неужели и она?.. Ефим почувствовал, как внутри него щемит что-то мерзкое, непонятное. Он гнал от себя это чувство, считая его в данном случае абсурдом: он влюблен в Тиночку? «Да нет же! - отвечал сам себе. - Нет, нет!» Нет?