Страница 38 из 48
С вокзала Вера проехала к друзьям и предложила им покататься за городом.
Захватив подругу и двух товарищей, она погнала машину через поселок в лес. По пути они захватили в вокзальном ресторане несколько бутылок вина.
Короче говоря, все опьянели и, примерно, в час направились домой.
Вера Васильевна чувствовала, что машина плохо слушается ее, но продолжала ехать на большой скорости. В поселке «Москвич» то и дело задевал за кусты по бокам дороги, заезжал на тротуары; глох мотор.
На одной из глухих улиц поселка, когда она сильно выжала акселератор, в лучах фар вдруг метнулся длинный несуразный человек с чемоданом.
Вера Васильевна резко крутнула баранку руля и, сразу отрезвев, не оглядываясь, помчалась в город.
Теперь, вероятно, Куглянт и капитан приехали, чтобы увезти ее в милицию.
Смолин слушал девушку рассеянно. Узнав в самом начале, что она отвезла отца на вокзал к двенадцатичасовому поезду, капитан усмехнулся про себя: девчонка не могла иметь отношения к убийству, — оно случилось около 11 часов. Но теперь, услышав о человеке с чемоданом, Смолин насторожился.
Он принялся было расспрашивать Ремизову о приметах этого человека, но Вера Васильевна только махнула рукой:
— Пьяна я была.
Перед тем, как проститься с Ремизовой, Александр Романович написал короткую записку Анчугову. Капитан просил Ивана Сергеевича срочно связаться с районом, куда уехал Ремизов, и узнать у него, где находился «Москвич» до полночи второго июня.
Машина автоинспекции довезла Смолина до народного суда. Капитан передал записку шоферу и попросил немедля завезти ее Анчугову.
В суде Смолина интересовали приостановленные производством дела. Возможно, удастся отыскать среди них такое, которое так или иначе наведет на следы преступника. Такие случаи встречались изредка в практике сыска.
До конца рабочего дня оставалось около часа, и Смолину не удалось найти ничего путного. Решив наведаться сюда утром, капитан поехал домой.
Утром, прежде чем отправиться в суд, Смолин позвонил Анчугову. Тот уже успел поговорить с отцом Веры Васильевны по телефону. Ремизов сообщил, что «Москвич» весь день находился в гараже под замком. Ключ хозяин никому не отдавал.
В половине двенадцатого дочь вывела машину из гаража и довезла его, Ремизова, до вокзала. Оттуда она, конечно, вернулась домой.
Четвертая версия тоже оказалась беспочвенной. Надо было искать новые следы.
Смолин пробыл в суде до вечера. Он просмотрел десятки приостановленных дел и грустно думал о том, что в жизни неправомерно большое место занимают случайности.
Только вот эта тощая папка, дело № 247, имела может быть, отношение к той работе, которой занимался сейчас капитан.
В папке были подшиты несколько бумажек. Одна из них была заявлением покойного Агулина. Часовой мастер сообщал: у него похищены часы «Звезда» и указывал, что подозревает в краже С. Мятлика с улицы Новой, дом 43.
На чем основаны подозрения, Агулин не сообщал.
Мятлик, вызванный к следователю, как говорилось в протоколе допроса, решительно отвергал свою вину.
Не было ничего удивительного в том, что суд не дал хода этому делу.
Смолин еще просматривал очередные дела, когда его пригласили к телефону. Звонил следователь Гайда из прокуратуры.
— Тут Сивриков у меня вот… за дверью сидит… — как всегда, отрывочно и не очень складно объяснял Гайда. — Из тюрьмы привезли. Заявил, что он-де Агулина убил. Врет, небось, шельма… Да, врет… Но поговорить надо. Не мешает.
По дороге в прокуратуру Смолин расстроенно говорил себе, что в его работе усилия, затраченные на сыск, нередко прямо противоположны успеху, и что с этим, вероятно, надо мириться, как с издержками профессии. А вдруг этот Сивриков сказал правду? Какая тогда цена ему, сыщику с многолетним опытом? Впрочем, едва ли есть на земле профессии без неприятностей. Смолин вошел к Гайде, стараясь скрыть свое раздражение, но Михаил Иванович, бросив взгляд на капитана, дружески пожал плечами:
— А вы, батенька, не расстраивайтесь… Врет же, поверьте мне… А вот, зачем врет, любопытно…
— Его привезли из тюрьмы? — чтобы начать разговор, спросил Смолин. — За что осужден?
— Убийство в пьяной драке. Двадцать пять лет тюрьмы.
— Сколько вели следствие?
— Около месяца.
Смолин откровенно рассмеялся:
— Он, что же, сидя в тюрьме, убил Агулина?
— Нет, отчего же. Бегал из-под стражи. Первого июня исчез. Пятого — вернули.
Смолин задумался. Потом неожиданно повеселел и сказал Гайде:
— А вы знаете, Михаил Иванович, это очень интересно. Давайте сюда вашего Сиврикова!
Часовой ввел в кабинет высокого широкоплечего парня лет двадцати восьми. Узкий, скошенный назад лоб, должно полагать, свидетельствовал о том, что Сивриков не отличается большим умом.
— Расскажите гражданину следователю, Сивриков, — обратился к нему Гайда, — как вы убили мастера Агулина.
— Убил и все, — пробурчал Сивриков. — Ножиком.
— За что осуждены? — вмешался Смолин.
— Драка с убийством.
— Срок наказания?
— Двадцать пять лет. По статье.
Смолин пристально посмотрел на осужденного:
— Сбежал из-под стражи и — за нож?
— Бывает.
Смолин повернулся к Гайде:
— Пожалуй, его больше и судить нечего, Михаил Иванович? А? И так — двадцать пять лет.
— Понятное дело, куда больше, — ухмыльнулся Сивриков.
Капитан заглянул в дело:
— Вы не скажете, Аркадий Петрович, передачи вам в тюрьму приносили? Приносили. Кто?
— Мальчишка один. Знакомый. Нечего его сюда впутывать.
— Значит, вы убили Агулина? — без всякого перехода спросил Смолин. — А как он был одет в ту ночь?
— Обычно, — спокойно отозвался Сивриков. — В пиджаке, понимаешь, в брюках.
— А на ногах? Ботинки, сапоги?
— Я на ноги не глядел.
— Как вы проникли в квартиру Агулина? Вы знали его раньше? Видели когда-нибудь?
— Зачем мне его знать? Должен открыть клиенту. Я постучал, он открыл.
— Когда вы стучали?
— Ночью.
— Понимаю. В какое время?
— Ночью. А время не знаю.
— Приблизительно?
— Может, в двенадцать, может, в час.
— Почему поздно?
— Занят был.
— Чем?
— Занят — и все.
— Хорошо. Расскажите, как расположены комнаты в доме Агулина?
Сивриков сделал неопределенный жест рукой:
— Вот так одна, понимаешь. Вот так — другая. Вот так, еще одна.
Смолин помолчал, приглядываясь к Сиврикову, и сказал негромко, занятый, очевидно, какими-то мыслями:
— В доме Агулина — только две комнаты. Та, в которой работал, и спаленка. Третьей нет.
— Может, и нет, — не стал упираться Сивриков.
— До ареста работали?
— Нет. Нервы у меня.
— Друзья у вас есть?
— Имеются.
— Назовите.
Сивриков потер лоб тыльной стороной ладони, ответил с подчеркнутой обстоятельностью:
— Иванов, Петров, Сидоров и другие.
Смолин постучал пальцами по столу, сказал Гайде:
— Велите отправить осужденного в тюрьму, Михаил Иванович. Мне он пока не нужен.
Оставшись одни, следователи несколько секунд молчали.
— Сивриков тут не при чем, — наконец промолвил Смолин. — Это ясно, как божий день. Берет на себя чужую вину. Полагает, что его не убудет от этого. Видимо, хорошо знает убийцу и выполняет его просьбу.
Гайда согласно кивнул головой. На малоподвижном некрасивом лице, этого человека странно живыми и притягательными были глаза. Смолину казалось, что они постоянно меняют краски, как поверхность голубого горного озера в короткие минуты рассвета.
— Понятно, просьбу, — отозвался Гайда. — Да ведь не всякий возьмется выполнять такую просьбу… да, не всякий. Значит, дружок просил. А когда просил, как полагаете?
Гайда подчеркнул слово «когда», и Смолин понял своего старшего товарища.
— С первого по пятое июня, когда Сивриков был на воле? — вслух размышлял капитан. — Едва ли. Он думал о том, как замести следы и верил, что сделает это. Иначе, зачем бежать? Полагаю, убийца и не стал бы просить Сиврикова в то время — у этих людей есть свой кодекс. Они, вероятно, не встречались в эти пять дней. — Ведь мы могли выйти на след того или другого и взять обоих.