Год французов

— Куда же мне ехать? — Я стал понемногу прозревать: сражение совсем иное дело, нежели аккуратный разбор штабных бумаг в Каррике.

— Поезжайте в Клун. Держитесь этой дороги, на перекрестке не сворачивайте. Оттуда все как на ладони увидите: деревушка на холме. Вчера ночью там стоял неприятель. Они разбили лагерь на церковном дворе. — Он взглянул на одного из солдат, нескладного парня, который стоял, опершись на мушкет. — Знаете, что эти злодеи сотворили? Скелеты из могил повытащили!

— Не может быть! — воскликнул я. Нелепые слова его поразили меня.

— Это все дикари, бунтари эти. Они из костей мертвецов костры жгли. По всему церковному двору кости раскиданы меж надгробий.

Воображение мое тщетно пыталось нарисовать эту чудовищную, ни с чем не сообразную картину.

— Варвары! — бросил Миллет. — Иначе их и не назовешь. Тьфу, пропади они пропадом, доброго слова не стоят.

Я промолчал. Лишь подумал: словно дикие звери в пещерах — вся земля устлана костями.

— Потому-то я и на этих зол, — он кивнул на французов. — Дали мушкеты варварам. Терпения у меня, думаю, не меньше, чем у всякого, однако, как дело доходит до этих варваров, тут оно лопается. Я бывал в Уэксфорде. Видел, что они там с несчастными протестантами делали.

— А что с ними теперь будет? — кивнул я на французов, подражая капитану.

— С ними? Обменяют как военнопленных. Вернутся они в свою прекрасную Францию. Надолго у них охота пропадет в эти чертовы болота соваться.

— Да, да, конечно.

В воздухе уже веяло осенней прохладой, хотя день стоял солнечный.

— У меня-то еще целый день, чтоб их до Каррика довести, а вот вам бы надо поторопиться, — посоветовал капитан.

— Да, да, конечно. Я еще боя не видел.

— Да и я, признаться, тоже. И не очень-то тужу. Впрочем, не ахти какой и бой-то будет. Если верить этому Сарацину, французы от усталости едва на ногах стоят.

Из-за холма донесся неясный прерывистый звук — словно далеко за стеной двигали мебель. Мы переглянулись.

— Да это, кажется, артиллерия. — Он приподнял на прощанье руку, потом опустил. — Удачи вам, господин Уиндэм.

— И вам того же!

— Да мое дело нехитрое, — ответил он, — сиди в Каррике, в тепле да покое, и смотри, как французишки лягушек лопают.

Больше Миллета я не встречал. Его отряд участвовал и в окончательном освобождении Киллалы и дороги на Белмуллет, снискав незавидную славу своей жестокостью к местному населению. Одолев подъем, я обернулся и помахал ему, но он не видел меня.

По его словам, Клун стоит на высоком холме. Уже у его подножия прерывистые звуки участились, и даже мой неискушенный слух угадал в них пушечные залпы.

Лейк уже покинул деревню, оставив там один из полков. Церковный двор был запружен солдатами. Мне пришлось спешиться, чтобы пробраться к церкви, там стояла группа офицеров, все пристально глядели на юг. Я заговорил, желая представиться и объяснить, каково мое поручение, однако никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Один из офицеров, майор, смотрел в подзорную трубу.

Далеко на горизонте я увидел скопище людей, но какого-то смысла в их передвижении я не понял. Там и сям отряды конницы, рваные цепи пехоты. На склонах далекого холма недвижной кучкой стоят люди. Черными щепочками казались издали пушки. Грянул залп, их окутал дым. Слева от холма, примерно в миле, сгрудились деревенские домишки, точно кто разбросал детские кубики. Еще залп, и не успели стихнуть его отзвуки, как от наших позиций к холму понеслись кавалеристы.

От холма деревню отделяло бурое до горизонта болото.

Один из офицеров был примерно моих лет, с чистым белым лицом, тонкими, почти девичьими чертами. Я схватил его за руку и спросил, что все это значит. Он досадливо повернулся, во взгляде — упоение сценой битвы, возможно, он даже и не видел меня. Но я не отпустил его руку и повторил вопрос. Когда наконец он понял его суть, ответил с охотой, гордясь тем, что обстановка ему много яснее, чем мне.

— Там, внизу, — Эмбер, — он указал на подножие холма, — ему удалось захватить холм, и мы не успели зайти с тыла и ударить. Сейчас он стянул силы на восточный склон, чтобы дать отпор нашей кавалерии.

Снова ударили пушки, на этот раз вразнобой.

— Этот залп — последний, иначе мы и Крофорду голову снесем.

— Так это драгуны Крофорда? — спросил я.

— Или Крофорда, или лорда Родена. Издали разве различишь!

Вот вперед к холму двинулась и пехота, солдаты почти бежали, вытянувшись в цепь под прямым углом к деревне.

— А где же повстанцы? Где?

— Кто знает, наверное, с Эмбером. Может, за холмом, обороняют дорогу к деревне. Там, по-моему, генерал Лейк. Он вроде в ту сторону поскакал.

— Мятежники на склоне холма, — поправил, не отрывая от глаз подзорной трубы, майор. — Лейк, похоже, вообразил, что он снова в Уэксфорде, у Горького холма.

— Неужто он и с этим холмом столько же провозится? — воскликнул мой новый знакомец, и майор рассмеялся.

— Сейчас у него уверенности прибавилось, — заметил он, — ведь после Уэксфорда он выиграл «Каслбарские скачки».

— А вот лорд Корнуоллис, очевидно, в нем своей уверенности не терял, — заговорил я, — у меня от него донесение.

Майор повернулся ко мне:

— А кто вы такой, черт побери?

— Я адъютант лорда Корнуоллиса, — проговорил я, преисполнившись гордости, — у меня от него приказ генералу Лейку вступить в бой с противником.

— Да что вы говорите? Лейк ждет не дождется его приказа. Сегодня Каслбар не повторится. Корнуоллис поражений не терпит. За холмами присланная им из Каррика конница, она удерживает дорогу на Гранард.

— Мне, вероятно, следует ехать в деревню, — решил я вслух.

— Непременно, молодой человек. Да и, судя по всему, опасность вам не грозит. Битва-то пройдет меж холмом и болотом.

— Как называется деревня? — спросил я.

Он прищурился, словно припоминая.

— А черт ее знает. Никто и понятия не имеет. Ирландцы-то знают. Здесь есть полк из Лонгфорда, — и он указал подзорной трубой.

На земле Британской империи идет битва, а мы даже не знаем, как земля эта называется. Баллинамак. Много лет спустя, в Индии, я спросил офицера-ирландца, что это слово означает. Его покоробило: как смел я допустить, что он знаком с этим языком.

— Одно поражение он все-таки потерпел, — сказал я.

— Кто?

— Лорд Корнуоллис. При Йорктауне. И в результате мы лишились американских колоний. Он сам рассказывал мне об этом. Когда он послал Вашингтону свою шпагу в знак капитуляции, он велел музыкантам играть «Мир перевернулся вверх дном».

— Ну, это совсем другое дело, — бросил майор и вновь стал наблюдать за битвой.

Поразительно, до чего похоже было поле брани на гравюры — планы сражений, мне они доселе казались неправдоподобно аккуратными и парадными; безупречными прямыми и дугами обозначены позиции пехоты и конницы, треугольниками — позиции артиллерии. Первая волна нашей кавалерии и пехоты еще не докатилась до холма, а из деревни уже шла вторая, нацеленная на правый фланг, чтобы там поддержать нашу пехоту. На левом же фланге действовали драгуны Крофорда: им, если поверить расчетам лейтенанта, предстояло ударить по мятежникам, удерживавшим дорогу. Все пути для отступления Эмберу были отрезаны, ему оставалось либо лезть на вершину холма, либо искать спасения в топком болоте. Передо мной словно развернули карту, на которой на тускло-буром рельефе ясно вырисовывались направления и очертания атаки. Вновь поднялось во мне волнение, испытанное утром. Вряд ли кому доводилось первый свой бой встретить в более благоприятных условиях, и со сладкой и тревожной истомой в душе я распрощался с новыми приятелями и с Клуном и поскакал к деревне Баллинамак.

ИЗ «ВОСПОМИНАНИЙ О БЫЛОМ» МАЛКОЛЬМА ЭЛЛИОТА В ОКТЯБРЕ ГОДА 1798-ГО

Я скажу немного о том злосчастном получасовом сражении при Баллинамаке. Говорят, что Эмбер со своими офицерами подробно рассказал о нем в Дублине, где плен их обернулся милым развлечением, а рассказ их был, без сомнения, записан для грядущих поколений. Даже пожелай я описать эту катастрофу, не смог бы, так как все произошло очень быстро, а воспоминания мои отрывочны и бессвязны. Диву даюсь, откуда у военных историков такая ясность и четкость, у меня же — впечатление кровавой бойни, люди, словно дикие звери, терзают ДРУГ друга. Волосы дыбом, когда слышишь, как они кричат, когда видишь, как стынут их обезображенные тела.