Обольщение

Для Джулианны Лукас был скорее отцом в ее идеальном представлении, а не братом, и она уважала его, восхищалась им и горячо любила.

Лукас остановил своего взмыленного мерина перед Джулианной, и восторг, охвативший ее при виде брата, испарился. Лукас выглядел мрачным. Джулианна вдруг вспомнила о смелой вывеске, маячившей как раз за ее спиной, приветствуя прибывших на встречу их общества. Оставалось только надеяться, что брат табличку не заметит.

Лукас, облаченный в коричневый сюртук, бордовый жилет, батистовую рубашку, светлые бриджи и покрытые слоем пыли черные сапоги, спрыгнул с гнедого мерина. Лукас не надел парик, его волосы были небрежно убраны назад.

– Добрый день, Том. – Он пожал руку другу сестры, даже не улыбнувшись. – Все еще увлекаетесь глупостями, призывая к мятежу, как я посмотрю.

Улыбка сбежала с лица Тома.

– Это несправедливо, Лукас.

– Война никогда не бывает справедлива, – отрезал он, обратив холодный пристальный взгляд серых глаз на Джулианну.

Брат уже несколько лет неодобрительно относился к ее политическим воззрениям, а с тех пор, как Франция объявила войну Англии, и вовсе рьяно осуждал их. Джулианна нерешительно улыбнулась:

– Оказывается, ты – дома. Мы не ждали тебя.

– Кто бы сомневался. Я проскакал галопом весь путь от Грейстоуна, Джулианна. – В его тоне ясно послышалось предостережение. В раздраженном состоянии Лукасу было свойственно проявлять жесткость характера. Вот и теперь Джулианна видела, что брат в гневе.

Все ее тело сковало напряжением.

– Как я понимаю, ты искал меня? – догадалась она, и мысли судорожно заметались в голове. Что же произошло? – Случилось нечто чрезвычайное? – с тревогой бросила она, и сердце вдруг будто остановилось. – Что-то с мамой? Или Джека схватили?!

– Мама в полном порядке. Точно так же, как и Джек. Нам нужно переговорить с глазу на глаз, и это не терпит отлагательств.

Лицо Тома помрачнело.

– Ты поужинаешь со мной в другой раз, Джулианна?

– Конечно, – заверила она.

Том любезно кивнул Лукасу, который даже не шелохнулся. Когда верный соратник удалился, она обернулась к брату, окончательно сбитая с толку:

– Ты сердишься на меня?

– Я не мог поверить своим ушам, когда Билли сказал мне, что ты отправилась в город, чтобы присутствовать на каком-то собрании! Я сразу понял, что он подразумевает, – объяснил Лукас, имея в виду мальчика, который приходил к ним каждый день, чтобы помогать ухаживать за лошадьми. – Мы уже обсуждали это, причем несколько раз – и совсем недавно, после майской прокламации короля!

Джулианна скрестила руки на груди.

– Да, мы говорили о нашем расхождении во мнениях. И ты прекрасно знаешь, что не имеешь права навязывать мне свои взгляды тори.

Лукас вспыхнул до корней волос, осознавая, что сестра хотела задеть его.

– Я едва ли желал изменить твою точку зрения! – воскликнул он. – Но я собираюсь защитить тебя от себя самой. Боже милостивый! Майская прокламация четко запрещает подстрекающие к мятежу собрания, Джулианна. Одно дело – заниматься подобной деятельностью до издания прокламации, но ты не можешь продолжать в подобном духе теперь.

В некотором смысле Лукас был прав, подумала Джулианна, и было весьма ребячески называть его тори.

– А с чего ты взял, что наше собрание подстрекает к мятежу?

– С того, что я тебя знаю! – взорвался он. – Активная борьба за права простых людей – достойная восхищения причина, Джулианна, но мы находимся в состоянии войны, и ты поддерживаешь правительство, которое считается вражеским. Это – подстрекательство к мятежу, подрывная деятельность, которая может расцениваться даже как государственная измена.

Серые глаза брата вспыхнули.

– Слава богу, мы в Сент-Джасте, где на наши дела решительно плевать всем, кроме таможенников!

Джулианна задрожала, вспомнив крайне неприятную стычку со шляпником.

– Мы собираемся здесь, чтобы обсудить ход войны и события во Франции, а заодно поддержать взгляды Томаса Пейна. Только и всего. – Она попыталась успокоить брата, хотя прекрасно понимала: если правительству когда-либо вздумается озаботиться существованием этого маленького клуба, всех их могут обвинить в подстрекательстве к мятежу. Впрочем, английское правительство даже не догадывалось о существовании их общества.

– Ты ведешь переписку с тем проклятым клубом в Париже – и даже не думай отрицать это. Амелия все мне рассказала.

Джулианна поверить не могла, что сестра так обманула ее доверие.

– Я поделилась с ней по секрету!

– Она тоже хочет защитить тебя от себя самой! Ты должна отказаться от посещения подобных мероприятий. А заодно и прекратить всю переписку с этим чертовым якобинским клубом во Франции. Эта война – очень серьезное и опасное дело, Джулианна. Люди умирают каждый день – и не только на полях сражения во Фландрии и на Рейне. Они гибнут на улицах Парижа и на деревенских виноградниках! – Взгляд Лукаса горел яростным огнем, но брат контролировал свой тон. – Я слышал разговоры в Лондоне. Терпеть вражескую агитацию больше не будут – только не теперь, когда наши люди умирают на континенте, не теперь, когда наши друзья толпами бегут из Франции.

– Это твои друзья, не мои, – вырвалось у Джулианны прежде, чем она осознала, что говорит.

Лукас вспыхнул:

– Ты никогда не отвернулась бы от попавшего в беду человека, даже если бы он оказался французским аристократом.

Он был прав. Но Джулианна горделиво выпрямилась:

– Мне жаль, Лукас, но ты не можешь приказывать мне точно так же, как Джек – своим морякам.

– О, еще как могу! Ты – моя сестра. Тебе двадцать один год. Ты живешь под моей крышей и на моем попечении. Я – глава этой семьи. И ты сделаешь то, что я скажу, – в виде исключения для своей чрезмерно независимой жизни.

Она замолчала в нерешительности. Стоит ли ей продолжать в том же духе и просто-напросто – открыто – не повиноваться сейчас брату? Что тогда он предпримет? Лукас никогда не оставил бы ее в покое, он силой увез бы ее в Грейстоун.

– Замышляешь бросить мне вызов? – не веря своим глазам, осведомился он. – После всего, что я сделал для тебя, – после всего, что я обещал для тебя сделать?

Джулианна залилась краской. Любой другой опекун к этому моменту уже заставил бы ее выйти замуж. Лукаса нельзя было назвать романтиком, но он, казалось, действительно хотел, чтобы сестра нашла поклонника, которого смогла бы искренне полюбить. Однажды Лукас сказал Джулианне, что не может представить ее будто цепями прикованной к какому-нибудь заурядному старому сквайру, считающему беседы на политические темы безумным лепетом. Вместо этой участи брат желал видеть ее с кем-то, кто оценил бы ее искренние убеждения и неординарный характер, а не стал бы из-за них унижать.

– Я едва ли смогу изменить своим принципам, – сказала Джулианна после долгого молчания. – Даже при том, что ты – замечательный брат, самый прекрасный брат, которого только можно себе представить!

– Даже не пытайся мне сейчас льстить! Я не прошу тебя изменить своим принципам. Я лишь прошу, чтобы ты была осмотрительна, вела себя осторожно, не забывая о здравом смысле. Я прошу тебя воздержаться от участия в радикальных обществах, в то время как мы находимся в состоянии войны.

Моральным долгом Джулианны было повиноваться старшему брату, и все же она не знала, способна ли выполнить то, о чем он только что попросил.

– Ты ставишь меня в ужасное положение, – пробормотала упрямица, сдаваясь.

– Хорошо, – резко бросил Лукас. – Но я не из-за этого гнал галопом своего бедного мерина по всей округе, пытаясь разыскать тебя. У нас в Грейстоуне гость.

Все мысли о встречах радикалов мгновенно вылетели из головы. Даже в обычных обстоятельствах Джулианну встревожили бы новости о неожиданном госте. Они и Лукаса-то не ждали, не говоря уже о каком-то госте. Во всем доме могла отыскаться лишь одна-единственная бутылка вина. В комнате для гостей царила полная разруха. Гостиную покрывал толстый слой пыли. Буфеты семьи были недостаточно полны, чтобы устраивать званый ужин. Но выражение лица Лукаса было сейчас таким зловещим, что Джулианна поняла: ей не стоит беспокоиться об уборке дома или пополнении кладовой провизией.