Страница 82 из 88
Барон де Чуди (1756)
Письмо интересно в первую очередь как психологический документ — история предательства. Повторяя одни и те же фразы, Чуди пытается оправдать поступок, спровоцированный уязвленным самолюбием, и заглушить страх перед неминуемой расплатой. Избежать ее он, однако, не пытается: единственно разумным поступком после того, как он перехватил шифровку, было бы не ехать в Париж, а возвращаться обратно в Петербург. Во-вторых, письмо показывает, как действовали в России агенты Секрета Короля, с кем были связаны и как проваливались.
Чуди к И. И. Шувалову, [Либава, 4 (15) января 1756][725].
Хоть и был я обласкан Вами, но положение чужеземца смущало меня, не позволяя надеяться заслужить доверие, и я благодарю случай, доставивший мне возможность дать несомненное доказательство моих чувств и уверить, что чужеземец, который по рождению и воспитанию своему почитает честь нерушимым законом, никоим образом не способен преступить ею. Ваше Превосходительство, возможно, удивится этому вступлению, но оно приведет к развязке дела, которое я счел немаловажным и, потому, побоявшись доверить тайну почтовым случайностям, направил пакет г-ну вице-губернатору Воейкову в Ригу, чтобы быть уверенным, что он непременно попадет к Вашему Превосходительству. Вот факты.
В Риге в трактире под вывеской «Bade in die Pferd Straas»[726] я повстречал молодого человека, назвавшегося французом, но которого по выговору я счел савояром, представившегося как шевалье де ла Мейссоньер де Валькруассан, который попытался войти в доверие ко мне; поскольку я в дороге всегда настороже и опасаюсь авантюристов, то поначалу держался строго, вежливо и сдержанно, но потом человек этот заговорил о столь интересных для меня вещах, упомянув г-на Дюрана, французского посланника в Варшаве[727], что я не мог не вступить с ним в беседу; он стал величать меня бароном, хоть я его о том не просил[728], но он упорствовал, ссылаясь на г-на Дюрана; я не гонюсь за титулами, которые тешат предрассудки и возвеличивают лишь тех, кто не рожден, чтобы их носить. Наконец, слово за слово, он раскрылся настолько, что позволил мне заподозрить в нем Шпиона. Поняв это, я выказал ему больше доверия, чтобы добиться ответного расположения и преуспел: он рассказал мне, что прожил инкогнито три месяца в Петербурге, посещая только г-на Матюшкина и банкира Рудольфа Майера, выплатившего ему некоторую сумму, что поначалу ему покровительствовали граф Понятовский и английский посол[729], но затем, что-то прослышав, они стали злейшими его врагами и заподозрили в чем-то, что он в оправдание свое письменно представил графу Понятовскому записки о своей жизни, но несмотря на это, английский посол нашел способ принудить его уехать. Ваше Превосходительство может узнать у этого вельможи, правдив ли рассказ. Я же, выслушав это, более в своих подозрениях укрепился и решил разузнать подробнее об этом человечке. Я выведал у него, что он отправляется в Петербург, где намерен поступить на службу, хотя в армии никогда не был, что рассчитывает начать солдатом, продолжить сержантом, а потом поручиком, что в течение трех лет жалования ему не надобно, что он без него обойдется: и в это я верю, ибо те, кто его послал, дали ему денег на расходы. Он прибавил, что перед Петербургом думает на несколько дней заехать в Нарву и Ревель. Затем он принялся рассуждать о политических хитросплетениях, в которые я входить не стал, но которые доказывают, что он свое дело знает; со своей стороны, он расставил мне множество ловушек, но ничего не добился, кроме суждений, которые могут повредить мне на родине, ибо выказывают привязанность мою к России, продиктованную щепетильностью; я не могу обратить ее против отчизны, как не могу служить отчизне против империи, где видел только благодеяния. Наконец, в заключение он попросил меня взять два его письма, одно адресованное купцу в Кенигсберг, а второе в Варшаву, просив отправить второе по почте из Пруссии, я обещал, но едва отъехав десять миль от Риги, распечатал письмо в Варшаву и увидал, что оно шифрованное, что утвердило меня в моих мыслях. Важное оно или нет, значения не имеет, ибо любое шифрованное письмо подозрительно, и я исполняю мой долг и служу государству, отправляя его Вашему Превосходительству, который велит его расшифровать и поступит с ним так, как сочтет нужным. Если оно для г-на Дюрана, как я предполагаю, то послужит против меня, ибо человек этот не смог использовать меня в своих целях; я конченый человек во Франции, если узнают, что я отправил письмо в Россию. Но я успокаиваю себя, зная образ мыслей Вашего Превосходительства, который не принесет меня в жертву за мою честность и верность.
В общем, Ваше Превосходительство, за то, что я сделал, я не желаю иной награды, кроме возможности доказать вам, что несмотря на оговоры мерзавцев и подлецов, шевалье де Люси — человек порядочный, что ему можно доверять, хотя вот уже три года, как он добивается чести быть принятым на службу в России и получает отказы, возможно, потому, что он француз. Несмотря на это, его чувства делали его, быть может, более того достойным, чем множество бесполезных, но удачливых людей, которым поспешили даровать чин, о коем он вотще просил сотни раз. Хотя я и рассчитываю твердо, как имел честь обещать вам, вернуться, если смогу, не позднее августа, чтобы пользоваться благодеяниями Вашего Превосходительства, если вы еще будете склонны мне их оказывать. Вы изволили сказать мне перед отъездом, что мне надобно запастись рекомендациями. То, что я сделал сегодня, полагаю, меня довольно рекомендует, и к тому же тот, кто бросает место во Франции, чтобы отправиться служить на чужбину, глупо будет выглядеть на родине, прося рекомендации. Осмелюсь без ложной скромности добавить, Ваше Превосходительство, что во все времена семья моя скорее давала, а не брала рекомендательные письма. Они необходимы человеку неизвестному, но я таковым не являюсь, и если перемена имени на некоторое время подвергла меня нападкам черни и прислуги, ибо всегда людей чести поносят те, у кого ее нет, то я надеюсь, что впредь Ваше Превосходительство соизволит возвысить голос и положить конец речам, которые оскорбляют вельможу, пороча человека, который имеет честь служить ему.
Я забыл сказать Вашему Превосходительству, что ла Мейссоньер отправляется в Нарву, Ревель и Петербург с ливонским офицером, своим приятелем, имени которого я не знаю. Я также забыл описать этого якобы француза, который знает итальянский, немецкий, польский, английский; он ниже меня ростом, волосы черные, одет то в суконный малиновый камзол на пуговицах, то в зеленый бутылочный камзол с золотыми галунами на бургундский манер, белый атласный сюртук. Эти сведения помогут его узнать, когда он приедет, и исследовать его поведение. Я вновь умоляю Ваше Превосходительство не подвергать меня опасностям во Франции и никому не открывать, и ему в особенности, что я отослал его письмо. Для меня это чрезвычайно важно; я желал бы, чтобы Ваше Превосходительство удостоили меня собственноручного ответа, успокоив и сообщив о судьбе пакета, получен ли он; довольно будет, если Ваше Превосходительство упомянет, что посланные мною книги дошли благополучно, и отправит ответ к г-ну де Севиньи, который передаст мне его в Брауншвейге, где я намереваюсь задержаться на четыре дня, чтобы посмотреть ярмарочные представления, а если я уже уеду, то перешлет мне в Париж, куда я прямиком направлюсь.
После обеда я продолжу свой путь до Кенигсберга в почтовой карете, ибо сани принужден был оставить в Риге за отсутствием снега, на земле ни снежинки, бесконечный дождь и ужасные курляндские дороги, я вижу, что зима вовсе кончилась, на деревьях набухают почки, и до крайности сожалею, что не выехал двумя неделями раньше, ибо избежав оттепели, я избежал бы многих неудобств и расходов, неделю я из сил выбивался, чтобы преодолеть 34 немецкие мили, около 238 верст, и добраться до Либавы, последнего города Курляндии, где нарочно остановился на полдня, чтобы отправить это письмо по почте, ибо не рискнул бы отправить его из Пруссии. Каким бы ни было мое поведение, в данном случае я считаю, что оно безупречно и заслужит одобрение Вашего Превосходительства, а вы расцените его как доказательство моей верности, усердия и преданности; надеюсь, что в дальнейшем представлю еще более основательные свидетельства моей признательности и глубокого уважения с которым имею честь пребывать, и проч.
725
РГАЛИ. Ф. 195 (Вяземские). Оп. 1. Ед. хр. 6051. Л. 18–20.
726
«Купание на конской улице».
727
Франсуа Мари Дюран де Дистрофф, французский посланник в Польше (1754–1762), позднее посол в Петербурге.
728
Это значит, что барон де Чуди раскрыл соотечественнику свое настоящее имя, вместо того чтобы представиться как шевалье де Люсси или граф де Питланж.
729
Чарльз Уильямс, английский посол в России (1755–1757). Мемуары Станислава-Августа Понятовского подтверждают рассказ Чуди.