Страница 73 из 88
В своих экономических проектах Казанова предпочитает вести колонизацию не за счет привлечения иностранцев, в частности немцев, а поднимать хозяйство пустынных провинций. Его демографическая политика направлена на создание и развитие государства нового типа, с особыми законами. В мемуаре «О колонизации Сиерры-Морены» (Мадрид, 27 мая 1768), представленном графу Педро Родригесу Кампоманесу, он ссылается на аналогичный проект, поданный в России, и утверждает, что благодаря ему через три года «невиданное процветание» пришло на земли Саратова[630].
Свою программу, развивающую тезисы физиократов, Казанова излагает языком, напоминающим о его увлечении алхимией. Поскольку от безлюдного края прибытку никакого, то населить его важнее, чем завоевать. Эту «божественную операцию», это «чудо» способно совершить земледелие, которое «производит людей» (еще раз вспомним об уподоблении земли, женщины и философского камня). Венецианец утверждает, что умеет распознавать почву, ухаживать за ней, исправлять ее недостатки. Поощряя хозяйство и ремесла, надо запретить селиться в колонии тем, чьи пороки могут породить леность, любовь к роскоши, болезни, распутство; надо следить, чтобы никто не возвышался над другими, дабы не нарушалось равенство. Жители обязаны трудиться (праздность наказывается, нищенство запрещается), дозволяются увеселения, одобренные законодателем. Когда развитие хозяйства создаст новое население, счастливое и процветающее, то можно позволить колонистам заняться интеллектуальной деятельностью, ибо только занятые люди счастливы. Казанова осуждает холостяцкую жизнь и предлагает меры для увеличения числа браков и повышения рождаемости. Венецианец судит с позиции властителя и потому закрывает вход в свое государство тем, кто похож на него, и устанавливает равенство рабов; когда утопические идеи начнет реализовывать Французская революция, он будет резко против.
Маску философа и законодателя сменяет обличье комедианта. Текст прячется и преображается вместе с автором. Мемуары превращают пребывание в России в бесконечный карнавал, непрерывный спектакль. Итальянские музыканты вводят Казанову в дома петербургской аристократии, актрисы скрашивают его досуг. Как всегда, мир кулис дает приют венецианцу. Виолончелист Даль Ольо посылает на смену себе в Россию того, кто некогда играл на скрипке в театре Сан-Самуэле; при отъезде, уже на границе Казанова встречает капельмейстера и композитора Галуппи, который возглавит придворную капеллу в Петербурге. Не только в мемуарах, но и в «Дуэли» вспомнит Казанова об этом невероятном свидании в трактире, затерянном в ливонских лесах, — и донесения рижской канцелярии подтверждают, что он не погрешил против истины[631]. Путешествие идет под аккомпанемент балов-маскарадов — один в Митаве, другой в Петербурге, ведь Казанова приезжает на святки, время ряженых и гаданий. Вся Россия в маске, от императрицы до статуй Летнего сада («На плачущей статуе было высечено имя Демокрита, на смеющейся — Гераклита, длиннобородый старик назывался Сапфо, а старуха с отвисшей грудью — Авиценна» — ИМЖ, 581). Праздник Богоявления и крещение младенцев в проруби описаны как варварское жертвоприношение (эпизод, заимствованный Казановой из книги X. Ф. Швана «Русские анекдоты», 1764). Столичные дворцы напоминают нарочно построенные руины, столь модные в ту эпоху. Упоминает Казанова и великолепный карусель, перенесенный на другой год, где русское дворянство должно было представлять древних витязей разных стран. Но в этой театральной стране Казанове нет места потому, что он принял имя матери-комедиантки, и слухи о его актерском прошлом и перемене имени разнесутся после его отъезда как в России, так и в Польше.
Не сумев переделать русский календарь, венецианец изменяет хронологию мемуаров. Кольцевая структура сохраняется для всех тем: одна встреча с императрицей открывает повествование, другая завершает; первая вымышлена, вторая переработана. Персонажи аккуратно сменяют один другого: Заира занимает место Ланглад и Альбера, ее вытесняет Вальвиль и уезжает вместе с рассказчиком. На самом деле все события между собой не связаны, Альбер покидает Россию вскоре по приезде[632], а Вальвиль пересекает границу через полгода после Казановы[633].
Путешественники XVIII в. зачастую представляют дикие народы, в частности русских, как кочевников, разбирающих и перевозящих свои дома (так утверждал Франческо Локателли в «Московских письмах», 1736). Но именно Казанова кочует по России в дормезе, где он спит, ест, занимается любовью, принимает визиты, осматривает военные маневры. В Польше он продаст карету — она нужна ему только в России, где он боится покинуть передвижной дом и остаться беззащитным в царстве женщин.
Служить и прислуживаться
Чтобы преуспеть в России, достичь одного из двух желанных мест, фаворита или советника, можно было избрать две тактики: поступить на службу или сохранять независимость, поселиться или приехать ненадолго. Оба пути имели свои достоинства и недостатки. Человек служивый мог затеряться в толпе претендентов. Знатный путешественник, властитель дум не мог остаться незамеченным, ему, как мы видели, грозила другая опасность — прослыть шарлатаном. При этом желательно было придерживаться избранного амплуа, не смешивать роли советника и человека действия: это в числе прочего помешало пробиться наверх Одару, Бернардену де Сен-Пьеру, Казанове, Пикте.
Служить можно было либо по военному ведомству, либо по статскому. Фаворитами Екатерины II чаще всего становились военные, и с этой точки зрения Бернарден де Сен-Пьер выбрал верный путь, сделавшись офицером российских инженерных войск. Но подобная возможность существовала только для дворян, да и шансы были весьма ненадежные. Война помогала преуспеть храбрецу (Зоричу, принцу Нассау-Зигенскому), а во время мира восхождение становилось долгим и нудным, если ты не гвардейский офицер и не можешь попытать счастья при дворе. То же самое было в Европе: Казанова надел в Италии военную форму, но успеха не снискал. Искатель приключений — человек смелый, но заботится он прежде всего о своей жизни. Учитель фехтования всегда мог рассчитывать на хорошее место в России, на покровительство вельмож или великих князей, в особенности такого маньяка военного дела, каким был Петр Федорович, будущий император Петр III. С его помощью преуспел в конце царствования Елизаветы Петровны знакомец Казановы неаполитанец Паоло Ранга д’Арагона (или Даррагон), именовавший себя маркизом.
Не вполне понятно, когда он попал в Россию: некий д’Арагон поминается в 1753 г. в «Берлинской газете» (Gazette de Berlin, № 138), рассказывающей о московских делах[634]. В сентябре 1757 г. его однофамилец дипломат «итальянский дворянин маркиз Рименес д’Аррагона» получает паспорт для проезда из Петербурга в Стокгольм[635]. Казанова рассказывает, что Даррагон прибыл в Петербург в 1759 г. вместе с бароном де Сент-Эленом из Копенгагена. Он блестяще владел картами и клинком (позже в Риге он легко победил в фехтовальном зале всех авантюристов, включая Казанову), стал майором в Голштинском полку и, испросив дозволение держать при дворе банк в фараон, в три или четыре года заработал сто тысяч рублей. Правда, отправившись в 1764 г. по проторенной дороге из России в Польшу, где дозволялись азартные игры, неаполитанец быстро спустил свое состояние, напав на шулеров почище него. В 1766 г. Казанова встречает его в Спа. Архивы этого курортного городка дважды поминают его: 18 июля 1766 г. «великомощный сеньор Поль Ранго д’Арагона, полковник императрицы российской и камергер голштинский великого князя российского, объявляет, что родился 15 мая 1720 г.». Он в ту пору женился на богатой пожилой англичанке. Через год, 9 сентября 1767 г., местным стражникам пришлось применить силу, чтобы унять «маркиза д’Арагона» и нескольких французских офицеров, в нарушение княжеских указов упражнявшихся в стрельбе из пистолетов на Гульбище после семи часов (не исключено, что на самом деле речь шла о дуэли)[636]. Росту в нем было шесть футов, но, как ревниво замечает Казанова, не было в нем ни остроумия, ни вежества, а ноги изрыты венериными ранами. Затем в 1769 г. пути двух авантюристов пересекаются в Марселе, через год Даррагон покупает имение в Модене, где он и умер в 1792 г.[637]
630
Sur la colonisation de la Sierra Morena — HMV, II, 1183–1186.
631
АВПРИ. ВКД. Оп. 2/6. Ед. хр. 3638. Л. 14.
632
«Санктпетербургские ведомости» печатают объявление о его отъезде 31 декабря 1764 г. (11 января 1765 г.) — 11 (22) января 1765 г. (№ 105 и № 1–3).
633
«Санктпетербургские ведомости» печатают объявление о отъезде Казановы 19 (30) августа — 26 августа (6 сентября) 1765 г. (жил он в доме купца Тулье на Большой Морской). А. М. Голицын подписывает паспорт «графу Якову Казанове де Фарусси» 1 (12) сентября 1765 г. Границу венецианец пересекает 15 (26) сентября 1765 г. («в Варшаву венецианской граф Яков Косанова де Фаруси»). — АВПРИ. ВКД. Оп. 2/6. Ед. хр. 3510. Л. 322. Жюли де Вальвиль проезжает Ригу, направляясь во Францию, 26 января (6 февраля) 1766 г. («во Францию находившаяся в службе при дворе Ея Императорского Величества французская комедиантка Жулия Валвиль»). — АВПРИ. ВКД. Оп. 2/6. Ед. хр. 3511. Л. 11.
634
Berkov P. N. Fougeret de Monbron et A. P. Soumarokov // RES, 1960. T. 37. P. 29–38.
635
АВПРИ. ВКД. Оп. 2/6. Ед. xp. 3599.
636
Body A. Les actes notariaux passés à Spa pars les étrangers (1565–1826) // Bulletin de l’institut archéologique liégeois. Т. XX/ 1887. P. 129, 131.
637
Vallone G. Paolo Rango d’Aragona // L’lntermédiare des casanovistes. Т. XIV. 1997. P. 11–15.