Страница 40 из 42
Герман Гессе писал пять лет спустя:
«Его первая книжка — кокетливо-элегантная вещица с веселыми рисунками его брата, Карла Вальзера… Я купил ее из-за милого, оригинального оформления и прочел во время небольшого путешествия… Сначала эти странные, наполовину детские сочинения показались мне шуточными заметками и упражнениями в стиле имеющего риторические способности ироничного юноши. Что в них притягивало и завораживало, так это их неизменно небрежный стиль, радость от написания легких, нежных, милых предложений и слов, что так на удивление редко встречается у немецких писателей. Также там были некоторые замечания по поводу языка. Например, в одном очень веселом сочинении о конторщике: «Прежде чем вонзить перо в бумагу, опытный конторщик несколько мгновений медлит, то ли собираясь с силами, то ли прицеливаясь, как заправский охотник. Затем начинается стрельба, и по райскому полю разлетаются буквы, слова, фразы, причем каждая фраза имеет очаровательное свойство выражать весьма многое. В том, что касается корреспонденции, наш конторщик — настоящий дока. Он изобретает на лету такие обороты, которые изумили бы многих ученых профессоров». Наряду с этим кокетством и страстью к письму, этой игрой словами и легкой иронией уже в той самой первой книжке случайно проявляется любовь к вещам, подлинная, прекрасная любовь человека и художника ко всему сущему, которая бросила теплый, искренний отсвет истинной поэзии на легкие, прохладно-светлые страницы говорливой прозы». Рисунки Карла Вальзера Гессе называет «оригинальными, беззаботно веселыми, забавными и очень свежими картинками», которые как нельзя лучше подходят к книге.
(Г. Гессе в газете «So
Это впечатление от первого знакомства с Вальзером, к произведениям которого он всю оставшуюся жизнь испытывал неизменную симпатию и восхищение, доказывает необычайное чутье Гессе. Ибо книга «Сочинения Фрица Кохера», какой бы милой она ни была, не принесла своему автору признания публики — судьба этой книги, скорее, повлекла за собой почти непрерывную череду коммерческих неудач, которые и определили писательскую карьеру Вальзера. Художник и автор получили за книгу всего 250 марок гонорара — Карл Вальзер мог позволить себе отказаться от своей доли. Когда в апреле 1905 г. Вальзер высказал пожелание получить дополнительный гонорар в размере 100 марок, причитающийся ему после продажи 1000 экземпляров, из издательства ему ответили, что «из 1300 напечатанных экземпляров книги на данный момент продано всего 47. Эти цифры не нужааются в комментариях…» (15 апреля 1905 г.). Позже Вальзер вспоминал, что остальной тираж осел на складах магазинов. В этих обстоятельствах издательство «Insel» слышать ничего не хотело о дальнейших публикациях, и в конце концов Вальзер обратился в другие издательства, взявшие под свою опеку его новые книги с большей готовностью, пусть и без особого успеха.
Итак, первая книга — несмотря на дружественные рецензии Видманна, Германа Гессе и некоторых других критиков (среди них Вильгельм Шефер в журнале «Die Rheinlande») — осталась практически незамеченной. Ее автор еще два года провел в безвестности странствующим конторщиком, пока снова не примкнул к брату-художнику и не добился, наконец, многообещающего места на берлинской литературной сцене благодаря вышедшим один за другим романам «Семейство Таннер», «Помощник» и «Якоб фон Гунтен».
«Сочинения Фрица Кохера» — не самые ранние прозаические произведения Роберта Вальзера (таковые вошли в сборник «Истории»). Но отсылка — естественно, ироничная и пародийная — к форме школьного сочинения имеет примечательную основу в биографии автора: есть сведения (устное свидетельство профессора Роланда Куна из Мюнстерлингена, чья мать была родом из Биля и дружила с сестрой Роберта Вальзера Лизой), что школьником Вальзер отличался блестящими успехами именно в написании сочинений — он будто бы даже писал их «на заказ» для подруг сестры, старше его на четыре года.
Фриц Кохер, фиктивный автор «Сочинений», появляется под этим именем также и в позднем рассказе, тон которого имеет с ними нечто общее: «Дневник школьника» в сборнике «Истории». Во фрагменте на диалекте «Пруд» (около 1900—1902 гг.) имя рассказчика — Фриц, а фамилию Кохер носит его больной друг Эрнст, который вызывает у рассказчика зависть тем, что обласкан материнской любовью. Фриц Кохер из «Сочинений» снова встречается нам в романе «Якоб фон Гунтен»; в обоих родительских домах есть слуга Фельман, совпадают и другие детали. Утонченный сын советника играет некоторую роль и в воспоминаниях Симона Таннера («Семейство Таннер»), кроме того, в рассказе «Мальчишки Вайбель», где его зовут Роберт фон Кэнель. Также этот персонаж встречается в эпизоде сохранившегося в отрывках «Феликса» (1925 г.), в которых слегка завуалированно изложена история из юношества Вальзера. Без сомнения, речь здесь идет о биографически-реальной модели, даже если она не известна и не зафиксирована вне творчества Роберта Вальзера: должно быть, у него был одноклассник из средней школы или же друг юности из крупнобуржуазной семьи, и Вальзера завораживала атмосфера изящества и защищенности, царившая в его семье, и, прежде всего, нежно любящая мать. Уже в мальчишеских чувствах, возможно, присутствовала эта амбивалентность, позже нашедшая выражение в литературных отражениях этого мотива: агрессия, издевка и критика, с одной стороны («Мальчишки Вайбель», сцены «Феликса»), и желание идентификации — с другой («Сочинения Фрица Кохера», «Якоб фон Гунтен»). В фигуре Фрица Кохера также может быть заложено воспоминание о старшем брате Роберта Вальзера Адольфе, который был его крестным отцом и умер 15-летним учеником прогимназии.
При этом нельзя упускать из виду, что в «Сочинениях Фрица Кохера» именно идентификация подвергается ироническому осмеянию и — конечно, игриво-неопределенной — критике. Из этого юношеского желания влезть в шкуру другого, занять его место в обществе и вкусить все прелести его жизни Вальзер, вероятно, вынес импульс и материал для своих первых из бесконечного числа литературных маскарадов, но то, какую форму он им придал, нельзя вывести из биографических и психологических факторов. То же самое относится и к остальным указанным работам, объединенным этим мотивом и все-таки разным. Декорации Вальзер нашел в воспоминаниях: это его родной город Биль, каким он был в 1890-е годы, и его окрестности.
«Сочинения Фрица Кохера» представляют собой ролевую прозу — особый способ непосредственного «миметического» языкового формирования реальности, который одновременно является ее критикой. Для Вальзера этот способ оказался особенно притягательным и продуктивным. Также в роли юного протагониста он написал роман «Якоб фон Гунтен», «Дневник школьника» и «Маленькую берлинку», другими примерами могут послужить «История Хельблинга» и «Баста», но к этому жанру следовало бы отнести и множество прозаических произведений в эпистолярной форме, начиная с текста «Дама и актер» до вещей позднейшего периода. Не будем останавливаться на переплетениях ролевой прозы Вальзера и укажем лишь на ее монологический характер, который часто определяет известную номадизацию его героев и их соприкосновения с миром; а также на то обстоятельство, что актерское присвоение чужого сознания (или маскировка собственного) происходит при этом настолько совершенным образом, что актера впоследствии невозможно отделить от его роли. Где Вальзер говорит сам, а где он иронизирует, критикует или разоблачает повторением другое, то, что он имитирует? Тот, кто задается этими вопросами, в случае с «Сочинениями Фрица Кохера» непременно попадет в тупик и столкнется с тотальной игрой, которая делает невозможным ориентирование. Вопрос следует поставить глубже, он состоит в значении такой смены личности посредством языка вообще.
В общем и целом: это забавный и оригинальный художественный продукт на фоне декаданса и югендштиля, иронически-мудрый, неоднозначный и в своей пародийности прогрессивно-наглый — Роберт Вальзер ступил на литературную сцену с творением необычайной чувствительности, поразительно своевременным, но переоценил читающих современников. Говоря о словесной игре и языковой рефлексии, нельзя забывать: Роберт Вальзер был швейцарцем, в Биле посещал среднюю школу только до четырнадцати лет, после чего пошел учиться на банковского служащего; он, вне всякого сомнения, думал и говорил на диалекте — письменный немецкий был для него едва ли не чужим языком, переработанным и отрефлексированным средством выражения.