Страница 38 из 42
Две странных истории о смерти[25]
У одной богатой дамы служила девушка Магда, которая должна была беречь дитя как зеницу ока. Дитя было нежное, как сияние луны, чистое, как свежевыпавший снег, и ласковое, как солнце. И любила она это дитя как луну, как солнце, почти как любимого Боженьку. Но однажды дитя потерялось, никто не знал как, и Магда пошла его искать, искала по всему свету, во всех городах и весях, во всех землях и странах, даже в Персии. Там, в Персии, пришла она как-то ночью к высокой мрачной башне на берегу широкой темной реки. На самом верху башни горел красный огонь, и Магда спросила этот огонь: Можешь ты мне сказать, где мое дитя? Оно пропало без вести, я ищу его уже десять лет! — Вот и ищи еще десять лет — ответил огонь и погас. И Магда искала еще десять лет, по всей земле, во всех селениях и окрестностях, даже во Франции. Во Франции есть большой великолепный город, называется Париж, туда она и пришла. Вот стоит она там как-то вечером у ворот сада и плачет, что не смогла найти потерянное дитя, и вынимает красный носовой платок, чтобы утереть слезы. И тут вдруг ворота сада отворяются, и выходит ее дитя. Она как увидела его, сразу померла от радости. Почему померла? Какой в этом прок? Она уже состарилась, ей столько радости оказалось не под силу. А дитя это теперь — взрослая красивая дама. Если встретишь ее, все-таки передай от меня привет.
Жил-был один человек, а вместо головы на плечах была у него пустая тыква. С такой головой чего добьешься? А он хотел быть во всем первым! Ну и ну! Вместо языка свисал у него изо рта дубовый лист, а зубы были такие, будто кто их ножом вырезал. Вместо глаз зияли две круглые дырки, а в них тлели два огарка. Такие вот глаза. Разве ими что увидишь? А он хвастался, что глаза у него самые лучшие! На голове носил он высокую шляпу и снимал ее, когда кто-нибудь к нему обращался, такой уж он был вежливый. Однажды пошел этот человек гулять, и тут поднялся ветер, да такой сильный, что задул ему глаза, и они погасли. Он хотел их снова зажечь, но спичек не было. И заплакал он своими огарками, потому что никак не мог найти дорогу домой. Вот сидит он, обхватив руками свою голову-тыкву, плачет и хочет помереть. А помереть не получается, не так это легко. Сперва подлетел к нему майский жук и сожрал дубовый листок, свисавший изо рта. Потом на тыкву села птица и продолбила дыру в черепе. И только потом подошел какой-то ребенок и вытащил из глазниц оба огарка. И тогда человек смог помереть. А жук все еще грызет лист, а птица долбит тыкву, а дитя играет огарочками.
Незнакомец[26]
Лень — мать всех пороков. Я большой негодяй, сам себе враг. Люди грешат от лени, сужу по себе. Вечно я жду, чтобы мне повезло. А что, если все люди будут поступать так же? Если каждый будет ждать чего-то, что непременно должно произойти? Тогда никогда ничего не произойдет. Отсюда вывод: никогда никому не следует ждать везения. То, чего ждешь и ждешь, никогда не приходит. То, чего чают все, никогда не является всем. В этом большой грех. Мне бы пойти кому-нибудь навстречу, а кому-то пойти бы навстречу мне. А вместо этого я жду, пока кто-то соизволит пойти мне навстречу, что воистину есть праздность, воистину неоправданная гордыня. Вчера вечером глядел на мое окно совершенно незнакомый малый. Что-то ему, видимо, понадобилось. Я стою у открытого окна и гляжу вниз, на него, а он глядит вверх, на меня, как будто ждет, что я подам ему какой-то знак. Мне бы только кивнуть, и установилась бы между нами странная, необычная человеческая связь. Может быть. А может быть, и нет. Кто его знает. Нельзя же знать того, что неизвестно. Ну, все равно. Я должен был подать знак темной, неизвестной личности, которая маячила под окнами в колдовском лунном свете. Незнакомец казался человеком одиноким, бедным и одиноким. Но в то же время мне подумалось, что он многое знает и смог бы поведать кое-что ценное. Что мне стоило выслушать и принять к сердцу то, что он хотел сказать. Так почему же я не пошел ему навстречу? Сам не понимаю. Вот так оно и выходит, что люди приближаются друг к другу и снова расходятся, не оставляя следов. Это нехорошо. Собственно говоря, это очень плохо. Это и есть настоящий грех. А теперь я буду, конечно, искать отговорку и внушать себе, что, может быть, в этом незнакомце нет ничего особенного. Может быть? Вот я и попался. Потому что признал, с другой стороны, то есть под иным углом зрения, что в нем что-то есть. Отсюда вывод: нет мне прощения. Я хладнокровно позволил уйти парню, который мог бы стать мне другом и которому я мог бы стать другом. Странно, странно. Я удивлен, нет, я более чем удивлен, я поражен, и в душу мою вползает печаль.
Выходит, я совершенно безответственный тип, и, можно сказать, несчастный. Но не люблю я эти слова: счастье — несчастье, не выражают они сути. Я уже дал имя тому незнакомому малому, что смотрел на мои окна. Я, когда думаю о нем, называю его Тобольд. Это имя пришло мне в голову во время бессонницы. Где-то он теперь? О чем думает? Интересно, смогу я теперь мыслить его мысли, угадывать, о чем он думает, и думать то же, что и он?
А мои мысли теперь у него, у того, кто меня искал. Он явно искал меня, а я его не пригласил, не попросил зайти, ну, он и ушел. На углу еще раз оглянулся, а потом пропал. Неужели он теперь исчез навсегда?
Уединение
Где-то в Швейцарии, в горах, есть скит, зажатый между скалами и окруженный еловым лесом. Когда видишь его, не веришь своим глазам, не веришь, что бывает на свете такая красота. Принимаешь его за фантом, за дивную грезу какого-то поэта. Словно выпрыгнув из прелестного стихотворения, сидит, лежит, стоит обрамленный садом мирный домик с распятием перед входом, расточая чистый благостный аромат набожности, который нельзя выразить словами, а можно лишь обонять, чувствовать, вдыхать и воспевать. Надеюсь, это маленькое, милое строение стоит там и сегодня. Я видел его несколько лет тому назад и разрыдался бы при мысли, что оно исчезло. И думать об этом не хочу. Живет в нем один отшельник. И нельзя жить прекраснее, утонченнее и лучше. Если дом, где он обитает, похож на картинку, то и жизнь, которую он ведет, подобна некому символу. Он живет изо дня вдень, безмолвно и независимо. День и ночь в тихом скиту сроднились, как брат и сестра, неделя протекает, как маленький спокойный ручей, месяцы знают и приветствуют друг друга, как добрые старые друзья, а год — это сон, долгий и краткий. О, как прекрасна, как богата, как завидна жизнь этого одинокого человека, который равно спокойно и неизменно творит свою молитву и исполняет ежедневную, полезную для здоровья работу. Он просыпается на рассвете под звуки священного и радостного концерта, который добровольно исполняют для него лесные птицы. И первые солнечные зайчики прыгают по его келье. Счастливчик! Он имеет полное право никуда не торопиться, и, куда бы ни обратил он свои взоры, его окружает природа. Самый расточительный миллионер кажется нищим по сравнению с обитателем этого славного приюта. Здесь каждое движение осмысленно, каждое действие — высокий ритуал. Но отшельнику не нужно ни о чем думать, ибо тот, кому он молится, думает за него. Подобно королевским сыновьям, чьи таинственные и грациозные силуэты возникают на горизонте, так приближаются к скиту сумерки, чтобы поцеловать и убаюкать мирный день, а за ними, с пеленой тумана и звездами, и чудесной тьмой, следуют ночи. Как бы мне хотелось стать этим отшельником и жить в этом скиту.
Хоровод
Внезапно, прежде чем остальные успевают опомниться, кого-нибудь объявляют великим и талантливым. Позже никто в толпе и не вспомнит, кто объявил об этом первым. Похоже, жизнь и игра жизни основана на множестве возбуждающих и раздражающих неточностей. Все знают, что благоразумие не покоряет высот. Но бывает, что люди довольствуются малым. Это поразительно, но вообще-то не так уж и поразительно. В конечном счете желания и вожделения всегда соответствуют способностям. Не пройдет и года, как человек, объявленный великим, почувствует, на что он примерно способен. И среди невзыскательных участников игры найдется одинокая душа, которая заплачет. А остальные сделают вид, что ничего не заметили, ведь, что ни говори, так принято. Если я сочувствую человеку, то должен подойти к нему, броситься на шею, обещать вечную дружбу, а это кого угодно испугает. Ведь все нежно любят и высоко ценят самих себя. Таков закон природы. На зеленой лужайке жизни любовь играет своеобразную роль. Вот любят друг друга двое, но еще и уважать? На это они неспособны. А другие двое презирают друг друга, но отлично ладят в обыденной жизни. Любовь непостижима. Любовь — цель блуждающих во тьме. Один человек жаждет власти, а по нему видно, что никогда не появится у него возможность повелевать и приказывать. Другому хотелось бы, чтоб его опекали, а ему приходится быть опекуном. Странная игра жизни. Смотришь на белоснежных бабочек и думаешь: это мысли, их судьба — порхать, изнемогать и падать на землю мертвыми. Воздух напоен несказанной тоской, раскален отречением. Где-то вдали стоит отец, и кто-то из детей человеческих бросается к нему с жалобой. Отец улыбается и просит его вернуться в круг играющих. Если дитя умрет, значит, оно выбывает из игры. А другие продолжают, продолжают играть.
25
Две странные истории о смерти: 30 декабря 1901 г. Рихард Демель предложил Вальзеру написать что-нибудь для детской книги «Цветной листок», которую он готовил. 12 мая, 15 июня и 16 августа Вальзер отправлял ему новые рассказы — сначала всего одну страничку, затем шесть и, наконец, еще «несколько» историй. Демель внес в оба выбранных им рассказа небольшие поправки или дополнения, с чем Вальзер согласился, так же как и с предложенными Демелем названиями. Книга вышла только в 1904 г. — Ср. рассказ «Девушка» с поздней редакцией рассказа «Кошачий театр» из сборника «Истории».
26
Незнакомец: Тобольд — ролевое имя Вальзера, появляющееся в разных текстах: в написанном, предположительно, в том же 1912 г. стихотворном драматическом фрагменте «Тобольд (I)» (сб. «Маленькие выдумки»), в «Прогулке» (там же), в «Тобольде (II)» (сб. «Малая проза») и в тексте «Из жизни Тобольда» (сб. «Жизнь поэта»). Последние рассказы относятся ко времени, когда Вальзер служил дворецким (осенью 1905 г. в замке Дамбрау в Верхней Силезии). Хотя Вальзер утверждал, что это имя просто пришло ему в голову, такая фамилия встречается среди берлинцев.