Настоящий

Но другая часть меня боится, что он выгонит меня.

А это весьма вероятно. Я даже не понимаю, что я все еще делаю здесь, когда мне ясно дали понять, чтобы я держалась подальше. Может я слабее Реми. Может я более сумасшедшая. Я лишь хочу быть рядом с ним сегодня ночью. Он усыплен, такой большой и беспомощный, и я уверена, что он не навредит мне.

Как можно тише я протискиваюсь на край постели, ложась рядом с ним. Внезапно, с тихим стоном, он переворачивается, распластавшись на спине, и я задерживаю дыхание, когда передо мной открывается вид на все его прекрасное мускулистое тело. Я не могу дышать.

От его наготы в лунном свете у меня становится влажно во рту и между ногами, которые становятся мягкими как вата. Я могу видеть каждый мускул его тела, как одна мышца переходит в другую и его идеальную кожу, каждый его сантиметр. Я могла бы обвести каждый его мускул карандашом. Он такой мужественный, что меня бросает в жар, между ногами становится мокро, я отчаянно хочу почувствовать его губы под своими, его язык, ласкающий мой.

Я хочу, чтобы он проснулся, чтобы я могла сказать ему, как страстно его желаю, желаю его в моем рту, в себе. Мне хочется сорвать с себя одежду и вцепиться в каждый сантиметр его загорелого тела. Я хочу прижаться и коснуться, целовать его прямо там, там он такой же большой и твердый, как и все его тело. Туда, в то, что делает его таким... мужчиной.

Я позволяю себе глянуть на него, на его мускулистые ноги, его узкие бедра, его прекрасный член, такой толстый, длинный и бархатистый... и снова вверх к самой сексуальной татуировки в виде звездочки, что я видела, вверх по его прессу, его твердой груди, его толстой мощной шее, к его необыкновенно красивому лицу.

Его глаза закрыты, темные ресницы, словно две луны на высоких скулах, челюсть идеально квадратной формы, даже сейчас, во сне. Я глажу пальцем его колючую щетину.

— Реми, ты такой красивый.

Со стоном он поворачивается навстречу прикосновению, я обхватываю его за талию и накрываю нас обоих одеялом, слушая его дыхание, его большая грудь поднимается и опускается, пока я прижимаюсь к его теплому телу.

В конце концов, я должно быть уснула. К тому времени, как будильник на его телефоне начинает звонить в 5 утра, ни один из нас не слышит его, а в 10 утра Райли будит нас, хлопая в ладоши и смеясь, что пора вытаскивать наши ленивые задницы из постели, потому что Рему стоило бы сегодня позаниматься в зале.

Райли кажется довольным от того, что я «спала» с Реми. Должно быть, он очень уж хотел, чтобы Реми разобрался с «этим», что бы это ни было, и не важно — с проститутками или со мной.

Парень не увидел, как мы оба резко сели, стоило ему выйти из комнаты. Ремингтон совершенно не выглядел пьяным, стоило ему заметить меня на кровати. Думаю, мои волосы растрепаны и я должно быть выгляжу такой же помятой, как себя чувствую, но я не могу ничего с собой поделать — я замечаю, что его красивое тело все еще полностью обнажено и это самое чудесное, что я видела под дневным светом.

Мы смотрим друг на друга в течение нескольких ударов сердца.

За эти несколько ударов в памяти всплывают его вчерашние поцелуи, эхом отдаваясь на губах.

Солнечный свет наполняет комнату, кровать в беспорядке, мы оба в ней, дико осматриваем друг друга.

Яростное желание запрыгнуть на его эрекцию проносится сквозь меня, и я замечаю настороженность в его глазах, пока он смотрит на меня, сверху вниз, а я дрожу от страсти, укрытая старой футболкой из Диснейлэнда — подарок, привезенный Мэлани из ежегодной «оставайся-молодой!» поездки.

Его глаза выглядят такими темными этим утром, клянусь — не видно даже капельки синевы в этом дьявольском взгляде.

Прежде чем Реми сможет спросить, что я делаю в его постели, я вскакиваю на ноги и поспешно иду переодеться, безумно опасаясь его глаз, следящих за моими передвижениями по комнате.

Но за мной он не идет.

— Все в порядке, такое бывает, — Пит пожимает плечами в спортзале, когда Реми не появляется даже спустя два часа. — Брук, тебе лучше пойти заняться чем-нибудь. Бессмысленно торчать здесь, вместо того, чтобы наслаждаться солнцем.

На самом деле, после пьянки, слово «солнце» уже не кажется мне таким уж приветливым, но я киваю и устраиваю небольшую прогулку по Майами, стараясь почувствовать удивительную энергетическую смесь культур выходцев из Латинской Америки с другими, но мне не хватает на это сил.

У меня никогда было похмелья.

Мне определенно не хочется переживать это вновь.

Меня сушит, независимо того, сколько воды я пью, а еще меня тошнит, голова как тумане, слабость и плохое самочувствие, и я с трудом могу разлепить глаза, чтобы смотреть, куда иду.

Но я все равно делаю над собой усилие и решаю позвонить родителям с мобильного, направляясь к магазинам в центре Майами.

— Где ты сейчас? — требовательно спрашивает мама. — Твой отец хочет знать, пойдешь ли ты в этот известный ресторан, как там он называется, куда ходят все кинозвезды.

— Мама, я работаю, — отвечаю я. — Это не отпуск. А если бы ты сказала точное называние «этого как там его ресторана», то я может, поняла бы, о чем речь.

— О, да ладно, не важно! Кстати, мы получили новую открытку от Норы! Она в Австралии, передает привет. Ты бы видела пляж на этой картинке, боже мой! Это просто рай. Интересно, она видела там настоящих аллигаторов? Или там живут крокодилы? Крокодилы или аллигаторы?

— Крокодилы, мам. И мне кажется, здесь во Флориде они тоже есть. Эй, мне не хочется разряжать телефон, давай я позвоню тебе на следующих выходных, ладно? Я просто хотела проверить, как там у тебя дела. — Я вешаю трубку, потому что звонить родителям сегодня было не лучшей идеей. Они классные и я люблю их, но они мои родители.

Они любопытные, упрямые и конечно они действуют мне на нервы.

Мне особенно обижает тот факт, что их мечты о моей всемирной славе развалились вместе с моим коленом, и знаю, что они не верят, что я смогу вновь жить «полной» жизнью.

Иметь с ними дело было бы проще, если бы Нора не ограничивалась отправкой открыток раз в месяц.

Направляясь обратно в отель, я заметила Диану, и мы устроили небольшой обед.

— Пит сказал, что нашему парню сегодня нездоровится, — тон ее голоса одновременно вопросительный и грустный.

Я ковыряюсь в салате и продолжаю пить свежевыжатый сок, в основном из-за пульсирующих целый день висков. Я уверена, что моя печень не привыкла к подобному обращению. Я всегда бережно относилась к своему телу. Сегодня оно злится на меня за переизбыток алкоголя, плохой выбор еды и неудовлетворенное желание.

— Такое часто случается? — спрашиваю я, переводя глаза с салата на нее.

Она кивает.

— Ясно, — отвечаю я слабо, опуская вилку. — Это потому что он плохо переносит алкоголь или у него проблемы с контролем гнева?

— Я бы сказала, что дело в контроле гнева, но не уверена. — Диана берет стакан с холодным чаем, откидывается на спинку стула и пожимает плечами. — Я знаю об этом меньше других. Но я уверена, что с Реми, словно с ребенком, бывает тяжело справиться. — Она многозначительно кивает, попивая чай через соломинку. — Тяжело справится. Именно поэтому я надеюсь, очень хочу, чтобы ты пересмотрела свое отношение, перед тем как... что ж, если только, ты уже не...?

— Ничего не было, Диана, — я потираю лоб, и прошу принести чек.

Мы расплачиваемся, и она приглашает меня к себе в номер посмотреть рецепты, но вместо этого я иду в люкс, на дверь которого Пит или Райли повесили табличку «Не беспокоить». Я вставляю ключ и тихонько захожу внутрь, чтобы начать прибирать худших бардак в мире.

Несколько часов уходит, чтобы придать комнате видимость порядка, и, собрав все стекло в кучу перед дверью, я звоню в службу уборки номеров, и прошу дюжину пластиковых пакетов, чтобы вынести все это. Когда все готово, я иду в душ.

Я остаюсь спать в люксе, не смотря на то, что Диана предлагает мне переехать к ней в номер. Я просто... не могу никуда уйти. Я хочу спать с Реми, и теперь, когда мы одни в номере, я просто не могу сбежать и бросить его одного здесь.