Настоящий

— Кто может расслабиться под такую музыку?

— А кому нужно расслабление?

— Мне.

— Вот, — он возвращает мне свой айпод.

— Есть у меня парочка легких песен как раз для тебя. Послушай мои, а я послушаю твои.

Он выбирает для меня песню на своем плеере, а я — на своем, и я останавливаюсь на песне о девчачьем могуществе под названием «Love Song» от Сары Бареллис, где, по сути, девушка говорит парню, что не станет писать ему любовную песню. Вот ее я и включаю.

Моя одержимость песнями о женской силе уже стала легендарной. Как старые композиции, так и новые. Только их мы с подругами и слушаем. Даже Кайл уже нам подпевает.

И вот я натягиваю наушники, чтобы послушать, что там он выбрал для меня, и что-то странное происходит с моим телом, когда я слышу первую строчку песни Iris от Goo Goo Dolls:

«Я бы отказался от вечности, чтобы только коснуться тебя...»

«Потому что я знаю, что ты чувствуешь меня...»

«Ты ближе к раю, чем я когда-либо был и я не хочу сейчас идти домой... «

Я наклонила голову, чтобы он не увидел, как я покраснела, и я с трудом удержалась, чтобы не поставить песню на паузу, ведь она была настолько интимной.

Слушая эту песню.

Песню, которую он специально выбрал для меня.

Нет, я точно не посмею ее остановить. Даже не смотря на то, что он наклоняется вперед, чтобы рассмотреть мою реакцию. Его колено задевает мое и от этого прикосновения все мое тело вспыхивает огнем, а в голове по-прежнему звучит песня.

«Я не хочу, чтобы мир видел меня, — поется в ней, — но я хочу, чтобы ты знала, кто я...»

Я даже не знаю, в состоянии ли я дышать.

Он тоже слушает выбранную мной песню, а его глаза так близко к моим, когда я смотрю на него, я даже могу пересчитать каждую из его колючих темных ресничек. Клянусь, его радужки синее, чем Карибское море.

На его губах появляется улыбка, и, кажется, он смеется. Я не могу слышать его смех, потому что все еще вслушиваюсь в конец песни «Iris». Песни, которую я впервые услышала в фильме «Город Ангелов», из-за которого я прорыдала несколько дней, не меньше. Парень там буквально отказывается от вечности ради девушки, в которую влюбляется, а потом случается трагедия — прямо как в фильмах по романам Николаса Спаркса.

Когда наступает тишина, я медленно отсоединяю свои наушники и возвращаю ему его айпод.

— Не думала, что у тебя там есть медленные композиции, — пробормотала я, полностью увлеченная своим плеером.

Его голос такой низкий и звучит так близко.

— У меня двенадцать тысяч песен, здесь есть все.

— Быть не может! — отвечаю я на автомате, но тут же убеждаюсь, что так и есть. Мэл считает себя неимоверно крутой, потому что у нее на плеере десять тысяч песен, теперь я обязательно расскажу ей, что она ошибается.

Но вот что я никак не возьму в толк — из двенадцати тысяч песен он выбрал для меня именно ту?

— Тебе понравилось? — Он смотрит на меня пронзительным взглядом, и хотя я знаю, что он видит, как я покраснела, ничего не могу с собой поделать.

Я киваю.

Мой айпод кажется теплее обычного, и я нервно пролистываю песни, отказываясь думать, что это тепло его рук. Его больших, покрытых шрамами, загорелых, красивых, мужественных рук. Мои щеки вспыхивают с новой силой, и я стараюсь затеряться в собственном музыкальном мире.

Иногда, во время полета, он передает мне свои наушники и плеер, включая какую-нибудь песню, а я выбираю песни для него. Не знаю, что со мной творится, но когда он улыбается мне, демонстрируя эти ямочки на щеках, слушая все «да здравствует женская сила!» песни, что я включаю ему (вроде I Will Survive Глории Гейнор), я просто таю. Особенно, когда он, решив поиздеваться надо мной, с дьявольской ухмылкой включает Love Bites в исполнении Def Leppard.

Я погибаю от ощущения мощного звука из его наушников от Dr. Dre, разливающегося в моих ушах от того, как мужской вокал пробирается все глубже в мое тело, а каждое сексуальное слово пульсирует во мне, заводит. Слова настолько дикие и чувственные, они заставляют меня думать о нем, обо мне, как мы касаемся друг друга, целуем, занимаемся любовью... и я в бешенстве, что на какую-то долю секунды я даже поверила, что именно этого он от меня и хотел.

В Атланте мы поселились в одном номере с Дианой, и я в восторге от того, что свою зубную щетку, пасту и прочие девчачьи мелочи она держит в том же порядке, что и я. Она отличная соседка, солнечная и позитивная весь день, а по вечерам мы говорим о полезной еде, развалившись на своих громадных кроватях.

Я узнала, что каждое утро она покупает лучшие свежайшие местные продукты, и кормит Ремингтона только здоровой органической пищей, ежедневно каждые три-четыре по расписанию. Именно поэтому его тренировки проходят по принципу либо 3-2-3 часа, либо 4-4, с более плотным питанием в случае поздней тренировки.

Она добавляет различные специи в его пищу, но это всегда натуральные травы вроде тимьяна, базилика, розмарина, щепотка кайенского перца или чеснока, а еще специальная зубодробильная смесь (состав которой я записала, чтобы попробовать при возращении домой). Диана развелась в тридцать девять лет, а еще она рассказала мне, что последний бой этого тура будет в Нью-Йорке — городе, который я всегда хотела посетить.

Завтра у Ремингтона первый из двух боев в Атланте, и в обед я околачивалась в арендованном им спортзале, ожидая, пока он закончит тренировку, чтобы устроить ему растяжку. Это наш третий вечер здесь, и до меня уже дошло, что Ремингтон Тейт тренируется как сумасшедший.

Он.

Совершенно.

Безумен.

Сегодня, в особенности, его, просто не остановить.

— Как он только держится на ногах после стольких часов? — спросил Пит у тренера Люпа.

— Эй, Тейт! Хватит уже выделываться перед Брук! — кричит Тренер, и мы слышим смех с другого конца зала, где Ремингтон безжалостно и беспощадно убивает пневмогрушу.

— Не получается вымотать его, — говорит Люп, поворачиваясь к нам. Он потирает свою лысую голову и проверяет что-то вроде таймера, висящего на шее. Выглядит он угрюмее обычного.

— Мы сегодня уже девять часов так тренируемся, а ему хоть бы хны! И не надо на меня так смотреть, Пит. Мы оба знали, что так случится, после того, как...

Они поворачивают головы в мою сторону, будто мое присутствие мешает им говорить, и я вскидываю брови:

— Что? Хотите, чтобы я ушла?

Люп кивает и возвращается к Ремингтону, все еще терзающему пневмогрушу, которая летает из стороны в сторону, будто летучая мышь, попавшая в западню. Он идеально точно взмахивает руками, каждый раз поражая грушу прямо в центр. Получается ритмичный и быстрый звук, бамбамбамбамбам...

— Девять часов в день — это не слишком, как считаешь? Даже семь часов — это уже безумие, — говорю я Питу. Сегодня мы занимались намного больше его обычной схемы 4 и 4, и я в шоке, что он продолжает в том же духе.

Даже когда я готовилась к Олимпийским играм, я не трудилась настолько усердно и, честно говоря, расписание тренировок Ремингтона меня поражает. За сегодня он успел покачать пресс (будучи подвешенным за ноги, он поднимал туловище к коленям так быстро, как мог), при этом идеально работая похожим на доску для стирки животом, будто это легкотня. Помимо этого он сделал подтягивания, отжимания, упирался в пол руками и носками, напрягая все тело, а после еще подтягивал колено к груди, меняя ноги по прыжку. Прыгал через скакалку на одной ноге, потом на другой, потом перекрещивал скакалку, перекатывался, крутился, поворачивался, заставляя скакалку летать в воздухе с такой скоростью, что я с трудом ее видела. А после этого он еще боксировал, сам и на ринге с другим парнем, а после того, как его спарринг партнер выдохся, Реми отправился к боксерским мешкам и пневмогруше.

— Ему нравится выматывать себя, — объясняет мне Пит, пока я слежу за Реми. — Если в конце дня он все еще в состоянии поднять руку, то готов откусить Тренеру башку, мол, тот недостаточно хорошо его погонял.